One day less to be living.
Заявка №7
Название: Опыт
Артер: Fraude
Авторы: Мей Подколодный
Бета: Мей Подколодный
Жанр: дарк
Пейринг/Персонажи: Дерек Хейл/Стайлз Стилински
Категория: слэш
Рейтинг: R
Размер: 4200 слов
Предупреждения: дабкон
Саммари: Кислород. Альвеолы. Аритмия. Вервольфы. Контрольная по химии. Человек-Паук. Столько лишнего, что хочется выжечь разум, оставить только нужное, но пока — рано. Нужно затаиться.
Ссылка на скачивание: арт, док
От автора: огромное спасибо чудесной Fraude за арт, который вдохновил так, что мало не показалось
Первый вдох даётся тяжело. Он чувствует, как медленно наполняются воздухом альвеолы. Ощущает, как кислород проникает в кровь. Сердце — молодое, сильное сердце — неритмично сжимается, и стук его отдаётся в ушах.
Кислород. Альвеолы. Аритмия. Вервольфы. Контрольная по химии. Человек-Паук. Столько лишнего, что хочется выжечь разум, оставить только нужное, но пока — рано. Нужно затаиться.
Стайлз вздрагивает от тычка Скотта. Весь класс смотрит на него так, будто он… А что он? Заснул и говорил во сне?
— Всё нормально, — выдавливает он. Во рту пересохло. Язык будто слегка онемел и плохо слушается. — Я заболел, кажется.
В медпункте ему говорят, что он переутомился и, должно быть, переборщил с аддеролом. Стайлз не помнит. Может, и переборщил. Он знает только, что крышка баночки наощупь ребристая и шершавая. Что трогать её приятно.
Стайлз знает: всё из-за Неметона. Дитон предупреждал, что их жизнь бесповоротно изменится. Говорил, что они лишатся части себя. Стайлз не жалеет, почти не жалеет, ему просто хочется выяснить, чего, какой именно части он лишился.
Он долго сидит на кушетке, глядя на свои ладони. Или на чужие ладони. Стайлз за всем наблюдает будто со стороны, такое случалось и раньше, но редко. Например, когда он вдавил педаль газа в пол, чтобы помочь расправиться с канимой.
— Всё хорошо, — говорит он себе, повторяет, как мантру, зная, что это полная брехня. Всё уже не хорошо, и не факт, что когда-нибудь будет хорошо.
Дома отец с тёплой, мягкой и нежной тревогой заглядывает ему в глаза, и сил хватает только на то, чтобы слабо улыбнуться в ответ.
— Устал в школе, пап, — ложь даётся легче обычного, слова стройно ложатся в предложения, и он совершенно спокоен, он не зол на себя. — Финсток лютует. Всё как всегда.
Всё как всегда, только по-другому.
Ему снится чёрное нечто. Нечто — жирное, густое, очень холодное и чёрное. Как будто он оказался возле озера с нефтью, только озеро вспучилось, пузырится прямо перед лицом, оно тянет к Стайлзу короткие отростки, но не дотягивается. Стайлз пытается сделать шаг назад, но не может, он захлёбывается криком, выдёргивается из сна, продолжая кричать, царапает себя, чтобы проснуться.
Отец на дежурстве. Он ничего не слышал.
Эта мысль приносит такое облегчение, что глаза начинает печь. От открытого окна легче не становится. Душно, как же душно, поскорее бы гроза, дышать нечем, невозможно же… Стайлз бездумно смотрит в небо, зачем-то пересчитывает звёзды в Большой Медведице. Хмурится и пересчитывает снова.
Когда их стало восемь вместо семи? Может, их и было восемь? Может, у Медведицы отрос второй хвост? Может, кто-то не заметил, что Медведица — очень даже Медведь?
Стайлз привычно лезет в интернет. Вот она, Википедия, можно посмотреть…
Он закусывает губу, щурится. Кто-то в очередной раз балуется правками. Не статья, а какой-то хаос. Ни буквы не разобрать.
— Придурки, — Стайлз слышит свой голос будто со стороны и вздрагивает. Звучит скрипуче, как у какого-нибудь Пеннивайза. — Придурки, — повторяет он погромче, чтобы себя успокоить.
На картинке звёзд и вовсе девять.
Стайлз ложится в постель. К окну он больше не подходит — незачем. Он и так знает, что это просто обман зрения. Или что-нибудь вроде спутника.
Спутника. Эмиссара. Друида. Мысль разветвляется, разрастается фракталом во все стороны сразу, и Стайлз с трудом фокусируется на одной из веточек. Дженнифер Блейк была очень красивой. И она что-то такое сделала… Использовала особую друидскую магию, наверное.
Дерек был от неё без ума.
Стайлз тихо и слабо смеётся, чувствуя себя удивительно беспомощным и жалким. Он, наверное, мог бы прийти к Дитону, попроситься в ученики, в падаваны, так сказать, но как он это аргументирует? Эй, мистер, я хочу кое-кого приворожить, как это сделать? Позволяет ли волшебство друидов мужеложство? Дадите рекомендации?
Смех обрывается, заглушается духотой. Стайлз прислушивается: его собственное неровное дыхание, отдалённый лай собак, где-то орёт тачка.
В электронных часах что-то сломалось, должно быть. Секунды мигают то слишком медленно, то чересчур быстро. Он пытается сверить время с собственным пульсом, но сердце тоже барахлит, надо провериться, очень надо провериться…
Он доволен. Мальчишку опутывает липкий страх, мешает сосредоточиться. Мальчишка беспокоен, слишком много думает, здесь есть, чем поживиться.
Дженнифер. Дарак, жалкое отродье тьмы, не сумела справиться со своей глупой человеческой обидой. Дитон. Небезопасен. Дерек. Интересен. Это должно быть весело. Очень-очень весело.
Стайлз роняет будильник на пол и вздрагивает от грохота. Разве он ставил будильник? В какой момент он вырубился? И кто, чёрт побери, закрыл окно — дышать же нечем!
Он тянется к раме и замирает в нелепой позе.
Его пальцы чёрные. Они будто измазаны углём или сажей, чем-то жирным, липким, тошнота подкатывает к горлу так, что в глазах темнеет, и он едва успевает добежать до туалета. Его долго выворачивает, сильно, до сухих болезненных спазмов, и даже с закрытыми глазами он чувствует, что рвота ничем не пахнет.
Это неправильно. Мысль бьётся в голове, как муха, накрытая стаканом, беспорядочно и суматошно.
Стайлз вслепую поднимается на ноги. Его шатает и колотит, словно пьяного; он знает, что пачкает стены, открыть глаза страшно до невозможности.
Но он делает это. Перешагивает через себя, почти чувствуя, как крик застревает у него в глотке.
Его губы измазаны чёрным. По его подбородку стекают жирные чёрные капли. И он не представляет, что должен сожрать человек, чтобы блевать вот этим. Оборотни — другое дело; но его точно не травили аконитом. Или травили. Но ведь он не оборотень.
— Я не оборотень, — говорит он своему отражению и выкручивает кран на полную. Жижа отмывается неохотно, но мыло с ней справляется. Стайлз долго чистит зубы; ещё дольше полощет рот. Эти глупые и в общем-то бессмысленные действия помогают вернуться в реальность.
От жижи не остаётся и следа. Теперь можно выдохнуть. Стайлз пытается унять дрожь, и почему-то вспоминает, как выкручивало Дерека, как он хрипло приказывал отрезать себе руку. Как Стайлз почти согласился.
— Я не оборотень, — тихо повторяет он. Смотрит на своё отражение: жалкое и нелепое, как всегда.
«Не оборотень», — эхом откликается сознание.
Стайлз мотает головой и выходит из ванной. Времени на сон толком не осталось. Папа скоро придёт со смены, и нужно приготовить ему завтрак.
За вознёй с пароваркой он почти успокаивается. Добавляет все приправы, которые только находит, чтобы у овощей появился хоть какой-то вкус. И не думает, не думает, не думает о чёрной жиже. Получается примерно так же эффективно, как не думать о белой обезьяне.
Он ставит тарелку на стол и прикрывает её крышкой. Рядом кладёт записку с какой-то одобряющей чушью…
А потом, без перехода, без переключения, хотя бы короткой вспышки или чего-то ещё он оказывается у мамы Скотта. Она встревожена, он продолжает что-то говорить, и ему ещё страшнее, чем до этого.
Потому что Стайлз не помнит, что произошло. Не помнит ни минуты, чёрт побери, он даже не знает, тот ли это день.
— Доктора не будет ещё неделю. Стайлз?..
Он делает шаг назад. Пытается уцепиться за что-нибудь ускользающим сознанием. В его голове что-то смеётся.
— Ты в порядке? — мама выглядит такой заботливой. Совсем как в детстве.
«Это мама Скотта, идиот, — зло говорит он себе. — Хоть в этом не путайся!»
«Что плохого в том, что ты скучаешь по маме?»
Миссис МакКол ведёт его в кабинет. Расспрашивает о симптомах. Стайлз говорит обо всём, честно перечисляет, зная, что это важно и необходимо.
Услышав, что он спал восемь часов за последние три дня, мама Скотта качает головой. Так нельзя, но куда деваться-то… Она укладывает его на кушетку; делает укол. Стайлз слышит недоверчивое хмыканье и понимает, что не верит в эффективность какого-то глупого лекарства.
И напрасно. Веки начинают тяжелеть почти сразу. Тело как будто погружают в тёплую ванну, ему становится так хорошо и спокойно, ему так хочется спать…
— Спасибо, мам, — говорит Стайлз и наконец-то засыпает: крепко, сладко, без сновидений.
На краю сознания — мысль о том, что про чёрную жижу он, кажется, не упомянул.
Стайлза на секунду слепит белый свет. Он щурится, пытается проморгаться, понимает, что он — снова там, где уже был когда-то. Рядом с проклятыми остатками Неметона. И здесь он не один.
— Сыграем? — обманчиво дружелюбно предлагает оно. Высокое. В старой военной форме. Голова обмотана бинтами. — На интерес.
Стайлзу не по себе. Он смотрит на руки. Пересчитывает пальцы. Их десять — значит, он не спит. Говорить «нет» нельзя, это осознание прожигает мозг.
— Сыграем, — отвечает он, не узнавая свой голос.
— Го?
Стайлз когда-то пробовал играть в го. Не такая уж сложная штука, если подумать. «На интерес» — почти на желание.
Всю игру он смотрит на это, пытаясь понять, что оно такое. Стайлзу хочется аккуратно размотать бинты, но он знает: не выйдет. Не исключено, что это и состоит из одних только бинтов. Может быть, это не помнит, как оно выглядело? Если оно вообще когда-то как-то выглядело.
Стайлз понимает, что проиграл, чуть ли не на первом ходу. И вот тут его бросает в холодный пот. Почему он не отказался? Почему хотя бы не попытался схитрить?
— Потому что меня нельзя перехитрить, — оно смеётся, и этот смех похож разом на скрежет металла по стеклу и лязг старой корабельной цепи. Стайлза передёргивает.
— И в чём твой интерес? — обречённо спрашивает Стайлз. Странно, но здесь он чувствует и воспринимает всё, словно сквозь вату. Или сквозь толщу воды. Может быть, всё из-за исступленного желания верить, что всё это — просто галлюцинации, наркотический бред, игра воспалённого воображения. Что угодно. Стайлз готов поверить во что угодно.
Оно делает вид, что задумалось.
— Это будет сюрпризом, — говорит оно, и Стайлз поклялся бы, что это под бинтами хищно скалится. — Ты любишь сюрпризы?
«Ненавижу», — хочет сказать Стайлз. Но вслух говорит только: — Конечно.
Оно обходит его сзади, закрывает глаза пахнущей сырой гнилью рукой. Стайлза едва не выворачивает, когда он понимает, что рука слишком уж реальная для галлюцинации. Что его касаются пальцы чего-то типа трупа.
— Можешь смотреть, — говорит оно. Стайлз неохотно открывает глаза. Неметона рядом и близко нет. И ещё он понимает, что от него, Стайлза, остался только какой-то кусочек разума.
Дерек выглядит растерянным. Стайлз видит, как осторожно он тянет носом, пытаясь понять, какого чёрта он пришёл один, без Скотта.
— Привет, — произносит это его ртом.
— Привет, — негромко откликается Дерек. Смотрит подозрительно. — Что надо?
— Поговорить, — это улыбается ровно так, как сделал бы сам Стайлз. Нервно и нерешительно. Разница лишь в том, что сам Стайлз никогда, ни за что на свете, не решился бы на разговор. Он скорее дал бы превратить себя в оборотня, чем обсуждал с кем-то свои чувства.
— О чём?
«Прогони меня, — мысленно умоляет Стайлз. — Прогони, пошли к чёрту, захлопни дверь!»
«Когда дверь — не дверь, Стайлз?» — это смеётся хрипло и визгливо. Этому весело, оно в восторге от происходящего, а Стайлзу хочется выть от ужаса.
— Я зайду? — это трёт шею, оно отслеживает взгляд Дерека глазами Стайлза. Дерек смотрит туда. На шею. Потом медленно делает шаг назад, впуская его. Их.
Он — они — садятся на диван. Старый, пахнущий пылью. Удивительно, что у Дерека нашлись деньги на такой классный лофт, а на нормальную мебель — нет. Стайлз не знает, чья эта мысль.
— Что-то со стаей Скотта? — Дерек едва заметно кривится. Стайлз знает: Скотт его раздражает, вызывает досаду и глухую тоскливую зависть. Скотт — глупое и бездумное воплощение того, кем Дерек хотел стать вполне осознанно.
— Нет, — для убедительности это мотает головой Стайлза. Как бы смущённо опускает голову. Этому плевать на Дерека, оно хочет повеселиться, оно повеселится, а потом Стайлз отомстит, ещё не знает как, но обязательно…
— Будешь чай? — Дерек не смотрит на него — на них — и не ждёт ответа. Просто отправляется в ту часть, которая должна быть кухней. Чайник вскипает быстро, словно не выдерживает их напряжённого молчания. Чашка обжигает пальцы, и Стайлз внутри беззвучно матерится от боли. Этому плевать. — Так чего ты хотел?
— Я тебя люблю, — говорит это. Так же просто, как «я хочу пить» или «сегодня отличная погода». Стайлз забывает, как дышать, если сознание вообще может дышать. Он будто в точку сжался, он никогда ещё не испытывал такого удушающего, бесконечного, безнадёжного страха.
Дерек смотрит на него — да не на него, чёрт побери, на них! — и молчит. Стайлз ненавидит это, но вдруг думает: а что, если оно всегда было внутри него? Что, если это такой Тайлер Дерден, который решил вылезти именно сейчас, и теперь вот помогает Стайлзу справиться с проблемой?
«Я не Тайлер Дерден, — возмущённо и даже как-то обиженно говорит это, — я древнее, чем ты думаешь».
Стайлз не спорит. Он ждёт от Дерека удара, ругани, хоть чего-нибудь, кроме молчания.
— Я знаю, — медленно говорит тот. И потом отводит взгляд. И Стайлз может поклясться, что слегка порозовевшие острые скулы — не галлюцинация. Что угодно, только не это.
— И давно? — интересуется это. О, конечно, теперь всё гораздо веселее, верно?
— С первого дня, — неохотно отвечает Дерек. — Я слышал сердцебиение. Нетрудно связать одно с другим.
«Так почему ты, кретин, не свяжешь одно с другим и не поймёшь, что я бы в жизни к тебе не пришёл?!»
«Потому что я знаю, какой ты, Стайлз, — это снова смеётся, — и знаю, как заставить его поверить. Смотри».
— Класс, — говорит это. Стайлз бы так и сказал, это правда. — Пойду умру от смущения и подрочу на радостях. Или умру от радости и подрочу от смущения. Главное — с порядком определиться.
Стайлз изнутри видит, как Дерек улыбается. Неловко, неуверенно и так… необычно. И сердце — одно на двоих — колотится бешено. Стайлз чувствует иррациональную, глупую ревность. Он предпринимает очередную попытку взять ситуацию под контроль, но всё, что ему удаётся — моргнуть. А дальше…
Дальше Дерек касается его ладони. Робко, как школьник, как будто это не он — суровый и крутой мужик. А смотрит при этом очень серьёзно, для Дерека, наверное, правда важен момент. И это великолепно копирует реакцию Стайлза. Краснеет, но храбро улыбается.
Если бы он мог взять своё тело под контроль хотя бы на секунду. Стайлзу хочется орать, что это не принадлежит этому, что его здесь быть не должно, что всё должно быть не так, и это не смешно, это нихрена не смешно, но грёбаный дух, демон, кто он там, ему же плевать, он древний, как пиздец, и вся возня смертных для него — пустой звук.
— Если ты меня не поцелуешь, я выпрыгну в окно, чтобы не позориться, — это обнаглело окончательно. Стайлзу кажется, что в его тайную папку с порнушкой нагло влезли. Потому что именно так он представлял себе, как придёт к Дереку, он никому не говорил, даже Скотту, особенно Скотту, он хотел рассказать Лидии, много раз собирался, но так и не смог.
«Радуйся, — приказывает это, — я дал тебе возможность, ты же этого хотел».
Дерек наклоняется к нему медленно, очень медленно, как будто даёт шанс убежать, и, о Господи, Стайлз с удовольствием воспользовался бы этим шансом, но только — вот незадача! — всё, что ему дано — сидеть внутри и беспомощно наблюдать.
Поцелуй классный. Правда классный. Это закрывает глаза Стайлза, и хорошо: ему всегда казалось, что поцелуи с открытыми глазами — редкостная тупость.
Своими — не своими — щеками он чувствует, как приятно колется щетина Дерека. Как его ладони обхватывают лицо не-Стайлза, как поцелуй становится более… интимным. Телу Стайлза жарко, так жарко, что он, кажется, вот-вот вспыхнет спичкой.
Дерек целуется теперь уже грязно. Что-то шепчет, но сознание Стайлза в такой панике, что даже это не способно заставить его разобрать горячий шёпот. Он не хочет знать, потому что Дерек говорит это не ему.
Он мягко надавливает на плечи не-Стайлза, нависает сверху, впивается губами в шею, прикусывает, вылизывает влажно, и сознанию Стайлза хочется плакать.
— Ненавижу твои родинки, — искренне говорит Дерек и целует каждую. Родинок у Стайлза много. Каждый поцелуй — отдельный сорт пытки. — Можно?..
— Можно, — охотно, но с фальшивыми — для Стайлза — нотками смущения соглашается это. У Дерека даже руки дрожат, когда он раздевает оболочку для паникующего клочка разума. — Только я ни разу…
— Я знаю, — как-то слишком уж довольно говорит Дерек. — Принюхивался.
Грёбаные оборотни и их чутьё. Никакой интимной жизни.
Стайлз это думает. Не-Стайлз — озвучивает с якобы нервным смешком.
Язык у Дерека — как у собаки. Гладкий, жадный. Он как будто пытается вылизать Стайлза целиком, стереть его запах, заменить своим. И тело (теперь Стайлз и сам точно не скажет, чьё оно) охотно выгибается навстречу, голосовые связки смыкаются, кто-то из них — может, оба — стонет. Выпутывается из обуви и джинс.
«Перестань», — Стайлз знает, что умолять бесполезно. Этому хочется повеселиться. Отличная возможность.
Дерек до крайности осторожен и противного опытен. Стайлз — тот Стайлз, который комком свернулся в уголке собственного мозга — старается не думать, что для Дерека это не первый и не последний раз. Он просто наблюдатель.
Он как будто смотрит порно с собой в главной роли. В присутствии собственных родителей. Это какое-то стыдное удовольствие, ему и гадко, и любопытно, что будет дальше. Причём именно эта порнография особенная: здесь все ощущения совершенно реальны.
То, как Дерек грубовато закидывает его ноги к себе на талию. То, как больно, оказывается, когда внутрь пихают пальцы. То, как жарко и щекотно Дерек шепчет в ухо какую-то чушь. Стайлз всё это чувствует и не может остановить. Всё так неправильно и правильно одновременно.
«Это просто галлюцинация, — отчаянно просит он, — я проснусь — и ничего не будет…»
«Себе-то не ври», — говорит это. Оно успевает контролировать реакции Стайлза — например, очень каноничный стояк — и его мысли. Может быть, это говорит сам Стайлз.
Дерек убирает пальцы, заглядывает в глаза не-Стайлза, очередная отчаянная попытка вернуть контроль ничем не заканчивается.
— Я могу остановиться, — он дышит трудно, хватает ртом воздух, глаза покраснели, черты лица изменились. И он всё ещё может остановиться. С ума сойти.
— Давай, — говорит это.
Стайлз внутри кричит. Ему больно. Потому что это не он, не он, не он, чёрт возьми, почему Дерек этого не видит, неважно, что телу хорошо, ему кажется, что он попал под иглу швейной машинки, настроенной на самый мелкий стежок, и каждый толчок Дерека — как будто у него вырывают кусок, и физически это так дивно хорошо…
«Здорово, да? — говорит это. — Какой же ты идиот, Стайлз. Упустил столько времени… Наверное, тебе сейчас очень плохо. А твоему телу хорошо. Этот зверь знает, что делает, посмотри, Стайлз…»
Стайлзу приходится смотреть. У него и выбора-то нет. Это не даёт векам сомкнуться, фокусируется на главном: взгляд Дерека. Руки Дерека. Неторопливые, осторожные толчки Дерека. Тяжёлое дыхание Дерека.
Это заставляет тело Стайлза кончить. Это глазами Стайлза видит, как Дерек морщится, как он толкается особенно сильно, как он закусывает губу — сильно, до крови, но ранка тут же затягивается.
Стайлз чувствует себя опустошённым.
Он ощущает тот самый запах гнили. Это убирает руку от его глаз.
— Тебе понравилось, — говорит оно. Стайлз не спорит. Физически было круто. Конечно, если всё не почудилось. — Не почудилось, и не надейся.
Стайлзу кажется, будто он проглотил огромный кусок льда.
— Зачем? — безнадёжно спрашивает он.
— Мне было скучно, — просто отвечает это. — Сыграем?
Стайлзу уже плевать. Он соглашается одним кивком.
Белые и чёрные фишки — сплошная рябь перед его глазами. Он раз за разом прокручивает то, что было. Остаток, слабый отголосок его сознания наблюдает за тем, что это творит под его личиной, но анализировать и тем более реагировать уже не получается.
Стайлз ввязывается в бесконечную партию, и ему совсем не хочется ни выигрывать, ни проигрывать. Ему всего лишь хочется больше никогда не думать.
А потом приходит его друг. Слово «друг» для Стайлза потеряло смысл, как и все остальные слова. Но Скотт всегда был до отвратительного упорным. Он подходит почти вплотную, и Стайлз, глядя только на доску, знает: его лицо сейчас — скорее звериное, чем человеческое.
«У тебя не получится», — спокойно думает он.
— Стайлз, вернись, — просто говорит Скотт. И повторяет: — Вернись.
Его голос не слишком-то похож на голос обычного Скотта. И Стайлз вдруг понимает, что нужно делать. Он просто смахивает фишки с доски, откуда-то зная: это поможет.
Его сознание превращается в тонкую нить, вытягивается до бесконечности, теряется в пустоте. Стайлз чувствует сперва руку, потом голову, потом тело — и он даже немного счастлив где-то на периферии. Он всё время сжимает и разжимает пальцы, не слыша, что ему говорят. Он теряется. Тело слушается, но на это как-то плевать, то, что казалось ему бесконечно важным, теперь не имеет ни малейшего значения.
Они побеждают. Стайлз ненадолго оживает, когда нужно убить себя, и он готов, он чертовски готов, он хочет это сделать, но не получается. Демон — ему сказали, что это зовут ногицунэ, и оно вроде как лис — не может быть и лисом, и волком одновременно. Оно смотрит глазами Стайлза в глаза Стайлза. Оно корчится, почти ломается. Замирает. Стайлз видит, как трескается оболочка, один-в-один — грёбаный Стайлз Стилински.
— Мы повеселились, — говорит оно в голове Стайлза. А потом рассыпается в прах.
Стайлзу хочется напиться и плакать, но сейчас не время. Элиссон погибла. Всё пошло не так, как планировалось. Как будто им разом пришлось повзрослеть лет на сто.
Жизнь возвращается в русло, только вот это русло распахано и перекошено. Как будто прошёл сель, и все вокруг пытаются делать вид, что всё хорошо. Но только не всё хорошо. И никогда не будет хорошо.
Дерек исчез. Стайлз сначала ждёт, что он придёт сам; потом едет в лофт, но Питер, как-то странно ухмыляясь, говорит, что его племянника нет. Стайлз уходит и возвращается на следующий день: теперь в лофте нет и Питера.
Стайлз не думает, о чём говорить с Дереком, ему просто нужно… Непонятно что. Спонтанность всегда была фишкой Стайлза. Только сейчас смысла в ней никакого.
Проходят дни, сливающиеся в недели, бесконечные месяцы. Стайлзу теперь даже обидно, что его вытащили из демона — или демона вытащили из него. Там он хотя бы не знал, сколько времени прошло, он растворился в бесконечной партии го, и это было куда лучше, чем то, что вот сейчас.
Стайлз несколько раз подряд говорит себе, что больше он не поедет, и снова заводит мотор джипа, тащится через полгорода непонятно для чего.
Ровно через месяц — Стайлз считал — в окнах лофта загорается свет. Сердце захлёбывается, Стайлз сжимает руль, его правая рука поворачивает ключ зажигания, и он вдавливает педаль газа. Это точно Дерек. Он вернулся. Он не пошёл к Стайлзу. Интересно, знает ли Скотт.
Он пролетает три светофора на красный, чувствуя, что щёки совсем мокрые. Зло утирает слёзы: глупо, до чего же глупо, нельзя вести себя как влюблённый подросток, даже когда ты влюблённый подросток. Особенно в этом случае. Конкретно в этом, блядь, случае.
Отец дремлет у телевизора и просыпается, когда Стайлз случайно сносит бедром вазочку.
— Стайлз, — он душераздирающе зевает и трёт глаза. Смотрит бесконечно заботливо. До тошноты. — Хорошо, что я проснулся… Смена через полчаса, а меня вырубило.
— Тебя под этот сериал всегда вырубает, — говорит Стайлз и выдавливает улыбку. Отца это вроде как устраивает. Он по-военному быстро собирается и уходит, не забыв дать ценные наставления. Не жрать вредного, лечь в нормальное время, выпить таблетки. Стайлз обещает, что всё выполнит. Когда папа уходит, ему хочется сползти по двери, включить что-нибудь печальное и реветь в голос.
Стайлз этого не делает, он же не маленький. Он поднимается по лестнице, на последней ступеньке оступается, и, ругаясь, хромает к себе в комнату.
Выключатель нащупывается далеко не с первой попытки, и свет зажигается медленно, как в кошмаре. Стайлз крупно вздрагивает и замирает — на его постели сидит Дерек.
На его постели. Дерек.
Стайлз зажмуривается до боли. Открывает глаза.
Дерек не пропадает.
Он выглядит каким-то потасканным и уставшим.
— Привет, — говорит Стайлз. Во рту пересыхает, и он тяжело сглатывает.
— Привет, — откликается Дерек. — Я боялся прийти.
Удивительно, как легко ему это удаётся. Стайлз ни за что не признался бы, что боится, что смущается или что-нибудь ещё в этом духе.
— Почему? — и это правда важно. Именно сейчас.
— Ты знаешь, — глухо говорит Дерек. У Стайлза всё внутри сжимается. Он садится рядом, гадая, кому из них сейчас хуже.
Они молчат. Долго и муторно. Стайлз еле держится: ему хочется нести какую-нибудь херню, лишь бы эфир забить.
— Знаешь, — Стайлз от неожиданности даже зубами клацает, — если бы я понял, что это ногицунэ, всё сложилось бы иначе.
От Дерека, кажется, по всей комнате расходится волнами стыд. Так странно.
— Иначе?
— Иначе, — Дерек хмурится. — Да не было бы ничего.
Стайлз не знает, что на это сказать. Он бесконечно, невозможно медленно тянется к руке Дерека. Тот вцепился в одеяло так крепко, что даже костяшки побелели.
Чувствовать подушечками пальцев чужое тепло, чужую дрожь, слегка шершавую кожу — от этого Стайлз за время сомнительных отношений с ногицунэ отвык. Он осторожно гладит ладонь Дерека, пытаясь то ли успокоить, то ли… Да непонятно, что он хочет сделать.
— Я не его хотел, а тебя.
Стайлзу кажется, что на него обрушился потолок. В ушах звенит, как при контузии.
— Что, — зачем-то говорит он, — нет, я расслышал… Меня?
«Сейчас бы переспросить, чтобы Дерек решил, что я полный кретин». Стайлз снова говорит с собой. Стайлз сжимается в ожидании хриплого ответа. Но в его голове — блаженное одиночество. Теперь там нет никого лишнего.
— Не заставляй меня повторять! — Дерек почти рычит, он очень-очень зол, но это скорее от смущения. — Это же изнасилование какое-то…
Он вдруг обмякает, и Стайлз понимает, что не только он варился всё это время в собственном соку. Не только ему было хреново. Сраный эгоист. Не Дерек, конечно.
Ему, с одной стороны, хочется всё рассказать, да ещё так, чтобы было понятно, но слова не связываются в нормальную речь, и лучше сделать что-то другое — Стайлз делает.
Он утыкается лбом в невозможно горячий висок Дерека. Чувствует пульсацию, переплетает их пальцы. Без слов говорит: смотри, всё в порядке. Я здесь. Я согласен. Я простил.
— Давай заново, — севшим голосом предлагает он. — Надо попробовать нормально. По-человечески. Правда, учитывая, что ты оборотень, можно и догги-стайл попробовать…
Он чувствует, как крепко пальцы Дерека сжимают его ладонь. И слышит его рваный выдох-смешок.
Стайлз знает: на этот раз всё должно получиться.
Как-никак, опыт у них есть. Пусть и специфический.
Название: Опыт
Артер: Fraude
Авторы: Мей Подколодный
Бета: Мей Подколодный
Жанр: дарк
Пейринг/Персонажи: Дерек Хейл/Стайлз Стилински
Категория: слэш
Рейтинг: R
Размер: 4200 слов
Предупреждения: дабкон
Саммари: Кислород. Альвеолы. Аритмия. Вервольфы. Контрольная по химии. Человек-Паук. Столько лишнего, что хочется выжечь разум, оставить только нужное, но пока — рано. Нужно затаиться.
Ссылка на скачивание: арт, док
От автора: огромное спасибо чудесной Fraude за арт, который вдохновил так, что мало не показалось
Первый вдох даётся тяжело. Он чувствует, как медленно наполняются воздухом альвеолы. Ощущает, как кислород проникает в кровь. Сердце — молодое, сильное сердце — неритмично сжимается, и стук его отдаётся в ушах.
Кислород. Альвеолы. Аритмия. Вервольфы. Контрольная по химии. Человек-Паук. Столько лишнего, что хочется выжечь разум, оставить только нужное, но пока — рано. Нужно затаиться.
Стайлз вздрагивает от тычка Скотта. Весь класс смотрит на него так, будто он… А что он? Заснул и говорил во сне?
— Всё нормально, — выдавливает он. Во рту пересохло. Язык будто слегка онемел и плохо слушается. — Я заболел, кажется.
В медпункте ему говорят, что он переутомился и, должно быть, переборщил с аддеролом. Стайлз не помнит. Может, и переборщил. Он знает только, что крышка баночки наощупь ребристая и шершавая. Что трогать её приятно.
Стайлз знает: всё из-за Неметона. Дитон предупреждал, что их жизнь бесповоротно изменится. Говорил, что они лишатся части себя. Стайлз не жалеет, почти не жалеет, ему просто хочется выяснить, чего, какой именно части он лишился.
Он долго сидит на кушетке, глядя на свои ладони. Или на чужие ладони. Стайлз за всем наблюдает будто со стороны, такое случалось и раньше, но редко. Например, когда он вдавил педаль газа в пол, чтобы помочь расправиться с канимой.
— Всё хорошо, — говорит он себе, повторяет, как мантру, зная, что это полная брехня. Всё уже не хорошо, и не факт, что когда-нибудь будет хорошо.
Дома отец с тёплой, мягкой и нежной тревогой заглядывает ему в глаза, и сил хватает только на то, чтобы слабо улыбнуться в ответ.
— Устал в школе, пап, — ложь даётся легче обычного, слова стройно ложатся в предложения, и он совершенно спокоен, он не зол на себя. — Финсток лютует. Всё как всегда.
Всё как всегда, только по-другому.
Ему снится чёрное нечто. Нечто — жирное, густое, очень холодное и чёрное. Как будто он оказался возле озера с нефтью, только озеро вспучилось, пузырится прямо перед лицом, оно тянет к Стайлзу короткие отростки, но не дотягивается. Стайлз пытается сделать шаг назад, но не может, он захлёбывается криком, выдёргивается из сна, продолжая кричать, царапает себя, чтобы проснуться.
Отец на дежурстве. Он ничего не слышал.
Эта мысль приносит такое облегчение, что глаза начинает печь. От открытого окна легче не становится. Душно, как же душно, поскорее бы гроза, дышать нечем, невозможно же… Стайлз бездумно смотрит в небо, зачем-то пересчитывает звёзды в Большой Медведице. Хмурится и пересчитывает снова.
Когда их стало восемь вместо семи? Может, их и было восемь? Может, у Медведицы отрос второй хвост? Может, кто-то не заметил, что Медведица — очень даже Медведь?
Стайлз привычно лезет в интернет. Вот она, Википедия, можно посмотреть…
Он закусывает губу, щурится. Кто-то в очередной раз балуется правками. Не статья, а какой-то хаос. Ни буквы не разобрать.
— Придурки, — Стайлз слышит свой голос будто со стороны и вздрагивает. Звучит скрипуче, как у какого-нибудь Пеннивайза. — Придурки, — повторяет он погромче, чтобы себя успокоить.
На картинке звёзд и вовсе девять.
Стайлз ложится в постель. К окну он больше не подходит — незачем. Он и так знает, что это просто обман зрения. Или что-нибудь вроде спутника.
Спутника. Эмиссара. Друида. Мысль разветвляется, разрастается фракталом во все стороны сразу, и Стайлз с трудом фокусируется на одной из веточек. Дженнифер Блейк была очень красивой. И она что-то такое сделала… Использовала особую друидскую магию, наверное.
Дерек был от неё без ума.
Стайлз тихо и слабо смеётся, чувствуя себя удивительно беспомощным и жалким. Он, наверное, мог бы прийти к Дитону, попроситься в ученики, в падаваны, так сказать, но как он это аргументирует? Эй, мистер, я хочу кое-кого приворожить, как это сделать? Позволяет ли волшебство друидов мужеложство? Дадите рекомендации?
Смех обрывается, заглушается духотой. Стайлз прислушивается: его собственное неровное дыхание, отдалённый лай собак, где-то орёт тачка.
В электронных часах что-то сломалось, должно быть. Секунды мигают то слишком медленно, то чересчур быстро. Он пытается сверить время с собственным пульсом, но сердце тоже барахлит, надо провериться, очень надо провериться…
Он доволен. Мальчишку опутывает липкий страх, мешает сосредоточиться. Мальчишка беспокоен, слишком много думает, здесь есть, чем поживиться.
Дженнифер. Дарак, жалкое отродье тьмы, не сумела справиться со своей глупой человеческой обидой. Дитон. Небезопасен. Дерек. Интересен. Это должно быть весело. Очень-очень весело.
Стайлз роняет будильник на пол и вздрагивает от грохота. Разве он ставил будильник? В какой момент он вырубился? И кто, чёрт побери, закрыл окно — дышать же нечем!
Он тянется к раме и замирает в нелепой позе.
Его пальцы чёрные. Они будто измазаны углём или сажей, чем-то жирным, липким, тошнота подкатывает к горлу так, что в глазах темнеет, и он едва успевает добежать до туалета. Его долго выворачивает, сильно, до сухих болезненных спазмов, и даже с закрытыми глазами он чувствует, что рвота ничем не пахнет.
Это неправильно. Мысль бьётся в голове, как муха, накрытая стаканом, беспорядочно и суматошно.
Стайлз вслепую поднимается на ноги. Его шатает и колотит, словно пьяного; он знает, что пачкает стены, открыть глаза страшно до невозможности.
Но он делает это. Перешагивает через себя, почти чувствуя, как крик застревает у него в глотке.
Его губы измазаны чёрным. По его подбородку стекают жирные чёрные капли. И он не представляет, что должен сожрать человек, чтобы блевать вот этим. Оборотни — другое дело; но его точно не травили аконитом. Или травили. Но ведь он не оборотень.
— Я не оборотень, — говорит он своему отражению и выкручивает кран на полную. Жижа отмывается неохотно, но мыло с ней справляется. Стайлз долго чистит зубы; ещё дольше полощет рот. Эти глупые и в общем-то бессмысленные действия помогают вернуться в реальность.
От жижи не остаётся и следа. Теперь можно выдохнуть. Стайлз пытается унять дрожь, и почему-то вспоминает, как выкручивало Дерека, как он хрипло приказывал отрезать себе руку. Как Стайлз почти согласился.
— Я не оборотень, — тихо повторяет он. Смотрит на своё отражение: жалкое и нелепое, как всегда.
«Не оборотень», — эхом откликается сознание.
Стайлз мотает головой и выходит из ванной. Времени на сон толком не осталось. Папа скоро придёт со смены, и нужно приготовить ему завтрак.
За вознёй с пароваркой он почти успокаивается. Добавляет все приправы, которые только находит, чтобы у овощей появился хоть какой-то вкус. И не думает, не думает, не думает о чёрной жиже. Получается примерно так же эффективно, как не думать о белой обезьяне.
Он ставит тарелку на стол и прикрывает её крышкой. Рядом кладёт записку с какой-то одобряющей чушью…
А потом, без перехода, без переключения, хотя бы короткой вспышки или чего-то ещё он оказывается у мамы Скотта. Она встревожена, он продолжает что-то говорить, и ему ещё страшнее, чем до этого.
Потому что Стайлз не помнит, что произошло. Не помнит ни минуты, чёрт побери, он даже не знает, тот ли это день.
— Доктора не будет ещё неделю. Стайлз?..
Он делает шаг назад. Пытается уцепиться за что-нибудь ускользающим сознанием. В его голове что-то смеётся.
— Ты в порядке? — мама выглядит такой заботливой. Совсем как в детстве.
«Это мама Скотта, идиот, — зло говорит он себе. — Хоть в этом не путайся!»
«Что плохого в том, что ты скучаешь по маме?»
Миссис МакКол ведёт его в кабинет. Расспрашивает о симптомах. Стайлз говорит обо всём, честно перечисляет, зная, что это важно и необходимо.
Услышав, что он спал восемь часов за последние три дня, мама Скотта качает головой. Так нельзя, но куда деваться-то… Она укладывает его на кушетку; делает укол. Стайлз слышит недоверчивое хмыканье и понимает, что не верит в эффективность какого-то глупого лекарства.
И напрасно. Веки начинают тяжелеть почти сразу. Тело как будто погружают в тёплую ванну, ему становится так хорошо и спокойно, ему так хочется спать…
— Спасибо, мам, — говорит Стайлз и наконец-то засыпает: крепко, сладко, без сновидений.
На краю сознания — мысль о том, что про чёрную жижу он, кажется, не упомянул.
Стайлза на секунду слепит белый свет. Он щурится, пытается проморгаться, понимает, что он — снова там, где уже был когда-то. Рядом с проклятыми остатками Неметона. И здесь он не один.
— Сыграем? — обманчиво дружелюбно предлагает оно. Высокое. В старой военной форме. Голова обмотана бинтами. — На интерес.
Стайлзу не по себе. Он смотрит на руки. Пересчитывает пальцы. Их десять — значит, он не спит. Говорить «нет» нельзя, это осознание прожигает мозг.
— Сыграем, — отвечает он, не узнавая свой голос.
— Го?
Стайлз когда-то пробовал играть в го. Не такая уж сложная штука, если подумать. «На интерес» — почти на желание.
Всю игру он смотрит на это, пытаясь понять, что оно такое. Стайлзу хочется аккуратно размотать бинты, но он знает: не выйдет. Не исключено, что это и состоит из одних только бинтов. Может быть, это не помнит, как оно выглядело? Если оно вообще когда-то как-то выглядело.
Стайлз понимает, что проиграл, чуть ли не на первом ходу. И вот тут его бросает в холодный пот. Почему он не отказался? Почему хотя бы не попытался схитрить?
— Потому что меня нельзя перехитрить, — оно смеётся, и этот смех похож разом на скрежет металла по стеклу и лязг старой корабельной цепи. Стайлза передёргивает.
— И в чём твой интерес? — обречённо спрашивает Стайлз. Странно, но здесь он чувствует и воспринимает всё, словно сквозь вату. Или сквозь толщу воды. Может быть, всё из-за исступленного желания верить, что всё это — просто галлюцинации, наркотический бред, игра воспалённого воображения. Что угодно. Стайлз готов поверить во что угодно.
Оно делает вид, что задумалось.
— Это будет сюрпризом, — говорит оно, и Стайлз поклялся бы, что это под бинтами хищно скалится. — Ты любишь сюрпризы?
«Ненавижу», — хочет сказать Стайлз. Но вслух говорит только: — Конечно.
Оно обходит его сзади, закрывает глаза пахнущей сырой гнилью рукой. Стайлза едва не выворачивает, когда он понимает, что рука слишком уж реальная для галлюцинации. Что его касаются пальцы чего-то типа трупа.
— Можешь смотреть, — говорит оно. Стайлз неохотно открывает глаза. Неметона рядом и близко нет. И ещё он понимает, что от него, Стайлза, остался только какой-то кусочек разума.
Дерек выглядит растерянным. Стайлз видит, как осторожно он тянет носом, пытаясь понять, какого чёрта он пришёл один, без Скотта.
— Привет, — произносит это его ртом.
— Привет, — негромко откликается Дерек. Смотрит подозрительно. — Что надо?
— Поговорить, — это улыбается ровно так, как сделал бы сам Стайлз. Нервно и нерешительно. Разница лишь в том, что сам Стайлз никогда, ни за что на свете, не решился бы на разговор. Он скорее дал бы превратить себя в оборотня, чем обсуждал с кем-то свои чувства.
— О чём?
«Прогони меня, — мысленно умоляет Стайлз. — Прогони, пошли к чёрту, захлопни дверь!»
«Когда дверь — не дверь, Стайлз?» — это смеётся хрипло и визгливо. Этому весело, оно в восторге от происходящего, а Стайлзу хочется выть от ужаса.
— Я зайду? — это трёт шею, оно отслеживает взгляд Дерека глазами Стайлза. Дерек смотрит туда. На шею. Потом медленно делает шаг назад, впуская его. Их.
Он — они — садятся на диван. Старый, пахнущий пылью. Удивительно, что у Дерека нашлись деньги на такой классный лофт, а на нормальную мебель — нет. Стайлз не знает, чья эта мысль.
— Что-то со стаей Скотта? — Дерек едва заметно кривится. Стайлз знает: Скотт его раздражает, вызывает досаду и глухую тоскливую зависть. Скотт — глупое и бездумное воплощение того, кем Дерек хотел стать вполне осознанно.
— Нет, — для убедительности это мотает головой Стайлза. Как бы смущённо опускает голову. Этому плевать на Дерека, оно хочет повеселиться, оно повеселится, а потом Стайлз отомстит, ещё не знает как, но обязательно…
— Будешь чай? — Дерек не смотрит на него — на них — и не ждёт ответа. Просто отправляется в ту часть, которая должна быть кухней. Чайник вскипает быстро, словно не выдерживает их напряжённого молчания. Чашка обжигает пальцы, и Стайлз внутри беззвучно матерится от боли. Этому плевать. — Так чего ты хотел?
— Я тебя люблю, — говорит это. Так же просто, как «я хочу пить» или «сегодня отличная погода». Стайлз забывает, как дышать, если сознание вообще может дышать. Он будто в точку сжался, он никогда ещё не испытывал такого удушающего, бесконечного, безнадёжного страха.
Дерек смотрит на него — да не на него, чёрт побери, на них! — и молчит. Стайлз ненавидит это, но вдруг думает: а что, если оно всегда было внутри него? Что, если это такой Тайлер Дерден, который решил вылезти именно сейчас, и теперь вот помогает Стайлзу справиться с проблемой?
«Я не Тайлер Дерден, — возмущённо и даже как-то обиженно говорит это, — я древнее, чем ты думаешь».
Стайлз не спорит. Он ждёт от Дерека удара, ругани, хоть чего-нибудь, кроме молчания.
— Я знаю, — медленно говорит тот. И потом отводит взгляд. И Стайлз может поклясться, что слегка порозовевшие острые скулы — не галлюцинация. Что угодно, только не это.
— И давно? — интересуется это. О, конечно, теперь всё гораздо веселее, верно?
— С первого дня, — неохотно отвечает Дерек. — Я слышал сердцебиение. Нетрудно связать одно с другим.
«Так почему ты, кретин, не свяжешь одно с другим и не поймёшь, что я бы в жизни к тебе не пришёл?!»
«Потому что я знаю, какой ты, Стайлз, — это снова смеётся, — и знаю, как заставить его поверить. Смотри».
— Класс, — говорит это. Стайлз бы так и сказал, это правда. — Пойду умру от смущения и подрочу на радостях. Или умру от радости и подрочу от смущения. Главное — с порядком определиться.
Стайлз изнутри видит, как Дерек улыбается. Неловко, неуверенно и так… необычно. И сердце — одно на двоих — колотится бешено. Стайлз чувствует иррациональную, глупую ревность. Он предпринимает очередную попытку взять ситуацию под контроль, но всё, что ему удаётся — моргнуть. А дальше…
Дальше Дерек касается его ладони. Робко, как школьник, как будто это не он — суровый и крутой мужик. А смотрит при этом очень серьёзно, для Дерека, наверное, правда важен момент. И это великолепно копирует реакцию Стайлза. Краснеет, но храбро улыбается.
Если бы он мог взять своё тело под контроль хотя бы на секунду. Стайлзу хочется орать, что это не принадлежит этому, что его здесь быть не должно, что всё должно быть не так, и это не смешно, это нихрена не смешно, но грёбаный дух, демон, кто он там, ему же плевать, он древний, как пиздец, и вся возня смертных для него — пустой звук.
— Если ты меня не поцелуешь, я выпрыгну в окно, чтобы не позориться, — это обнаглело окончательно. Стайлзу кажется, что в его тайную папку с порнушкой нагло влезли. Потому что именно так он представлял себе, как придёт к Дереку, он никому не говорил, даже Скотту, особенно Скотту, он хотел рассказать Лидии, много раз собирался, но так и не смог.
«Радуйся, — приказывает это, — я дал тебе возможность, ты же этого хотел».
Дерек наклоняется к нему медленно, очень медленно, как будто даёт шанс убежать, и, о Господи, Стайлз с удовольствием воспользовался бы этим шансом, но только — вот незадача! — всё, что ему дано — сидеть внутри и беспомощно наблюдать.
Поцелуй классный. Правда классный. Это закрывает глаза Стайлза, и хорошо: ему всегда казалось, что поцелуи с открытыми глазами — редкостная тупость.
Своими — не своими — щеками он чувствует, как приятно колется щетина Дерека. Как его ладони обхватывают лицо не-Стайлза, как поцелуй становится более… интимным. Телу Стайлза жарко, так жарко, что он, кажется, вот-вот вспыхнет спичкой.
Дерек целуется теперь уже грязно. Что-то шепчет, но сознание Стайлза в такой панике, что даже это не способно заставить его разобрать горячий шёпот. Он не хочет знать, потому что Дерек говорит это не ему.
Он мягко надавливает на плечи не-Стайлза, нависает сверху, впивается губами в шею, прикусывает, вылизывает влажно, и сознанию Стайлза хочется плакать.
— Ненавижу твои родинки, — искренне говорит Дерек и целует каждую. Родинок у Стайлза много. Каждый поцелуй — отдельный сорт пытки. — Можно?..
— Можно, — охотно, но с фальшивыми — для Стайлза — нотками смущения соглашается это. У Дерека даже руки дрожат, когда он раздевает оболочку для паникующего клочка разума. — Только я ни разу…
— Я знаю, — как-то слишком уж довольно говорит Дерек. — Принюхивался.
Грёбаные оборотни и их чутьё. Никакой интимной жизни.
Стайлз это думает. Не-Стайлз — озвучивает с якобы нервным смешком.
Язык у Дерека — как у собаки. Гладкий, жадный. Он как будто пытается вылизать Стайлза целиком, стереть его запах, заменить своим. И тело (теперь Стайлз и сам точно не скажет, чьё оно) охотно выгибается навстречу, голосовые связки смыкаются, кто-то из них — может, оба — стонет. Выпутывается из обуви и джинс.
«Перестань», — Стайлз знает, что умолять бесполезно. Этому хочется повеселиться. Отличная возможность.
Дерек до крайности осторожен и противного опытен. Стайлз — тот Стайлз, который комком свернулся в уголке собственного мозга — старается не думать, что для Дерека это не первый и не последний раз. Он просто наблюдатель.
Он как будто смотрит порно с собой в главной роли. В присутствии собственных родителей. Это какое-то стыдное удовольствие, ему и гадко, и любопытно, что будет дальше. Причём именно эта порнография особенная: здесь все ощущения совершенно реальны.
То, как Дерек грубовато закидывает его ноги к себе на талию. То, как больно, оказывается, когда внутрь пихают пальцы. То, как жарко и щекотно Дерек шепчет в ухо какую-то чушь. Стайлз всё это чувствует и не может остановить. Всё так неправильно и правильно одновременно.
«Это просто галлюцинация, — отчаянно просит он, — я проснусь — и ничего не будет…»
«Себе-то не ври», — говорит это. Оно успевает контролировать реакции Стайлза — например, очень каноничный стояк — и его мысли. Может быть, это говорит сам Стайлз.
Дерек убирает пальцы, заглядывает в глаза не-Стайлза, очередная отчаянная попытка вернуть контроль ничем не заканчивается.
— Я могу остановиться, — он дышит трудно, хватает ртом воздух, глаза покраснели, черты лица изменились. И он всё ещё может остановиться. С ума сойти.
— Давай, — говорит это.
Стайлз внутри кричит. Ему больно. Потому что это не он, не он, не он, чёрт возьми, почему Дерек этого не видит, неважно, что телу хорошо, ему кажется, что он попал под иглу швейной машинки, настроенной на самый мелкий стежок, и каждый толчок Дерека — как будто у него вырывают кусок, и физически это так дивно хорошо…
«Здорово, да? — говорит это. — Какой же ты идиот, Стайлз. Упустил столько времени… Наверное, тебе сейчас очень плохо. А твоему телу хорошо. Этот зверь знает, что делает, посмотри, Стайлз…»
Стайлзу приходится смотреть. У него и выбора-то нет. Это не даёт векам сомкнуться, фокусируется на главном: взгляд Дерека. Руки Дерека. Неторопливые, осторожные толчки Дерека. Тяжёлое дыхание Дерека.
Это заставляет тело Стайлза кончить. Это глазами Стайлза видит, как Дерек морщится, как он толкается особенно сильно, как он закусывает губу — сильно, до крови, но ранка тут же затягивается.
Стайлз чувствует себя опустошённым.
Он ощущает тот самый запах гнили. Это убирает руку от его глаз.
— Тебе понравилось, — говорит оно. Стайлз не спорит. Физически было круто. Конечно, если всё не почудилось. — Не почудилось, и не надейся.
Стайлзу кажется, будто он проглотил огромный кусок льда.
— Зачем? — безнадёжно спрашивает он.
— Мне было скучно, — просто отвечает это. — Сыграем?
Стайлзу уже плевать. Он соглашается одним кивком.
Белые и чёрные фишки — сплошная рябь перед его глазами. Он раз за разом прокручивает то, что было. Остаток, слабый отголосок его сознания наблюдает за тем, что это творит под его личиной, но анализировать и тем более реагировать уже не получается.
Стайлз ввязывается в бесконечную партию, и ему совсем не хочется ни выигрывать, ни проигрывать. Ему всего лишь хочется больше никогда не думать.
А потом приходит его друг. Слово «друг» для Стайлза потеряло смысл, как и все остальные слова. Но Скотт всегда был до отвратительного упорным. Он подходит почти вплотную, и Стайлз, глядя только на доску, знает: его лицо сейчас — скорее звериное, чем человеческое.
«У тебя не получится», — спокойно думает он.
— Стайлз, вернись, — просто говорит Скотт. И повторяет: — Вернись.
Его голос не слишком-то похож на голос обычного Скотта. И Стайлз вдруг понимает, что нужно делать. Он просто смахивает фишки с доски, откуда-то зная: это поможет.
Его сознание превращается в тонкую нить, вытягивается до бесконечности, теряется в пустоте. Стайлз чувствует сперва руку, потом голову, потом тело — и он даже немного счастлив где-то на периферии. Он всё время сжимает и разжимает пальцы, не слыша, что ему говорят. Он теряется. Тело слушается, но на это как-то плевать, то, что казалось ему бесконечно важным, теперь не имеет ни малейшего значения.
Они побеждают. Стайлз ненадолго оживает, когда нужно убить себя, и он готов, он чертовски готов, он хочет это сделать, но не получается. Демон — ему сказали, что это зовут ногицунэ, и оно вроде как лис — не может быть и лисом, и волком одновременно. Оно смотрит глазами Стайлза в глаза Стайлза. Оно корчится, почти ломается. Замирает. Стайлз видит, как трескается оболочка, один-в-один — грёбаный Стайлз Стилински.
— Мы повеселились, — говорит оно в голове Стайлза. А потом рассыпается в прах.
Стайлзу хочется напиться и плакать, но сейчас не время. Элиссон погибла. Всё пошло не так, как планировалось. Как будто им разом пришлось повзрослеть лет на сто.
Жизнь возвращается в русло, только вот это русло распахано и перекошено. Как будто прошёл сель, и все вокруг пытаются делать вид, что всё хорошо. Но только не всё хорошо. И никогда не будет хорошо.
Дерек исчез. Стайлз сначала ждёт, что он придёт сам; потом едет в лофт, но Питер, как-то странно ухмыляясь, говорит, что его племянника нет. Стайлз уходит и возвращается на следующий день: теперь в лофте нет и Питера.
Стайлз не думает, о чём говорить с Дереком, ему просто нужно… Непонятно что. Спонтанность всегда была фишкой Стайлза. Только сейчас смысла в ней никакого.
Проходят дни, сливающиеся в недели, бесконечные месяцы. Стайлзу теперь даже обидно, что его вытащили из демона — или демона вытащили из него. Там он хотя бы не знал, сколько времени прошло, он растворился в бесконечной партии го, и это было куда лучше, чем то, что вот сейчас.
Стайлз несколько раз подряд говорит себе, что больше он не поедет, и снова заводит мотор джипа, тащится через полгорода непонятно для чего.
Ровно через месяц — Стайлз считал — в окнах лофта загорается свет. Сердце захлёбывается, Стайлз сжимает руль, его правая рука поворачивает ключ зажигания, и он вдавливает педаль газа. Это точно Дерек. Он вернулся. Он не пошёл к Стайлзу. Интересно, знает ли Скотт.
Он пролетает три светофора на красный, чувствуя, что щёки совсем мокрые. Зло утирает слёзы: глупо, до чего же глупо, нельзя вести себя как влюблённый подросток, даже когда ты влюблённый подросток. Особенно в этом случае. Конкретно в этом, блядь, случае.
Отец дремлет у телевизора и просыпается, когда Стайлз случайно сносит бедром вазочку.
— Стайлз, — он душераздирающе зевает и трёт глаза. Смотрит бесконечно заботливо. До тошноты. — Хорошо, что я проснулся… Смена через полчаса, а меня вырубило.
— Тебя под этот сериал всегда вырубает, — говорит Стайлз и выдавливает улыбку. Отца это вроде как устраивает. Он по-военному быстро собирается и уходит, не забыв дать ценные наставления. Не жрать вредного, лечь в нормальное время, выпить таблетки. Стайлз обещает, что всё выполнит. Когда папа уходит, ему хочется сползти по двери, включить что-нибудь печальное и реветь в голос.
Стайлз этого не делает, он же не маленький. Он поднимается по лестнице, на последней ступеньке оступается, и, ругаясь, хромает к себе в комнату.
Выключатель нащупывается далеко не с первой попытки, и свет зажигается медленно, как в кошмаре. Стайлз крупно вздрагивает и замирает — на его постели сидит Дерек.
На его постели. Дерек.
Стайлз зажмуривается до боли. Открывает глаза.
Дерек не пропадает.
Он выглядит каким-то потасканным и уставшим.
— Привет, — говорит Стайлз. Во рту пересыхает, и он тяжело сглатывает.
— Привет, — откликается Дерек. — Я боялся прийти.
Удивительно, как легко ему это удаётся. Стайлз ни за что не признался бы, что боится, что смущается или что-нибудь ещё в этом духе.
— Почему? — и это правда важно. Именно сейчас.
— Ты знаешь, — глухо говорит Дерек. У Стайлза всё внутри сжимается. Он садится рядом, гадая, кому из них сейчас хуже.
Они молчат. Долго и муторно. Стайлз еле держится: ему хочется нести какую-нибудь херню, лишь бы эфир забить.
— Знаешь, — Стайлз от неожиданности даже зубами клацает, — если бы я понял, что это ногицунэ, всё сложилось бы иначе.
От Дерека, кажется, по всей комнате расходится волнами стыд. Так странно.
— Иначе?
— Иначе, — Дерек хмурится. — Да не было бы ничего.
Стайлз не знает, что на это сказать. Он бесконечно, невозможно медленно тянется к руке Дерека. Тот вцепился в одеяло так крепко, что даже костяшки побелели.
Чувствовать подушечками пальцев чужое тепло, чужую дрожь, слегка шершавую кожу — от этого Стайлз за время сомнительных отношений с ногицунэ отвык. Он осторожно гладит ладонь Дерека, пытаясь то ли успокоить, то ли… Да непонятно, что он хочет сделать.
— Я не его хотел, а тебя.
Стайлзу кажется, что на него обрушился потолок. В ушах звенит, как при контузии.
— Что, — зачем-то говорит он, — нет, я расслышал… Меня?
«Сейчас бы переспросить, чтобы Дерек решил, что я полный кретин». Стайлз снова говорит с собой. Стайлз сжимается в ожидании хриплого ответа. Но в его голове — блаженное одиночество. Теперь там нет никого лишнего.
— Не заставляй меня повторять! — Дерек почти рычит, он очень-очень зол, но это скорее от смущения. — Это же изнасилование какое-то…
Он вдруг обмякает, и Стайлз понимает, что не только он варился всё это время в собственном соку. Не только ему было хреново. Сраный эгоист. Не Дерек, конечно.
Ему, с одной стороны, хочется всё рассказать, да ещё так, чтобы было понятно, но слова не связываются в нормальную речь, и лучше сделать что-то другое — Стайлз делает.
Он утыкается лбом в невозможно горячий висок Дерека. Чувствует пульсацию, переплетает их пальцы. Без слов говорит: смотри, всё в порядке. Я здесь. Я согласен. Я простил.
— Давай заново, — севшим голосом предлагает он. — Надо попробовать нормально. По-человечески. Правда, учитывая, что ты оборотень, можно и догги-стайл попробовать…
Он чувствует, как крепко пальцы Дерека сжимают его ладонь. И слышит его рваный выдох-смешок.
Стайлз знает: на этот раз всё должно получиться.
Как-никак, опыт у них есть. Пусть и специфический.
@темы: Фик, Стайлз Стилински, Дерек Хейл, Миди, Реверс 2017-2018, R, Слэш
-
-
14.02.2018 в 20:09Мей Подколодный, меня немножко снесло или не немножко. Так много боли, любви, болезненной любви и наконец, надежды. И пусть их первый раз был не совсем их, но все же и их тоже.
Блин, я просто с ума сходу от Стайлза-ногицунэ, нравится тема, переживания и то, как оно все раскрыто.
Спасибо огромное
Fraude, я просто
-
-
14.02.2018 в 20:33Спасибо ребятушки за работу и эмоции!
-
-
14.02.2018 в 21:56Спасибо!
-
-
15.02.2018 в 06:54-
-
15.02.2018 в 23:07-
-
18.02.2018 в 11:15Fraude, Мей Подколодный, большое спасибо
-
-
19.02.2018 в 13:49-
-
19.02.2018 в 22:44reda_79, И пусть их первый раз был не совсем их, но все же и их тоже.
Я очень рада, что удалось это передать
Fruktoza2013, да, арт бесподобный, я в него сразу вцепилась! Спасибо!
lady_demona, спасибо и вам)
Magdalena_sylar, приходите ещё!
Леди*Ночь, я сомневалась какое-то время, стоит ли ставить предупреждение, но всё-таки решила) Спасибо, рада, что рискнули и не разочаровались!
dogstail, да, ее вкус горек и высока цена, но кому как не Дереку и Стайлзу уметь выбираться из праха. вот просто
Lauriel, арт великолепен, это правда!
-
-
20.02.2018 в 17:25-
-
26.02.2018 в 15:28И текст, и арт - не оторваться, затягивают и восхищают.
-
-
26.02.2018 в 19:33Спасибо за надежду для них!
-
-
03.03.2018 в 07:33-
-
07.03.2018 в 10:21Главное, что в конце они все же оказались на правильном пути
-
-
11.03.2018 в 09:06К сожалению, не могу сказать того же про текст, на мой вкус поверхностно, уж извините за такую оценку.
И все же - спасибо команде за работу
-
-
14.03.2018 в 09:24LungTa, спасибо! Да, арт просто потрясающий
Тень РА, спасибо и вам!
Ren Strangel, спасибо! Да, конец тут скорее светлый)
Навья Усладовна, всё в порядке, спасибо, что нашли время прочитать и оставить отзыв
-
-
23.03.2018 в 14:57-
-
16.05.2018 в 07:21-
-
04.07.2018 в 15:37