"По дороге из красных цветов", *Nissa* & Шерли Крис

[twreverse]

Заявка №37
Название: По дороге из красных цветов
Артер: *Nissa*
Автор: Шерли Крис
Бета: шарик, ты балбес
Персонажи/Пейринги: Дерек\Стайлз, Скотт, Эллисон, Лидия, Джексон, папаСтиллински, Мэтт, Дюкалион
Жанр: AU, романс, ангст, немного триллер, немного ретеллинг
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Размер: ~14000
Саммари: С давних пор деревню Хилл окружает лес, отрезающий ее от всего Мира. Его населяют страшные существа, правда, с ними заключен договор о ненарушении границ. Никто и никогда не выходит за пределы деревни, опасаясь смерти в таинственном лесу. Но однажды случается несчастье, и отправиться через лес, полный Чудищ суждено слепому сыну старейшины – Стайлзу.
Ссылка на арты: архив, арт 1, арт 2
Ссылка на текст: текст
Предупреждения: слепой!Стайлз, сомнительное согласие, основная идея взята из фильма "Таинственный Лес"

От автора: *Nissa*, все мои благодарности и восторги - тебе=) Могу еще миллион раз сказать как мне нравятся твои арты и вообще все что ты делаешь, но это не передаст и сотой доли того как я радовалась все это время нашей с тобой команде =) Надеюсь, ты тоже довольна мной и моим фиков и мы зажжем вместе еще не раз Ты вдохновляешь =))
Отдельное спасибо за бесконечные разговоры со мной и поддержку - Фарфи=) Чувак, для меня это много значит =)
И бесконечное спасибо и "обожемой-как-круто-что-ты-это-делаешь" моей бете, музе и здравому смыслу, шарик, ты балбес =) Я очень стараюсь писать, так чтоб тебе нравилось =) Хоть ты и слушаешь тонны моего бреда в процессе =)

Кликабельно

Рядом со Стайлзом подозрительно зашуршали кусты, и он автоматически повернул голову на звук, по привычке немного склонив голову вбок. Шуршание приблизилось, послышалось негромкое чертыханье.

Стайлз, расслышав знакомый голос, расслабился.

— Скотт? Разве ты не должен быть в поле и помогать матери? — спросил он.

Судя по звуку, друг зацепился рукавом за очередную колючую ветку, но, поборов ее, наконец-то выбрался на облюбованную Стайлзом полянку и теперь, скорее всего, пытался отдышаться после своего подвига. В такие моменты, перенервничав, Скотт начинал тяжело дышать. Каждый раз, слыша прерывистые вдохи-выдохи, Стайлз волновался: как бы его друг не начал задыхаться, как в детстве.
Хоть мать Скотта и говорила, что он перерос свою болезнь, но ужасные воспоминания не спешили оставлять Стайлза.

— Да ну его... — пробормотал Скотт. — Это поле, дурацкое. Там еще Джексон пришел, издевается надо мной, говорит, я неправильно грядки вскапываю.

Стайлз хмыкнул. Он-то никогда не вскапывал ничего. Не сажал. И даже в уборке урожая не участвовал.
Сложно что-либо делать, когда ориентируешься только на звуки, на запахи, да на перестук собственной трости об предметы.

— А ты б ему ответил, — предложил Стайлз. — Сказал бы, что он дурак, например.

Скотт шумно опустился на сухую траву рядом со Стайлзом.
Это было их любимое местечко, почти на самой границе с лесом, но в то же время далеко от смотровых башен и чужих любопытных глаз. От последних Стайлз прятался чаще всего.

— Да ну его. Я лучше с тобой посижу, тебе ж скучно тут, да?

Стайлз кивнул.

— Что вы там делали, на поле? — спросил он и потянулся рукой в карман за своей сегодняшней находкой.

— Под горох грядки ровняли. Вечером сеять будем, если Джексон не заговнится и мои грядки докопает.

Стайлз вытащил руку из кармана и протянул Скотту найденный цветок.

— Герои труда, — прокомментировал он. — Смотри, у меня для тебя даже награда есть.

Повисло неловкое молчание на несколько секунд, за которые Скотт, громко прошуршав по траве, сдвинулся на добрых полметра от Стайлза.

— Где ты их только берешь? Выкинь нахрен, твой отец опять нас ругать будет, скажет, мы в лес ходили. А мы не ходили. Ну, я точно, а про тебя не знаю. Ты чокнутый, ты и в лес мог пойти.

Стайлз отбросил цветок куда-то в сторону и хмыкнул.

— Чокнутый у нас Мэтт, а я просто бесстрашный. Что, опять красный?

Судя по звукам, Скотт встал и теперь втаптывал несчастный цветок в землю. Красный в их деревне был под запретом для всех. Кроме Стайлза, который не видел ни цветов, ни цветков. Вообще ничего.
Самое странное, что цветы эти нигде рядом с деревней не росли, ни одного куста. Даже по кромке леса, куда Стайлз как-то уговорил пойти Скотта. Нигде таких цветов не было, по словам Скотта, опять же.
Но каждый раз, когда Стайлза тянуло собрать букетик или просто сорвать цветок, сам собой попавшийся под руку, он находил только красные.
Как будто прикасаясь, он окрашивал их.

— А то какой же, — ответил Скотт. — Серьезно, где ты их рвешь все время, прекрати уже.

Стайлз ухмыльнулся, повернув голову к Скотту.

— Неа.

— Ну и дурак. И кстати, про Мэтта: он снова с Эллисон разговаривал, я видел.

— Подглядывал?

— Да чего за ним подглядывать, я грядки копал, а они на другом конце поля теплицу под огурцы устанавливали. Представь, этот козел рядом с ней стоял и смеялся над чем-то. Огурцы там, что ли, такие смешные.

Стайлз покачал головой. Скотт, как обычно, искал проблемы на пустом месте.

— А тебе-то что, ты с ней что ли не разговариваешь?

— Я с ней разговариваю, потому что она моя невеста. А Мэтту все равно нечего к чужим девушкам подходить. Эрика и Пейдж вон, свободные, пусть к ним и ходит.

— Ко мне пусть подойдет поговорить, — хихикнул Стайлз.

По непонятной причине, из всех подростков деревни, Мэтт боялся Стайлза как огня, хотя тот меньше остальных шутил про закидоны местного дурачка и "Мэтта-осла-с-приветом".
Стайлз вообще, в силу обстоятельств, ни про кого не высказывался. Ну, только если про Джексона, но он тот еще засранец, про него грех было не сказать. А так, Стайлз считал, что нехорошо над кем-то смеяться, когда сам ты то еще посмешище.
Факт оставался фактом, Мэтт и Стайлз не пересекались на территории деревни вот уже... полгода, наверное, как. С последнего раза, как Джон, отец Стайлза, старейшина деревни, опять узнал про походы Стайлз к лесу, и про цветы, и про голоса в чаще.
Тогда Мэтт, сверкая пятками, убежал, пока Стайлз хвастался своей храбростью перед Лидией. Ну и, так получилось, что и перед отцом. Все-таки, он хоть и определял, кто к нему шел по шагам, но некоторые, зная об этом умении, вполне себе научились ходить бесшумно. Отец его, например.

Стайлз вздохнул. Разговор со Скоттом далее был бесполезен. Если ещё раз про Эллисон, невесту МакКола сказать, то все. Лучше Чудище встретить, чем слушать стихи собственного сочинения главного поэта деревни.
Поэтому Стайлз тактично перевел тему:

— А мать твоя ругаться не будет, что ты опять сюда сбежал и на Джексона грядки бросил?

Скотт снова уселся рядом и уложил голову на плечо Стайлзу. Тут же в нос ударил запах от его кожи и волос, свежей земли, железа и кислых зеленых яблок.

— Пусть ругается, все равное она сначала увидит, как Джексон криво копает и ему больше достанется.

— Как знаешь, как знаешь. Твоей матери и на двоих хватит.

Чего уж там говорить, Мелиссы и десятерых бы хватило обругать так, что б еще и неделю стыдно было.

— Знаю. Лучше скажи, где ты опять цветок сорвал? Я рядом с границей шел, ни одного же там нет.

Стайлз пожал плечами, отчего кудрявые волосы Скотта смешно пощекотали его шею.

— Сами они мне попадаются, Скотт, сами. Иду, никого не трогаю, а их как будто кто-то подбрасывает мне.

Скотт зябко поежился.

— Пошли со мной на поле. Там точно никаких цветов нет.

Поднимаясь с сухой, шуршащей, пряно пахнущей травы, уходя в сторону деревни и слушая лепет Скотта, Стайлз, как и все это время, чувствовал на своей спине взгляд из леса.

До самого вечера Стайлз сидел на бревне на краю поля. Солнце пекло сначала одну сторону лица, потом другую, и Стайлз чувствовал, как веснушки сами собой выпрыгивают на кожу. Потом оно укатилось куда-то за спину.

Вдалеке слышались переругивания Скотта и Джексона, с каждый часом становившиеся все более ленивыми. Эти двое могли ругаться долго и со вкусом, но все в Хиллсе знали, что Джексон такой же друг Скотту, как и Стайлз, то есть лучший. А что ругаются они и дураками друг друга называют, так это, как говорила Эллисон, от большой любви.
К моменту, когда Стайлз со Скоттом пришли, Мэтт уже куда-то сбежал, а взамен него появились Лидс и Эрика, всеми силами теперь помогавшие Эллисон с теплицей.

Весна в этом году началась поздно, а долгий холодный март с бесконечными дождями не способствовал хорошему урожаю. И как только чуть-чуть потеплело, вся деревня ринулась сеять-сажать-копать-тяпать.
Ну, то есть, по правде говоря, полевые работы только начались и будут продолжаться все лето, но Стайлзу нравилось думать, что все эти картошки-морковки могут и сами вырасти.
Солнышко им светит, дожди идут, зачем им люди вообще?

Стайлз зябко поежился, солнце видимо окончательно спешило скрыться за лесом, и натянул рукава накидки на самые костяшки пальцев, пытаясь согреть руки.
Остальные подозрительно затихли и Стайлз тоже напряженно прислушался.
Тут же раздался девчоночий визг, взрыв хохота и топот, как будто кто-то убегал со всех ног.

— Вернись, Джексон! — закричала Лидс, — Я тебе сейчас ведро на голову надену и лопатой постучу.

Кажется, она побежала следом за Джексоном.

— Так он тебе и вернулся, — ехидно сказала все еще хихикающая Эрика, и по рядом прозвучавшему голосу Стайлз определил, что девушка направляется к нему.

Он на всякий случай передвинулся по бревну, освобождая ей место.

— Что он опять натворил?

Эрика дернулась, снова захихикав. Ей вообще-то так веселиться нельзя было, у нее от этого судороги по телу шли. Но от проделок Джексона, который таким альтернативно оригинальным способом привлекал внимание Лидс, сложно было не расхохотаться до колик в животе.

— Где-то посреди поля лужа еще не высохла, этот придурок туда обе руки окунул и подошел Лидс обнять, — наконец ответила Эрика.

Стайлз заржал. Это и правда было по-Джексоновски придурочно, и в общем-то Стайлз понимал негодование Лидс, но блин. Смешно же.
Такая канитель длилась уже года два, как только им всем по шестнадцать исполнилось. Джексон как с ума сошел: то бегал за Лидс, то наоборот, от нее, и все так: то грязными руками обнимет, то букет ромашек к порогу притащит. В деревне говорили, что Джексон просто любит Лидс. Стайлз думал, что Джексон просто дурак.
Лидс была хорошая, но очень странная и неразговорчивая. Вообще, ее звали Лидия, но как только она слышала свое имя, так тут же заходилась рыданиями и успокоить ее даже местный знахарь Дитон не мог.
Стайлз слышал перешептывания старших, что Лидс в детстве Чудище видела, оно ее по имени позвало, вот теперь Лидс своего имени и боится, все думает, что это Чудище ее зовет.
Но, скорее всего, это были сказки, потому что ни ребенок, ни старший после встреч с Чудищами не возвращались и не выживали.
Так что у Джексона с Лидс шансов не было, но представлять, как Джексон испачкался сам, по своей воле, в грязи, все равно было смешно.

— Возвращаются, — сказала отсмеявшаяся Эрика и поднялась с бревна. Старая сухая трава зашуршала под ее туфлями, и на миг Стайлза коснулось что-то шелковое, легкое, как перышко, пахнущее землей и травяным мылом. Видимо, Эрика его своими волосами задела.

Стайлз еще помнил, что они у нее светлые, длинные, хотя видел он, действительно видел, Эрику в последний раз, когда им было десять. Скотт говорил, что теперь Эрика красивая, грудастая, и глаза у нее цвета каштанов.

— Скотт, чего разлегся? Лопату в руки и вперед. Солнце почти село, а у нас еще грядки три стоят, — окликнул друга Джексон.

Шаги были двух человек, значит Лидс тоже вернулась. В отличии от Джексона, она молчала, и Стайлз кожей чувствовал даже на таком расстоянии, что она злится, но, как всегда, ничего не говорит.
Стайлз вытянул руку вперед, поймал Эрику за подол юбки и остановил ее.

— Держи Лидс подальше от него, — тихо попросил он. — Пусть они с этим дурацким горохом уже закончат. Не могу нытье Скотта слушать уже. То ему Джексон работать мешает, то Мэтт, то Эллисон.

— Как скажешь, командир, — отозвалась девушка. — Мне самой уже надоело в грязи копаться.

Это было удивительно, но Стайлз, несмотря на свой недуг, все равно считался главным в их поколении. Он был сыном старейшины, следовательно, не смотря на полное отсутствие зрения, он в будущем сам должен будет стать старейшиной. В конце концом, хоть Стайлз ничего и не видел, думать правильно, думать о своих людях, о Хиллсе, ему это ничуть не мешало.

Вечером того же дня Стайлз переоделся из запылившейся за день одежды в чистую, вооружился своим посохом и вышел из дома. По вечерам все младшие собирались в так называемом Младшем доме. По аналогии в Хиллсе еще был Старший дом, там старейшины и вообще старшие решали свои взрослые проблемы и вопросы.
Младшие же собирались по вечерам, пару раз в неделю, приносили напитки и какие-нибудь нехитрые закуски, кто что мог приготовить или просто у кого что было. Те немногие, кто умели играть на чем-нибудь музыкальном и петь, обычно давали небольшой концерт на час-два, и все желающие могли потанцевать в это время. Иногда играли в игры, читали под тусклым освещением фонарей, или просто разговаривали.
Это было такое место, где никогда не бывали старшие и можно было немного развлечься. Девушки и парни чаще всего начинали свои отношения в Младшем доме, впрочем, расставались тут не меньше.

Посох Стайлза глухо стукнул о дерево крыльца, когда он подошел. Вопреки обыкновению из Младшего дома не лилась музыка, не доносились разговоры и смех.
Стайлз, медленно постукивая об ступени, поднялся и прошел в никогда не закрывавшуюся дверь.
Небольшой коридор, где зимой оставляли теплые вещи и грязную обувь, потом еще одна дверь и Стайлз на месте, в основной, большой комнате.
Оттуда доносилась сердитая и какая-то злая беседа. Из-за закрытой двери было плохо слышно, но Стайлз, с его острым слухом, прекрасно различил голос Скотта и... Мэтта, наверное, у него и у Джексона иногда были похожие голоса.

Стайлз потянулся к ручке двери, нащупывая ее, спорщики на миг затихли, потом Скотт что-то очень тихо, но зло спросил, а потом…
Закричала Эллисон, загомонили все остальные, сквозь крики прорывались какие-то странные стоны, которых Стайлз в жизни раньше не слышал. Или слышал?

Он крутанул ручку, распахивая дверь, ввалился внутрь и понял, что перед глазами, там, где всегда темно-темно, где никогда никаких картинок – все всегда только в голове – стоит красный-красный цвет.
Как будто кто-то плеснул краской Стайлзу в глаза и все, что он может видеть, так это долбанный красный цвет.
Что-то тяжелое упало на пол, Эллисон заголосила еще сильнее, кажется, она впала в истерику. Где-то в углу, справа от Стайлза, слышались равномерные удары, за которыми следовали очень болезненные выдохи.

Кажется, там кого-то вбивали в пол.

Очень сильно пахло чем-то сладко-металлическим.

Стайлз уже слышал этот запах раньше, только не помнил, где.

Уши словно залило водой и, привыкший полагаться в основном на слух, Стайлз вообще не мог разобрать, что происходит вокруг него. Что-то холодное и липкое коснулось его запястья, и он чудом не заорал от внезапного ужаса, холодным водопадом мурашек окатившего его тело.
Задыхаясь, Стайлз схватился за то, что обхватило его запястье, и с удивлением обнаружил, что это просто рука, обычная девичья, судья по размерам, рука. А еще подрагивающие пальцы с обкусанными ногтями. Значит, Эрика.

- Стайлз, – полу-прошептала, полу-всхлипнула Эрика и дернула его за руку, словно показывая, что надо идти.

Стайлз послушно переставлял ноги, пока запах, который он слышал раньше, не оказался настолько близко, что его можно было не вдыхать, а просто трогать руками.
Было уже не так шумно, как минуту назад – но все равно странные хриплые стоны, всхлипывающая Эллисон, которая что-то невнятно бормотала, еще какие-то звуки которые какофонией окутывали Стайлза, пугая своей неизвестностью.

- Что… – начал он.

В плечо ему уткнулось лицо Эрики, почему-то очень мокрое и дрожащее. Стайлз неуверенно поднял руку пытаясь погладить девушку, но та чуть ли не отскочила от него.

- Это Скотт… его… Мэтт ножом ударил, – всхлипывая, сказала Эрика, и следом снова зашлась криком и плачем Эллисон. Она, как и Лидия, не всегда могла сразу успокоиться.

Скотт, которого долбанный Мэтт ударил ножом. Стайлз зажмурился, хотя какая разница, он и так ничего не видел.

- Скажи мне, – попросил он, понимая, что ничего хорошего сейчас не услышит.

- Мне кажется он мертв, – шепнула Эрика и затряслась как одинокий лист в грозу. – Он хрипел, из него кровь лилась, и он глаза закрыл. Он же мертв, да?

Она это спросила так громко, что это услышала Эллисон, которая вскинулась, заверещала дурным голосом и бросилась на Эрику. Та мигом отцепилась от Стайлза и дернулась в сторону, тем самым толкнув Стайлза вниз.
Что бы не впечататься лицом в пол, он выбросил вперед руки и вляпался во что-то холодное, очень липкое и мерзкое.
Стайлз вспомнил, где он слышал этот запах и когда мир окрасился красным в первый раз. Когда Чудище убило его маму.

- Стайлз… – протянул мертвый Скотт. – Мне больно, Стайлз…

Стайлз почувствовал, что готов заверещать не хуже Эллисон и, отодвинувшись на пару метров, прошептал:

- Все будет хорошо, Скотт, скоро все будет хорошо…

Он попытался вспомнить, как выглядели глаза Скотта в детстве, вечно наивно, удивленно распахнутые, такие темные, как мокрая земля на поле за деревней. Стайлз представил, как эти глаза пустеют, как исходит из них жизнь и навсегда останавливается взгляд. Он уже видел, как это бывает. Он видел.

Когда Чудище зашло к ним в дом. Когда оно напало на его маму. Когда оно кусало ее раз за разом, не разгрызая, не откусывая, просто укус тут, укус там. Когда Чудище свернулось вокруг его матери, обернув вокруг нее свое огромное, мерзкое, черное тело, покрытое шерстью. Когда у Чудища были красные, ужасно красные глаза, а мамины глаза опустели и остановились.
Стайлз, кажется, все-таки завопил, и прямо как был: в крови Скотта, без посоха, куда-то кинулся.
Люди вокруг этого даже не заметили. Все кричали, выкрикивали имена Скотта и Мэтта, где-то все еще вопила Эллисон, где-то в углу кого-то избивали.

Стайлз вырвался наружу и побежал.

Пару часов спустя он сидел в углу в Старшем доме, куда ему вообще-то нельзя было заходить. В руках Стайлз держал огромную кружку с чем-то горячим, очень терпким на вкус, которую ему буквально впихнула Мелисса.
Стайлз сжался в комок, подогнув под себя ноги, сидя прямо на полу, приткнувшись между двумя шкафами. Вокруг него словно был кокон из тишины, хотя старшие сидели не так уж и далеко, там, где стояли лавки, как помнил Стайлз.
От стены чуть слышно пахло деревом и пылью и Стайлзу очень хотелось вжаться в эту стену носом, что бы он никого не видел, и никто не видел его.
Это было тоскливее и мучительнее всего – ожидание. Дитон, за которым побежал кто-то из младших, у кого в тот момент не отключился рассудок, обещал сказать, что со Скоттом так скоро, как сможет. Сначала ему нужно было осмотреть рану и вообще решить выживет Скотт или нет.
Никто так и не сказал куда именно Мэтт вонзил свой нож. И хорошо, иначе Стайлз сейчас как Джексон сидел бы связанный, потому что тот пытался убить Мэтта.

Такое странное, ужасное слово – убить.

В Хиллсе люди не убивали людей, в Хиллсе могли убить животных, но они на то и животные – чтобы людей кормить.
Никто никогда и помыслить не мог, что один человек мог бы взять и вот так просто, из ревности, из глупой страсти, ножом, холодным металлом и под кожу, внутрь…

Стайлза замутило, и он поспешно отпил отвар из чашки. Легче не стало, но хотя бы теплее, и желудок теперь не рвался вверх каждый раз, когда Стайлз думал о произошедшем.

В Хиллсе все умирали от болезней, погибали от когтей и клыков Чудищ, но не от рук друг друга. Стайлз почувствовал на своей щеке что-то мокрое и с удивлением обнаружил, что плачет. За столько лет из его невидящих глаз не пролилось ни слезинки. Ни единой, даже когда отец и Дитон вдвоем ему говорили, что больше он ничего вокруг себя не увидит: держи, ребенок, палку, она теперь твой друг и товарищ.
А сейчас глаза жгло, в носу противно щипало, а руки просто горели от желания ударить что-нибудь, посильнее, побольнее. Так, чтобы до хрустнувших костяшек, до позорного всхлипа.
Как Эллисон всхлипывала, пока ее не напоили, удерживая на месте силой, какой-то успокаивающей настойкой.
Стайлз тоже хотел чего-нибудь успокаивающего, но ему достался только горький отвар, который Мелисса назвала странным словом «чай». Название было оттуда, из Мира, где Стайлз никогда не был и не стремился туда. Те, кто хотели узнать, что такое мир, бежали в лес и оттуда уже не возвращались. Как Айзек и Бойд, которые однажды просто ушли, а потом Чудища в лесу заходились торжествующим воем, и целый месяц Стайлз находил вдвое больше красных цветов, чем обычно. Нет, Чудища, Мир - все эти загадки не для Стайлза. Он как-нибудь лучше здесь, в спокойствие, в тишине, на островке безопасности, выкошенном посреди непроходимых лесов.

Красный. Много-много красного, под руками все красное, из раны кровь течет такая красная, что режет глаза.

Стайлза не пустили туда, где Дитон что-то делал со Скоттом. Отец держал его за плечи на пороге дома знахаря, пока там шелестели травами и звенели металлом.
Потом отец чуть ли не силой увел его оттуда, притащил в Старший дом и сказал сидеть тихо и ждать, пока Дитон сам придет сюда.
Где же он? Что он скажет? Что со Скоттом? Насколько серьезна его рана?
Стайлз заерзал, борясь с желанием подскочить и бежать, следуя зову красного цвета впереди себя, лентой струящегося под веками.
На секунду Стайлз увидел, на самом деле увидел. Когда стоял там, на пороге Дитона, прижатый к отцу, все еще трясущийся и ничего не понимающий.
Он видел не привычную тьму перед глазами, не выдуманные картины, которые он чудом помнил из детства. Он видел, как что-то красное светилось на опушке леса, который начинался прямо за домом знахаря.

Два огонька, едва различимые, слегка мерцающие, чуть двигались из стороны в сторону. Как будто это были чьи-то глаза. Как будто посмотрев именно в них, Стайлз смог увидеть.

- Стайлз, - позвал его отец и он дернулся от резкого звука, чуть не расплескав свое пойло. – Подойди сюда.

- Джон, подумай еще раз, – прошелестела откуда-то издалека Виктория, мать Эллисон. – Мы собираемся поступить неразумно…

- Сидеть сложа руки и ждать, когда мальчик умрет – вот, что не разумно, – отрезал Джон. – Стайлз, Дитон заходил пока ты дремал.

- Я не…

- Скотт очень плох, – перебил его отец. – Мэтт натер свой нож ядовитой травой и теперь… Если Скотт протянет хотя бы пару дней, это будет чудо.

Стайлз шагнул чуть вперед и почувствовал, как горло сдавливает тяжелыми кольцами. Даже дышать он мог с огромным трудом, внутри все сжималось и скручивалось.
Нет, как же так, Скотт не может умереть. Почему они позволяют ему умереть? Почему, это же просто нож, просто рана где-то в боку Скотта, почему она убивает его.
Это даже не Чудища, это просто другой человек. Неужели в Хиллсе так и правда может быть? Неужели родители Стайлза и Скотта пришли сюда из Мира, что бы вот так все обернулось?

В Хиллс часто приходили те, кому в Мире не было места. Кто не смирялся с жесткостью, алчностью и порочностью Мира. Так говорила Стайлзу его мать. Когда-то у нее была старшая сестра, очень хорошая девушка. Которую убили обычные парни из их городка, потому что она не хотела пойти с ними в бар. Кажется, так мать называла то место.
Неважно. Ее убили, а тело оставили на холодной зимней улице, раздетое и исколотое ножами. Как Чудища, честное слово.
Все это было задолго до рождения Стайлза, потому что мать с отцом как-то узнали про Хиллс и пришли сюда вместе с Мелиссой. И вот как все получилось… Смерть даже здесь догоняет тех, кто ей нужен.

- Стайлз? – снова позвал его отец. Вот блин, Стайлзу надо поменьше уходить в себя, время то неподходящее.

- Да? – прохрипел он.

- Ты можешь кое-что сделать для Скотта, – тихо, но уверенно произнес Крис, очевидно стоявший ближе, чем Виктория. – Но это очень и очень опасно, и мы поймем, если ты откажешься.

- Сначала скажите ему! – прошипела Виктория. – Скажите, что случилось с Кейт, когда она пошла туда, скажите ему, что мы нашли ее потом по кускам разбросанную по границе с лесом! Скажите…

- Что я должен сделать? – перебил ее Стайлз, держа голову как можно прямее и никак не показывая, что после слов Арджент плохое чувство поселилось в его груди. Совсем, как когда он смотрел в сияющие глаза Чудища той ночью.

И они рассказали ему.
Пойти в лес.
Пойти через лес.
Пойти к Чудищам, потому что он один не сможет их увидеть и не испугается, потому что он может притвориться таким же Чудищем, как они.
Пойти в Мир и найти там лекарство, которое поможет Скотту.
На рассвете он уйдет, Стайлз знал это, знал, что так и будет, не сомневаясь ни капли.

Остановились они у самой границы леса. Стайлз каждой клеточкой тела ощущал, что это именно граница, эта вязкая, незримая даже зрячим завеса, отделявшая Хиллс от леса.
Ледяное дыхание леса опалило Стайлзу лицо, и он чуть судорожно выдохнул, вспоминая, что через минуту-другую он останется с этим холодом, с этой неизвестностью наедине.

— Список помнишь? — деланно-спокойно спросил отец.

— Ага.

— Повтори еще раз.

— Болеутоляющее, заживляющее, от заражения крови что-нибудь и эластичный бинт, — повторил Стайлз слова, которых не знал еще вчера и которые сегодня крутились в его голове незабываемые, как его собственное имя.

Главное, чтобы Скотту хватило сил продержаться, пока Стайлз пройдет сквозь лес, добудет лекарство и вернется. И самому бы Стайлзу не мешало иметь достаточно сил, чтобы проделать это все.
Отце отпустил его руку, на мгновение прижал его к себе, выдохнул шумно и отпустил. Следом на плечи Стайлза легла тяжелая ткань, которую Джон стянул шнурками на шее Стайлза. На голову его опустился такой же тяжелый капюшон, который едва уловимо пах плесенью и травами.

— Не снимай накидку, и капюшон с себя тоже не снимай. Пока Чудища не видят твоего лица, они скорее всего не поймут, что ты человек и не тронут тебя, — напутствовал его напоследок отец.

Стайлз смог только кивнуть.
Он прошел вперед пару шагов, поудобнее перехватил свой посох и обернулся назад.

— Я вернусь, — почти прошептал он.

Отце то ли не услышал, то ли не смог сказать что-то в ответ.
Выстукивая перед собой по земле посохом, Стайлз прошел вперед, в лес, куда никто никогда не ходил. Одну руку он держал впереди себя и отводил ею ветви от лица.

Если идти по этой части леса не сворачивая, то скоро он доберется до соснового бора, где под ногами будут шуршать не листья, а перетекать еловые иголки, словно песок на берегу реки, которая текла у северной границы деревни.
Сосны будут расти на холме и Стайлзу надо будет все время взбираться вверх, выше и выше, пока под ногами снова не окажутся листья и тогда склон закончится.
А там еще проще, всего-то надо будет услышать гул, который идет от стены, отделяющей лес от Мира и надо будет добраться до стены и найти в ней одну из дверей. Отец сказал, дверей там много, какую-нибудь Стайлз да найдет.
Не думая о том, как он будет в мире искать лекарства из списка, Стайлз решил для начала дойти до стены.
Ардженты говорили, что если идти целый день, то примерно на закате Стайлз должен будет добраться до стены. Всего в запасе у него примерно дня три времени, потом Скотту уже можно будет и не помочь.
Никто и никогда не бил друг друга в Хиллсе ножами, потому и лекарств от таких ран у них не было, а травы не могли помочь.
Стайлз почувствовал, как становится мокро на щеках, шмыгнул носом и заставил себя успокоится. Слезами он не поможет другу.
Чертов Мэтт.
Чертовы все, кто не остановил его.

Стайлз шел и шел, слушая шорох листьев под ногами. Листья были сухие, видимо, в лесу они каким-то образом просохли после дождей быстрее, только слегка от них тянуло прелостью и особенным свежим запахом травы, которая только всходит из-под земли.
Которая бьется за жизнь, раздвигая нежными стебельками упругую почву и мертвый лиственный ковер.
Свежий весенний ветерок, гулявший по лесу, чуть слышно пел свою песню, голые деревья, еще даже не думающие о предстоящем лете, пахли мокрой древесиной и сыростью после дождей.
Стайлз шагал аккуратно, прокладывая свой путь посохом впереди себя. Не хватало еще споткнуться о корень или поваленное бревно. Не смотря на цель своего неожиданного путешествия, и на печальные события, приключившиеся ранее, Стайлзу было так спокойно, словно он по своему дому ходил, а не по лесу полному Чудищ.
Нет, конечно же ему было страшно, кому бы не было? Но это был такой страх, почти неосознаваемый, страх монстра под кроватью, страх темноты в коридоре, когда после крепкого сна просыпаешься от незнакомого шороха. Страх, что что-то случится, а ты просто подготовиться не успеешь, чтобы отреагировать как-то правильно.
Стайлз был умным мальчиком, и он прекрасно знал, что если Чудища встретятся ему на пути, он не сбежит от них, как не сбегал еще никто. И не победит их, потому что он слеп и слаб, и всего лишь человек.
Значит, все его оружие было у него в голове, в его словах. Если уж он при всем своем недуге считался главным у младших Хиллса, то его слова определенно имели силу. А то стал бы такой, как Джексон, слушать его, как же.
А еще Стайлз мог никого и не встретить.
И это было даже страшнее, чем все Чудища.

Тут было как минимум два варианта: он так неинтересен Чудищам, что они даже не захотят ему показаться, либо никаких Чудищ вообще нет. И да, Стайлз жил в Хиллсе все свою жизнь, вдали от загадочного Мира, где все было так плохо, что люди ушли жить за спины Чудищ и леса, но при этом он вполне себе был знаком с такой вещью, как "ложь".

А еще Стайлз умел наблюдать, даже не видя ничего вокруг себя.
Вот уже минут десять, следом за Стайлзом, скрываясь в тени, скользя за голыми кустами, кто-то шел. Кто-то, кто не был Чудищем, а совершенно точно был человеком. Много лет Стайлз учился различать шаги всех жителей Хиллса, он мог с двух шагов определить кто идет, будь то его отец, Скотт или же старая Мэгги, которая только четыре раза в год выходила из дому, чтобы встретить новый сезон.
Тот, кто пробирался за кустами - определенно был человеком. Стайлз даже мог бы сказать, что это был мужчина, и он из всех сил старался идти бесшумно. Ну, точнее он и шел бесшумно, но он же не знал, что Стайлз, не видя глазами, вполне себе видел ушами.
Невидимый спутник шел за Стайлзом уже достаточно долго, и Стайлз не мог точно определить в какой момент времени он приобрел себе молчаливого попутчика. А самое главное, кем он был? Отец кого-то послал вслед за Стайлзом, на всякий случай? Кто-то сам решился идти следом? Нет, на оба вопроса. Тот, кто мог сорваться и пойти за Стайлзом, сам же и ждал помощи и лекарств, за которыми Стайлз отправился.
Никто другой бы по своей воле не пошел в лес, да и отец вряд ли бы стал рисковать посылая кого-то зрячего.
Чудища могли не тронуть Стайлза потому что он не мог их видеть, следовательно, не смог бы никому рассказать, какие они на самом деле. Главная их тайна была в сохранности, даже если бы они хороводами вокруг Стайлза ходили.
Вот еще один плюсик в копилку Стайлзовой подозрительности в отношении истинной сущности Чудищ и причин, по которым они скрываются, держа весь Хиллс в страхе.

Еще через пару минут Стайлз понял, что он снова один. То есть, тот, кто шел за ним не ушел, не убежал, а испарился, словно его рядом и не было.
Стайлз остановился, замерев с ногой, занесенной в воздухе. Обычно люди не имели свойства идти-идти, а потом мгновенно испаряться.
Стайлз прислушался. Лес молчал, лишь изредка покачивая ветками и скрипя старыми деревьями.
Так тихо, так словно ничего живого, если не считать Стайлза, в лесу и не было.

Когда-то у Стайлза, еще зрячего, была книга про разных обитателей леса. Про птичек там, про зверьков, даже про хищников. Так вот сейчас Стайлз мог поклясться своим посохом, что все они: птички, зверьки и хищники в лесу не жили. Ну или делали это настолько бесшумно, насколько не могли по природе своей.

Легкий порыв ветра заставил Стайлза поежиться, пробираясь сквозь плотно запахнутый плащ и проходясь холодными руками по телу.
Осторожно постукивая впереди посохом, Стайлз решил продолжить путь, отгоняя от себя дурные мысли о некой подозрительной пустоте леса. В конце концов, может быть в его детской книжке описывался какой-то другой лес. А может в этом, рядом с Чудищами, никто не хотел жить, и Стайлз прекрасно понимал их желание и нежелание.

Когда Стайлз еще мог видеть окружающий его мир, он часто смотрел в сторону леса, окружавшего Хиллс. Ему всегда казалось, что из-за деревьев, плотной стеной окружавших деревню, кто-то смотрит на него. Отец на все расспросы отвечал, что это Чудища, которые не хотят, чтобы люди пошли в лес, что Чудища сторожат их, охраняют по-своему, не дают жителям деревни увидеть ужасный Мир за пределами леса.
Стайлз долго считал Чудищ чем-то вроде их спасителей, тех, кто оберегает их.

Пока Чудище в Лунную ночь не растерзало его мать.

И пока другое Чудище не напало на маленькую, беззащитную Лидс, которая просто нашла рядом с границей леса красный цветок. То был первый из красных цветков, которые периодически находили некоторые младшие в Хиллсе, и чаще всех находил Стайлз.
Вернее сказать, каждый найденный им цветок был красного цвета, запретного цвета, чудовищного цвета.
Как и накидка на плечах Стайлза, которая несомненно хранилась раньше где-то в его же доме. Только вот почему отец хранил вещь запретного цвета словно знал, что однажды Стайлз пойдет в этот лес?

Через какое-то время преследователь вернулся. Его шаги Стайлз слышал совсем рядом: как скользят листья по ногами, как шуршат ветви, как он дышит.
Стоп. Дыхание слышать Стайлз никак не мог, даже если бы неизвестный шел всего в паре метров от него. Слух Стайлза, конечно, невероятно острый и восприимчивый, но не до такой же степени.
Холод пробрался вверх по телу, пощекотал ребра, прополз мурашками по спине. Стайлз не сбавлял, но и не ускорял шаг.
Никого нет, здесь просто никого нет. Стайлз идет один, совсем один, по неизвестному ему лесу, это не Хиллс, где он каждый угол знает, где он каждую выбоину на дороге пересказать может.
И вообще, все это Стайлз себе накрутил в голове, у страха глаза велики. Он просто продолжит идти, не останавливаясь, не спеша больше положенного. Он пройдет. Да, вот так, ради Скотта, ради спасения его жизни.
И совсем Стайлзу не хотелось броситься бежать со всех ног, сбивая руки об ветки, цепляясь длинной накидкой за злые корни, лезущие под ноги.
Спокойнее, спокойнее, уговаривал себя Стайлз. Не торопись, не дрожи, не показывай, что ты его заметил.
Как же сейчас не хватало вчерашнего отвара, горячей кружки между ладонями, стены, пахнущей пылью.

Спокойствия.

Рычание. Вот что слышал Стайлз. Не дыхание, а рычание. Не злое, не рассерженное, а какое-то странно-спокойное, размеренное.
Стайлз никогда даже не задумывался о том, как выглядят на самом деле Чудища. Как звери? Как люди? Как что-то между? Он не задавался вопросами, как люди Хиллса вообще договорились с Чудищами, что люди будут жить, не заходя в лес, под своеобразное охраной, и что Чудища не придут через день и не растерзают всех жителей.
Следовательно, у них должен быть какой-то разум, что-то, с чем мог ли бы взаимодействовать сами люди и Чудища между собой.
Теперь, чувствуя буквально кожей присутствие Чудища, Стайлзу было очень, просто запредельно интересно, а он-то сможет? Да и что ему стоит сказать, что сделать?
Он переставлял ноги, пытаясь идти как можно ровнее, посох мягко ударял по земле на каждом шагу, предчувствие, поселившееся где-то под ребрами, сводило с ума.

Как-то Лидс говорила ему, после очередного приступа истерики, что она каждый день ждет, что Чудище снова придет за ней. Что она может не спать ночами глядя в окно, на усыпанное мелкими светящимися точками небо, лишь бы не смотреть в сторону леса и не ожидать, когда ее персональный мучитель выйдет, сверкнет глазами запретного цвета и пойдет, аккуратно переставляя ноги, заставляя сжиматься в комок.
Почему Стайлз никогда не вспоминал про красный цвет глаз, о котором говорила Лидс? Он никогда не был невнимательным или рассеянным, или забывчивым, чтобы забыть о такой детали так просто. Ответ скорее всего был в том, что Стайлз старался как можно реже думать о том, что говорила Лидс.

После того как он ослеп, он прекрасно понимал ее, когда она не хотела вспоминать или наоборот, хотела вспомнить, но так, чтобы никто ничего толком не понял.

Как вот, например, Стайлз.

Невнимательный, отвлекающийся на всякую фигню Стайлз, за спиной которого кто-то очень громко дышит и порыкивает и, наверное, уже занес руку с острыми, как ножи, когтями и…

Впервые Стайлз порадовался, что он не видит ничего, а значит, он может не оборачиваться, не смотреть на того, кто сзади идет след в след за ним.
Кто не преследует, а словно сопровождает, окутывая давящим чувством опасности и заставляя дышать через раз, а то и через два.
Незнакомец пропах кровью еще сильнее чем зал в Младшем доме вчерашним вечером. Не свежей, старой, засохшей кровью разных людей. Незнакомец дышал этой кровью, и в его дыхании Стайлз слышал жажду отведать свежей.
К сожалению, на роль жертвы тут маловато было претендентов, кроме самого Стайлза. Который, тем не менее, так сильно был ошеломлен происходящем, что просто шел не останавливаясь, даже не пытаясь скрывать свой страх.
У Стайлза было не так уж много сил, не так уж много шансов. Он просто мешок костей и острый ядовитый ум, который позволял ему оставаться нормальным, искать внешний, несуществующий для него до конца мир, где-то внутри самого себя.
И ни одно Чудище не отнимет у него, ни его разум, ни его цепких, внутренних якорей, которыми он цеплялся за эту дурацкую жизнь.

Отец. Скотт. Лидс. Джексон. Эллисон. Эрика. Весь Хиллс. Каждый дом. Каждое дерево. Каждый огурец на чертовой грядке.

Сильная тяжелая рука опустилась ему на плечо, и Стайлз чуть позорно не заверещал. Он остановился, глубоко вдохнул, старательно маскируя под вдох нервную дрожь, прокатившуюся по телу.
Вот и все. Вот и конец, тебе, Стайлз. Прости, Скотт, прости, папа, все простите. Он не дошел, он не вернется.
Стайлз со всей возможной твердостью опустил посох последний раз на землю.

И с удивлением понял, что под посохом ничего нет. Пустота. И он сам стоит на краю обрыва. И только что Чудище остановило его от падения вниз неизвестно еще с какой высоты.
Ох ты ж, хренова загадочная логика Чудищ! Побитый обед – не обед, что ли? Или грязное мясо Чудище не ест? Эстетически непривлекательная еда, наверное, хуже усваивается, или как-то так.
Сзади странно пошевелились, и Стайлза по новой пробрало дрожью. Чудище напряглось, может рассчитывало, с какой стороны от Стайлза лучше откусить, может примерялось как его поаккуратнее сбросить вниз.
Неопределимо на слух, как будто со всех сторон сразу, лес зашумел, затрещал ветками, зашелестел листвой. Ветер поднялся, бросил Стайлзу стоящему на краю в лицо пару мокрых, холодных, противных листиков.
Рука с плеча исчезла, и Стайлз по резкому движению определил, что Чудище отодвинулось достаточно далеко, словно давая ему возможность отойти. Он уже, перебарывая совсем неконтролируемую нервную дрожь, собрался сделать шаг.

Быстрое колыхание холодного воздуха вокруг. Сильный удар. Хруст. Вскрик. Хруст. Хруст. Хруст. Глухой удар. Рычание. Рычание. Рычание. Рычание.
Чьи-то зубы рвут мягкую податливую плоть, сладко чавкая при каждом укусе.

Теплая, липкая капля попала на щеку Стайлза, и он, поморщившись, с отвращением, стер ее пальцем и зачем-то сунул в рот.
Сладко-металлический привкус, соль, земля, лес. Кровь Чудища.
Стайлз повернул голову в ту сторону, где слышалось удары и вскрики. Кто-то убивал Чудище, сопровождавшее его последние полчаса. Чудище, спасшее ему жизнь, не дав шагнуть в овраг.
С другой стороны, меньше Чудищ – меньше шансов для Стайлз стать обедом. А он, в конце концов, другом не назывался, ничего не обещал.
Не его проблемы.

Он едва успел убрать палец изо рта, как в запястье ему попытались вцепиться когти. Он все-таки взвизгнул и бросился с места, не разбирая куда он бежит и едва успевая тыкать посохом в землю, чтобы знать, где края оврага.
Справа, пропасть все время была справа, значит надо было бежать в другую сторону, при этом сохраняя более-менее ровную линию.
Легко сказать, да? Особенно когда сзади кто-то гонится, недвусмысленно намекая, что на сей раз Стайлз не будут вести, как покорную овечку, его разделают, как мясник разделывает свинью.
Нет, не думать, не паниковать, бежать. Пока он еще может. Бежать.

Каким-то, не иначе шестым, чувством Стайлз понял: либо он как-то сейчас уворачивается, либо летит в овраг, ломает себе шею, ноги-руки и все, что еще найдет сломать. А заодно его догонят, и дальше вообще лучше бы не думать, а то его попросту наизнанку вывернет от настолько сильных и непривычных эмоций.

Бабочка. Бабочка в банке, которая когда-то была у Лидс, в далеком детстве, когда Лидс была Лидией, а Стайлз называл ее своей принцессой, считая, что она самая красивая из всех, кого он видел.
Глупый Джексон ненавидел бабочку в банке, Скотта она пугала, а Стайлзу она нравилась. Он часто просил у Лидс посмотреть на нее, она вытаскивала банку из дома на задний двор и там, под раскидистым деревом, они сидели на сладко пахнущей летом траве и смотрели, как беспомощно бьется в плотное стекло хрупкими крылышками маленькая, но упрямая бабочка. Кажется, в конце концов, черно-рыжая красавица разбила себе об банку крыло или умерла от тоски, Стайлз уже не помнил.
В памяти остались только лучики солнца в рыжих волосах Лидс, сладкий, мягкий запах травы, разморенное, ленивое состояние, какое бывает в самую жаркую пору после обеда, когда ничего делать не надо, и перестук крыльев об банку.
Тогда ни он, ни Лидс не понимали, что они сами как бабочки в банке, что они бьются крыльями об непроходимое стекло из леса, что им чьи-то злые-добрые руки сверху кидают красные цветы как корм. Как Лидс кидала нежные зеленые стебельки своей бабочке.
Теперь он самая последняя, самая живучая бабочка в этой банке.
Красная бабочка.

Под ногу попалось что-то острое и твердое, не похожее на ветку, наверное, камень какой-то, и Стайлз, запнувшись, полетел носом вниз. Главное не смещаться вправо, главное не туда, где обрыв.
Наверное, Стайлз, пока бежал, успел обогнуть очевидно полукруглый овраг и теперь, когда он упал, то яма снова оказалась за его спиной, а его преследователь как раз-таки прямо перед ним.
Стайлз буквально чуял, видел кожей, если можно было так выразиться, как напрягся перед финальным прыжком зверь. Как раздуваются его ноздри, трепещут мохнатые уши, бьет по ногам крепкий хвост. Зверь чует, что добыча слаба, устала, обессилена. Что крылышки потеряли свою разноцветную пыльцу, она облупилась об твердое и холодное стекло.

Осталось только сделать пару дырочек и аккуратно пришпилить булавкой к подушке.
Мама Стайлза рассказывала ему, что в Мире иногда так делали с самыми красивыми и редкими бабочками. Коллекционировали. Стайлз зачем-то запомнил слово, которое в Хиллсе никто никогда не говорил.
Незачем.

Зверь дышал яростью Стайлзу в лицо, он хрипел, как-то странно… Как Скотт вчера ночью. Как умирающий Скотт. Умирающий зверь.
Он же ранен, его же тот, другой, чуть ли не на куски порвал, чуть лапу ему не оторвал, только когти пообломал.
Откуда Стайлз знает? Откуда он это видит?
Снова неважно, Стайлз знал, что надо делать, знал, что сейчас сделает хищник и у него самого была всего пара секунд…
Вот.
Именно сейчас.

Шорох мокрой листвы под ногами. Пахнет сырой водой, грибами немного, каким-то очень терпким деревом, и металлом крови.
Листья гнилые, наверняка серые, скользили под лапами, зверь не каждый шаг пропечатывал, он спешил, он толком не держался.
На расстоянии одного прыжка. Стайлз знал, он чувствовал, он слышал, ему нужно было, что бы зверь был близко, очень близко.
Стайлз молниеносным движением перекатился в сторону, собрав на себя все грязные серые листья, веткой проехавшись по лицу, оставляя грязь на щеке.
Зверь прыгнул и, скользя по мокрой листве и не успев затормозить, оказавшись на месте Стайлза, на краю оврага, он просто не удержался.
Мокрая земля, мокрые листья, мокрые от крови ноги-лапы.

Стайлз вскочил на ноги, как только, с придушенным рыком и глухими ударами, зверь упал вниз. Еще пара стуков и все затихло.
Стайлз потер грязь на щеке рукой, покрепче перехватил посох, который чудом не выронил со всеми этими падениями и перекатами. Настукал край оврага, отошел на пару метров в противоположную сторону и двинулся дальше.
То есть, вообще-то нет.
Стайлз побежал, как не бегал до этого никогда в жизни, даже когда был ребенком, когда был зрячим, когда ему не надо было прощупывать посохом куда он собирается наступить.

Несомненно, это было глупый, просто кошмарно идиотский поступок и Стайлзу хотелось влепить себе пощечину за такой порыв. Он потерялся, теперь он точно потерялся, и вряд ли найдет дорогу назад.
Он ушел с направления, в котором двигался, еще когда побежал вокруг оврага, а теперь он вообще движется не туда. Логически объяснить или обосновать, откуда он знает, что движется не туда, Стайлз не мог никак, он просто знал это.
Панический порыв, заставивший сорваться его с места, где его поджидало еще одно Чудище, был самым ужасным, что мог сделать Стайлз в этой ситуации. Хуже было бы только если бы он добровольно сиганул в овраг.
Теперь он не мог повернуть назад в Хиллс, потому что понятия не имел куда именно будет это назад, у него не осталось ни одного ориентира. Стайлз, такой умный, такая живучая бабочка из банки заблудился, лишив одновременно Скотта шанса на выживание, а себя на возвращение.
Даже если бы он не был слеп, он все равно бы не нашел дорогу обратно, просто потому что не знал этих мест.

Теперь Стайлза трясло не потому что он боялся, не потому что он блуждал неизвестно где один на один с Чудищем, спасшим его для неведомых целей. Стайлзу было страшно потому что его мысли остановились, извечный поток прекратился, и он просто не мог думать. Он был так растерян, так оторван от всего, что было ему привычно.
Стайлзу казалось, что он сейчас задохнется, сейчас все эти переполняющие его ощущения безысходности, беспомощности, бесполезности, перекроют ему доступ к кислороду и оставят его в небытие, где нет ничего, кроме его собственного страха.
Даже не видя ничего на самом деле, Стайлз мог себе представить, как привычный мир вокруг него исчезает, разлетается осколками, ошметками, и все это цветасто-серое великолепие летит в бездну вечной темноты. Той самой темноты, что все время живет на обратной стороне век Стайлза и перед его глазами.

Ноги горели от усталости, от быстрого бега. Стайлз все время спотыкался об какие-то странные острые камни, которые цеплялись за накидку и грозили сорвать с него покров, последнюю защиту от Чудищ, тех самых, что несомненно шли сейчас по его следу.
Стайлз чуть сбавил шаг, чувствуя как внутри все полыхает, как горят от нехватки воздуха легкие. В висках противно пульсировало, а накатывающая волнами паника делала и так нечеткое восприятие мира еще более размытым и неосязаемым.
Это конец, это бесславный и такой нелепый конец. И не то, чтобы Стайлз прямо так уж был виноват в том, что все так обернулось. Он не звал себе навстречу двоих Чудищ, он не стремился ко встрече с ними. Он просто хотел дойти до стены, просто проникнуть в Мир, найти лекарства и вернуться обратно. И спасти Скотта, самого лучшего, самого настоящего, верного друга, того, кто был со Стайлзом рядом всегда, даже в первые месяцы после того, как он ослеп. Тогда он так боялся всего, что его окружало, всего неизвестного, обманчивых ощущений, неверных углов и расстояний. Тогда он был так беспомощен, так одинок в том, что с ним случилось, а Скотт помог ему, остался с ним, водил его за руку, помогал привыкнуть в извечной темноте и пустоте вокруг себя.

А он не смог помочь Скотту. Чертов единственный раз, когда Скотту нужна была его помощь, а Стайлз и тут умудрился облажаться.
Споткнувшись об очередной кривой, острый камень Стайлз как мешок свалился на холодную и подозрительно сухую землю. Он свернулся комком, укутался в накидку и сжал себя руками.
Все было так… бессмысленно. Так просто, так, одним словом, никак.
Впервые в жизни, после потери матери, после потери зрения и возможности жить нормально, сейчас Стайлз мог чувствовать только одно. Как же ему плохо.
Это неописуемое, непонятное, колющее где-то в горле ощущение рвалось наружу, слезами, криками, мольбами, чем угодно. Но только не этим тупым молчанием, упрямым, наигранным спокойствием. Не попытками заставить себя лежать смирно и не издавать никаких звуков кроме дыхания.
Ведь поблизости бродили Чудища. Это был их лес, их территория и глупому, слепому человеку не стоило идти сюда, и не стоило даже надеяться пройти сквозь лес нетронутым.

Стайлз не мог сказать, сколько именно он так пролежал, минуты прошли или часы, пока он предавался самоуничижению и, одновременно, жалости к себе. Вокруг было тихо. Хотя, во всем лесу, все время, что Стайлз тут был, особенно каких-то громких звуков он и не услышал. Кроме схватки Чудищ и его собственного побега другого шума здесь попросту не было.
Но там, где сейчас лежал Стайлз, место было будто заколдованно – тишина здесь была абсолютной. Стайлзу эта мысль даже в голове казалась глупой, но ведь так и было. Казалось, даже ветер опасается шевелиться вокруг того места, где свой вынужденный привал устроил глупый человек.
Стайлз резко сел, попытался нащупать собственный посох, но вместо шершавого дерева под руки попалось что-то гладкое, чуть с зазубринками, странно кругло, или даже овальное. Проведя рукой по этому чему-то, Стайлз с удивлением обнаружил небольшую выемку, поковырял ее пальцем, потом провел дальше и нащупал еще одну. И еще одну чуть ниже между первыми двумя. Нервно хихикнув, Стайлз подумал, что похоже было на глаза и нос.

Стоп. Стоп. Стоп.

Стайлз схватился за вещь двумя руками, ощупал и с визгом отбросил подальше от себя. Только что в его руках был чей-то череп, судя по величине вполне себе человеческий. Он глухо стукнул об землю где-то справа от Стайлза, а потом с негромким, более звонким, звуком врезался во что-то еще. Стайлз дрожащими руками зашарил по земле, а если говорить точнее, под ним была не земля, а что-то сухое, рассыпчатое. Песок, наверное.
Он натыкался на такие же гладкие, холодные кости тут и там, и кажется, их тут было великое множество. Все место, где Стайлз оказался, было просто завалено костями и черепами. Человеческими большими, животными – маленькими и иногда с рогами. Стайлз как-то отстранено подумал, что кажется теперь он знает, где жители Хиллса могли найти всех своих пропавших коров и исчезнувших людей.

В Хиллсе никогда никого не хоронили, места и так было немного, что б еще и в земле могилы копать. Умерших просто сжигали на больших погребальных кострах, а пепел потом ссыпали по границе между лесом и Хиллсом.
Видимо, Чудища оказались не настолько знакомы с похоронными обрядами и это было их кладбищем. Стайлз вспомнил все те острые странные камни, попадавшиеся ему на пути и с ужасом подумал, что весь лес был кладбищем жертв Чудищ.
Что ж, у Стайлза были все шансы своими костями пополнить эти ряды.
Помогая себе посохом, он расчистил место вокруг себя, разбрасывая черепа и кости, сталкивая их друг с другом и слушая как они разбиваются, трещат, создают хоть какие-то звуки вокруг себя. Очистив небольшое пространство вокруг себя от костей, лежать на которых было не очень удобно, он совершенно спокойно лег обратно на землю и закрыл глаза, хотя смысла в этом действии все равно не было. Какая разница, он же все равно не увидит, как за ним придет то, второе Чудище.

С другой стороны, он и не увидит собственной смерти, только почувствует, наверное. Ему даже на миг стало интересно как это вообще будет? Больно? Жутко? Страшно? Медленно? Быстро? Как это вообще может быть?
Отчего-то Стайлзу стало так холодно, пусто внутри. Все его истерические порывы, одолевавшие его ранее, как-то отошли на второй план. Слишком, слишком много всего в один день. Проведя полжизни в эмоциональной отрезанности от всего, что было вокруг, Стайлз просто не привык испытывать столько всего и разом.

Его это так быстро опустошило, он так покорно подчинялся всему, что происходило, что это немного пугало его самого.
Только вот выхода, вектора действия как чувствовать и как делать, у Стайлза не было. В месте, где только песок и, скорее всего, окрашенные засохшей кровью кости, он был наедине с той пустотой, которой он сам и был.
Такие недостойные, такие трусливые мысли. Ничего не поделать, ведь иногда жизнь — это совсем не то, что кажется.
И снова Стайлз лежал, никуда не двигался, просто незримо наблюдал, как утекает сквозь его пальцы время, больше похожее на обычный песок.
Наверное, он даже начал отключаться, устав от мыслей в голове, когда совсем рядом послышались неторопливые, какие-то даже безмятежно спокойные шаги.

Ну конечно, же как он мог забыть? Как он мог в очередной раз быть так беспечен, что просто разрешил себе отдохнуть в лесу полном Чудищ.
Шаги затихли совсем недалеко от него, и никто не спешил нападать на него и вырывать его горло своими клыками. Чего ждало Чудище, Стайлз не знал, но что-то ему подсказывало, что на сей раз у него не будет никаких шансов сбежать.
Решив не ждать, пока Чудище налюбуется или чего оно там делало, Стайлз поднялся, отряхнулся, насколько возможно, даже поднял свой посох и выпрямился, спокойный, твердо и высоко поднявший голову.
Наверное, со стороны смотрелось даже смешно, Стайлзу было все равно, абсолютно все равно, если честно, его достало все время ждать, все время думать, что и кто собирается с ним делать.

Он шагнул вперед и Чудище тут же негромко зарычало. И как только люди Хиллса когда-то смогли с ними договориться?
Стайлз замер, просто пораженный собственной глупостью. Ну конечно же! Если люди деревни смогли когда-то установить с Чудищами контакт и даже уговорить их не приходить в деревню, значит и Стайлзу надо было попробовать.

- Я… - чуть хрипло начал он, с удивлением обнаружив что горло напрочь пересохло. Он сглотнул горькую слюну и продолжил. – Я иду к стене. Мне надо за стену, мне надо в Мир. Мой друг… он умирает в Хиллсе, надеюсь ты знаешь, что такое Хиллс и понимаешь меня. Ох блин, что же я несу. Мне надо пройти туда, поэтому не ешь меня, пожалуйста. Спасибо, если еще и расскажешь, как дойти до стены, а то я немного заблудился. Пока, ну, ты знаешь, убегал от тебя, чтобы не стать твоим обедом. Упс, лучше я все-таки заткнусь, извини, пожалуйста.

Чудище молчало, и никак не реагировало, не рычало, не лаяло, ничего. Стайлз даже чуть нервно хихикнул, поняв, как же по-идиотски сейчас все происходит. Он стоит тут, безоружный и слепой, и рассказывает, что ему куда-то надо.
Никуда тебе не надо, добегался, слепой дурачок.

Чудище наконец то ли хрюкнуло, то ли хмыкнуло, Стайлз не разобрал. Он решил подойти поближе, может, так на него отреагируют более активно, а то он уже начал себя чувствовать, как те самые кости в песке. Никем, ничем, забытым и давно брошенным.
Он не успел сделать и шага как его свободную руку обхватила вполне себе человеческая ладонь с сильными крепкими пальцами, каждый из которых заканчивался умопомрачительно острым когтем. Пальцы переплелись с его собственными в очень надежной хватке.
И кстати, ни хрена не Чудище, да? Человеческая рука, человеческие пальцы, теплые, крепко сжимающие его, и тянущие его куда-то за собой.
Стайлз попытался выдернуть свою руку из хватки. Ему почему-то не было ни капельки страшно. В отличии от другого Чудища, это ощущалось без удушающей волны красного цвета. С ним наоборот было спокойно, не смотря на то, что минуту назад Стайлзу казалось, что это конец его недолгой жизни.

Руку его, естественно, не отпустили, а только настойчивее потянули за собой.

Стайлз решил не спорить, потому что деваться ему было некуда, оврагов, куда можно было бы Чудище скинуть, рядом не было, и вообще, не в кости же его кидать. Да и не факт, что Стайлз эту тушу с места двинет. Почему-то он был уверен, что Чудище больше и тяжелее его. Он просто вздохнул и позволил Чудищу вести себя за собой. К его огромному удивлению, они просто пошли, спокойным ровным шагом, без беготни и волочения Стайлза по земле.

- Надеюсь, ты приведешь меня к стене, - пробормотал Стайлз, чувствуя, как горло неприятно стягивает после стольких часов молчания.

Продолжение в комментариях