я твой талала шаталъ
Заявка № 26
Название: Feel like a monster
Артер: Veloute
Автор: Банши без башни.
Бета: билли крэш
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дерек/Стайлз, Стайлз/Дерек.
Жанр: AU без оборотней, флафф, потуги на детектив, скатившиеся в любовный роман
Предупреждения: смерть второстепенных персонажей, кому-то может показаться, что ООС.
Саммари: о монстрах вокруг и внутри нас. Занимательная монстрология.
Размер: ~4500 слов
От автора: большое спасибо моему терпеливому артеру и замечательной билли крэш ака Дусхен, моя прекрасная, без тебя бы этого текста не было!)
Написано по арту: смотреть
Звуковое сопровождение: Skillet – Monster. Настоятельно рекомендуется к прослушиванию перед прочтением.
Стайлза называли по-разному. Например, «дружище» – это Скотт, оплот надежности, знак того, что все будет хорошо и правильно. Или «сынок» - это отец, изо всех сил старающийся не относиться серьезно к тому факту, что его сын вырос. Или «псих бешеный, замолчишь ты уже наконец» – это Джексон, который оказался в кино за три ряда от них с компанией и удивляющийся тому, как Стайлз умудряется так много болтать. Или «Стайлз» – твердо, уверенно, и совсем ничего не выражающе. Это Дерек.
Одно маленькое уточнение.
Никто не называет его глупцом.
Это потому, что он – не глупец, хотя его поведение сейчас, кажется, близко к идиотии.
Не думать – это просто, наверное, многие живут так годами.
Не думать, не анализировать, не размышлять, не делать выводов. Особенно не делать выводов.
Но Стайлз – определенно не глупец.
Он лежит сейчас мокрый, в сперме, поте, его грудь судорожно вздымается, он жадно глотает воздух и обнимает Дерека за липкие плечи липкими ладонями – не нужно объяснять, как он выглядит со стороны, но внутри он спокоен. Сосредоточен. Его мозг работает с бешеной скоростью, шестеренки щелкают, анализируют, раскладывают по полочкам.
Чертов Дерек Хейл и чертова однозначность, которую принесло это прохладное, мягкое, светлое утро в его прежде взбаломошную, но, оказывается, чертовски простую жизнь.
Стайлз медленно поворачивает голову, проводит осторожно носом по обнаженному плечу. Едва касается губами линии челюсти. Он так хорошо умеет играть, решать задачки, изображать активность, быть активным, чертовски хороший мальчик Стайлз, общительный, такой забавный и громкий.
Играть в то, что все понарошку — так легко.
Стайлз не глупец.
Но он определенно сыграет в это еще раз.
«С их первой встречи было ясно, что секс между ними – вопрос времени».
Ну, так, кажется, пишут в женских романах.
На деле же, чтобы утверждать такое, нужно иметь весомые основания.
Ну, например – сдаешь ты жетон с орлом, запрокидываешь в последний раз голову в безнадежном желании выцепить среди вершин небоскребов кусок нью-йоркского неба, съедаешь гамбургер в закусочной на углу, проводишь в безотчетной ласке пальцами по капоту Камаро, а потом гонишь весь день и всю ночь, въезжаешь в богом забытое место, из которого хочется только убегать, но приходится возвращаться, как к якорю, привязанному к шее и тянущему тебя на дно, узнаешь, что твоя сестра, о которой ты старался не вспоминать несколько долгих лет и о которой вспомнил слишком быстро, умерла за день до того, как ты собирался ее навестить и прояснить, наконец, кое-какие вопросы, ты идешь в очередной мотель – такой же безликий и одновременно наполненный тоской, как и все вокруг, обдумывая, что, черт побери, делать дальше, строишь кое-какие рабочие планы, думаешь об архивах, и о переводе, и о рекомендациях, и о шерифе Стилински, разумеется – и тут вдруг на тебя налетает лохматое недоразумение и тащит непонятно куда, по пути оказываясь сыном этого самого шерифа и сообщая тебе нечто вроде: «пойдем, я знаю, кто убил твою сестру».
Это – начало для веселой и интересной истории, полной приключений, конечно же, с выраженной любовной линией.
Или вот так:
Он не знает, что с ним.
Ощущение потерянности; мир вокруг неосязаем; предрассветная мгла.
Город-призрак остается за его спиной, но не желает уходить из-под ребер.
Хочется выть, но слабость – последнее, что он может позволить себе сейчас.
Он стучит пальцами по рулю, он забирается поглубже в капсулу своего одиночества, в паутину мыслей о том, что никто не придет, в шаткое ощущение тщетности.
Он оставляет эти мысли глубоко внутри, запирает эту штопаную белыми нитками дыру на замок.
Он вздыхает. Успокаивается. Крутит тумблер радио. Одной рукой трет глаза.
Видит ее – в белом платье посреди дороги, лихорадочно вдавливает тормоз, его волной вжимает в спинку сиденья, мир вокруг вдруг распрямляется, как пережатая пружина, все чувства резко обостряются, он видит ее выставленные вперед руки, выкручивает руль, понимает, что уже слишком поздно и...
А что уж тут "и".
Это – начало для хоррора, для жуткой истории, наполненной болью, одиночеством и безысходностью.
Начало этой истории было совсем другим.
Дерек просыпается среди ночи и не понимает, что его разбудило.
Он лежит на кровати, вцепившись в мятую мокрую простынь, и чувствует, как затекли и онемели его пальцы. Он тяжело дышит.
Ему кажется, что легкие только что разрывались от нехватки кислорода, что все тело горело огнем, а из пальцев лезли когти – их кончики зудят до сих пор.
Чертовы дурные сны.
Дерек смутно вспоминает, что ему снилось.
Кровь.
Липкая, алая, жидкая кровь заливает ему руки, и он не может пошевелиться, только смотрит на то, как она струится вниз, звонкими каплями разбивается об асфальтовое покрытие дороги.
Девушка безвольно повисла на его руках – он должен бы помнить, как ее зовут, но не может начать думать, если он начнет двигаться – он признает происходящее, происходящее станет единственной реальностью, а этого не должно произойти, не может произойти, но это происходитпроисходитпроисходит…
Проклятье.
Чертовы сны.
Дерек встает и идет в ванную, босые ноги гулко шлепают по кафелю, неприятный звук разносится по пустой квартире.
Дерек не включает свет, не включает телевизор или радио, ограждает себя от звуков, света, посторонних запахов. Дерек сейчас меньше всего хочет чувствовать что-либо. И при этом все его чувства странно обострены, словно звериное чутье.
Он плескает себе водой в лицо, смотрит в зеркало – на него оттуда глядят воспаленные глаза с красными белками.
Дерек стискивает зубы, сдерживается от того, чтобы заехать кулаком по стене – успокаивающе холодной и столь же успокаивающе твердой, он уверен – вдыхает и выдыхает несколько раз. Самоконтроль – это именно то, чему он как раз превосходно научился за последнее время.
То, что ему снится – это первое убийство.
Первое, которое никто не считал началом серии, настолько нелепым оно было – скорее, обычный дорожный инцидент, в котором неизвестный сбил девушку ночью на повороте, испугался правосудия и скрылся, предварительно избавившись от трупа самым нелепым способом из возможных.
Он смотрит вокруг, смотрит на свой автомобиль, нелепо брошенный посередь дороги, смотрит на деревья по обеим сторонам от обочины, смотрит на себя – как бы со стороны, на то, что рождается в нем.
Он подхватывает легкое, пахнущее полевыми цветами и самую чуточку безумием тело девушки – да, точно, вот оно, она пахнет безумием: в этот момент он почти ее узнает – неаккуратно берется за излом талии – голова откидывается назад и волочится темными волосами по асфальту, но ему плевать на эту грубость, он тащит ее по дороге, ускоряясь, срываясь на бег и почти рыча, он чувствует ненависть, и чувствует кипящую жизнь вокруг, и чувствует желание продолжать; мир вокруг раскрашивается всеми оттенками алого, такого, как кровь, которая не останавливается, как кровь из раздираемого зубами беззащитного горла, как кровь, с которой утекает не только жизнь, но и слабость, и беззащитность, и надлом, и то безумие, которое у нее не получилось сдержать, другая кровь стучит в висках, во вздувшихся венах, он тащит ее и – скидывает через перила моста в реку.
Они нашли тело Лоры спустя четверть суток – и спустя день с момента приезда Дерека в Бикон Хиллз.
Белое платье, тонкое и легкое, так не подходящее ее сильному и волевому характеру, смотрелось на теле белым саваном, но Дерек видел за свою карьеру в полиции Нью-Йорка много трупов, и, стоя на похоронах, только отстраненно удивлялся тому, как спокойно он все переносит. Еще одна из Хейлов отправилась к духам предков. Еще одна зацепка, еще одна надежда узнать, что случилось той страшной ночью, когда сгорел их дом, отправилась на тот свет вместе с ней – призрачный шанс, но он был, пока какой-то чертов придурок не решил, что может лихачить по ночам.
Ему ведь пришло письмо.
В его съемную нью-йоркскую квартиру, одну из многих, которые он менял каждые несколько месяцев в бесплодных попытках убежать от прошлого и будущего разом.
Писала Кейт. Кто же еще смог бы выследить адрес. Как и всегда, ничего конкретного – про голоса в голове у сестры, про безумие, которое досталось дядюшке в награду за его злодеяния, ничего удивительного – бедная Кейт, которая считала всю их семью монстрами и, кажется, не по-христиански радовалась, когда их дом сгорел.
В ее удаленном от всех городов монастыре, в уединенной келье, у нее была масса времени на то, чтобы переваривать свою ненависть – и вариться в ней самой.
Кейт. Карающий ангел.
Постриженная в монашки Кейт, Кейт, смиренно читающая молитву, Кейт, слишком умная для того, чтобы идти к Богу самой короткой и прямой дорогой, и решившая, видимо, проложить свой путь к нему посыланием проклятий на головы всех тех, кого она считала неверными.
Или не только посыланием проклятий.
Она всегда была слишком чопорна, слишком заносчива, слишком умна.
Неистово трахалась по ночам и истово каялась днем, зажигала миллион свечей, капала воском на обнаженную кожу, молилась Богу днями и ночами напролет и пила красное вино, которое было кровью, и кровь опьяняла ее.
Безнадежно сексуальна – даже в рясе, грешна просто от рождения.
Недоступна. Она была всегда голодна – потому что смиряла плоть, и всегда покрыта миллионами шрамов – потому что ей нравилась боль, хотя она и говорила, что истязающие себя придут к Богу вернее всего.
Дерек смотрел на нее – и сгорал, как мотылек на огне.
Не зная, притянет ли она его к себе для самого иссушающего в жизни поцелуя или заставит молиться в тесноте каменной кельи, теряя голову от заунывных молитв и запаха благовоний, слишком удушающих, слишком сильных – как и сама Кейт.
Монашки из нее так и не получилось.
Разве что инквизитор.
Дерек бы никогда не сорвался из-за такой глупости, как это письмо от его сумасшедшей бывшей девушки, чересчур увлеченной спасением заблудших душ, если бы не одно но.
К письму было приложено медицинское заключение о наличии психических отклонений у Лоры.
И это меняло все.
Дерек разогревает заказанную вчера пиццу, пьет апельсиновый сок.
Он ждет Стайлза – они изображают мозговой штурм, впрочем, сейчас, после трех убийств, это выглядит все более и более неубедительно.
Они оба прекрасно знают, что происходит, и ни один, черт возьми, не желает этого признавать.
Поэтому они вяло обсуждают версии, становящиеся все более неправдоподобными, едят пиццу, рисуют схемы, снова едят пиццу, занимаются на нарисованных схемах сексом, а потом Стайлз уходит – он никогда не остается на ночь, и Дерек думает про себя, что Стайлз поступает верно – а Дерек изнуряет себя физическими упражнениями, пока не чувствует, что падает от усталости, ложится спать, каждый раз надеясь, что это и лошадиная доза снотворного помогут, но ничерта не помогает, и сны снятся все равно.
Первое убийство снится чаще всего, потому что – Дерек знает это точно – оно было неправильным.
Не было запрокинутой головы, и вырванного горла не было тоже, и чудовищного кровавого месива на месте трахеи – совсем нет.
После других снов Дерек чувствует звериное, быстрое, смертельное, чувствует ярость и гнев – а после снов с этой дурацкой, неправильной автомобильной аварией он все чаще боится обнаружить себя напротив здания морга, пытающимся исправить ошибку убийцы.
Слово «убийца» звучит просто великолепно.
Дерек пытается молниеносно позабыть все местоимения, которые он знал когда-нибудь.
Они могли бы познакомиться в полицейском архиве, под покровом ночи, случайно столкнувшись у одного и того же стеллажа – оба с выключенными фонариками. Вот это было бы круто.
Могли бы познакомиться за не-очень-то-семейным ужином с шерифом Стилински, который был организован спонтанно, просто по причине того, что Дерек, все же устроившийся в местную полицию помощником шерифа (все скрипели зубами, но его высокое звание и тот факт, что он работал в полицейском департаменте Нью-Йорка, сделали свое дело), заработался допоздна и, уходя, увидел свет, пробивающийся из кабинета шерифа, а Стайлз как раз притащил отцу слишком много вегетарианских бургеров.
Это было бы не так круто, но все равно довольно интимно – как раз настолько, чтобы объяснить, почему же они сблизились.
Но на самом деле, конечно, все произошло совершенно не так.
Стайлз был всего лишь одним из, казалось, миллиона подростков, которых Дерек допрашивал после второго убийства.
Второе убийство…
Эта девочка, Эрика, и оказалась-то там случайно.
Лучший в городе, но все равно дешевый и полуподвальный клуб, красный свет, зеленый свет, мерцание огней, зеркала, разделяющие ниши с неудобными диванами, покрытыми гадким синтетическим материалом – под кожу, при свете дня он смотрелся совсем убого: были видны все царапины и шероховатости на барной стойке, пыль на полках с алкоголем и потеки на потолке.
Когда они с полицией осматривали место, где последний раз видели Эрику Рейес, все вокруг выглядело совсем жалко.
Но Дерек представлял себе это место совершенно другим.
Или не совсем представлял.
По правде сказать, этот мультик ему крутили под веками практически каждую ночь.
Жара.
Привкус алкоголя витает в воздухе, тяжело оседает на губах и коже, делает ее липкой, манящей, блестящей мириадами капель. Душно, не хватает воздуха, но в этом и весь кайф – бесконечная тусовка асфиксофилов, вот на что это похоже.
Она пришла сюда впервые – тщательно замазала все свои прыщи у себя дома маминым тональником, накрасила глаза и губы как можно ярче, даже надела какое-то платье – и где взяла только, все, кто учился с ней в школе, же знают, что ничего, кроме мешковатых свитеров, она не носит, – и пришла.
Он наблюдает за ней из-под полуприкрытых век. В первый раз он был напуган, и был в ступоре, и был в оцепенении – но теперь все иначе. Он охотник, он – тот, кто дарит свободу от слабости.
Он давно не чувствовал себя так уверенно и спокойно, снедаемый собственными противоречиями.
Все дело в том, что она застряла здесь, все они здесь застряли. И он тоже. Но сейчас все иначе.
Он идет к барной стойке, медленно двигается под музыку, запрокидывает голову, представляя, как выглядит сейчас со стороны. Красивый торс, обтянутый майкой, сильные загорелые руки, пронзительный взгляд – он охотник, и ловит на живца.
Музыка подхватывает и кружит все вокруг, и он тоже кружится в этом танце, сужая круги вокруг нее.
Она пьет коктейль, старательно изображая томный и расслабленный взгляд – ты ведь не хотела чувствовать себя такой слабой, просто не хотела этого больше, и поэтому пришла, ведь так? – и делает вид, что не замечает его, не зная, как реагировать.
Он наклоняется к ней, их дыхание смешивается – и все вокруг растворяется в мешанине из звуков, света и цвета.
- Сегодня тут чертовски громко, не хочешь прогуляться?
Почему-то все только и хотели, что узнать, изнасиловал ли убийца Эрику Рейес.
Все ее бывшие одноклассницы, вчерашние выпускницы, задавали этот вопрос, как бы невзначай, между «может быть, еще чаю?» и «что же, вы уже уходите?».
«Так что, говорите, ее изнасиловали?» – спрашивали они, томно опуская ресницы, или наоборот, с нарочитой небрежностью: «о, сейчас такое время, убивают и насилуют на каждом шагу, бедняжка Эрика – а, кстати…»
Первые несколько десятков вопросов Дерек проигнорировал.
На следующие – поогрызался.
А потом, под конец дня, наконец задал вопрос, которого, кажется, и ждали милые дамы.
– А если бы ее изнасиловали, кто, как вы думаете, мог это сделать?
Так он и узнал про Стайлза Стилински, в которого, оказывается, Эрика была влюблена настолько, что и слышать не хотела о других парнях.
В сущности, было совсем неважно, как они познакомились – как и было сказано, они могли сделать это миллионом возможных способов.
Важным было то, что они продолжили общаться, не закончив все на уровне «– Эрика Рейес была в тебя влюблена, а вчера ей вырвали горло на заднем дворе клуба, в которые она отродясь не ходила, что ты можешь сказать об этом? – Вырванное горло – это интересно, я имею в виду, можно описать очень значимые отличительные черты, и нет, прости, я не подхожу на эту роль, ты видел мои мышцы на руках? Хотя о чем я, конечно не видел, в любом случае, прости, я ужинал с отцом и про это ничего не знаю, вот так».
Они случайно пересеклись потом в закусочной – и Стайлз спросил Дерека о том, как идут дела, а когда Дерек посоветовал узнать у отца, сказал, что отец велел не совать ему в это нос, и Дерек моментально понял, что Стайлз сунул и еще как.
Они разговорились – Дерек больше от безысходности (ему снились сны), а Стайлз – от любопытства, и Дерека минут двадцать забавляли неуклюжие попытки Стайлза вытянуть из него историю его семьи, а потом ему это надоело и он припер Стайлза к стенке, и тот вынужден был признать, сверкая глазами, что ему кажется, что убийство Эрики и недавнее убийство его, Дерека, сестры связаны, правда, он не может объяснить, почему так думает, не считая того факта, что обе жертвы – девушки, одного возраста и у обеих повреждения шеи, только у Лоры непреднамеренное, а у Эрики – явно нанесенное специально.
Дерек не догадывался об этом – он это знал, потому что сны уже начали ему сниться.
Только этим (и еще тем, что полиция была совершенно далека от мысли о том, что эти убийства связаны) и можно было объяснить то, что Дерек его выслушал. А потом посмотрел на расчеты Стайлза, который сравнивал параметры убийцы, которые можно было высчитать по повреждениям на теле Эрики, и те, которые были определены по следам на месте аварии. А потом пригласил к себе домой – хотя, разумеется, дешевый безликий набор мотеля: спальное место, кухонька и санузел – вряд ли можно было считать домом.
Дерек рассказал Стайлзу про Лору и дядю Питера – он, конечно, умолчал о том, что почти у всех в его семье были психические отклонения, сказав лишь об этих двоих – пиромания Лоры и паранойя дяди Питера являлись весомым аргументом в пользу версии Кейт.
– ...и если Питеру пришло такое же письмо, нельзя быть точно уверенным, что он не решил избавиться от Лоры, заметая следы, - закончил он тогда, не договаривая так и рвущееся на язык: «кроме того, близкородственными связями хоть можно объяснить, почему мне снится вся эта херня».
Они навестили Питера в клинике, но тот по-прежнему не подавал признаков возвращения в себя – словом, оставался в том же состоянии, в котором его видел последний раз Дерек, и их следствие зашло в небольшой тупик.
Через несколько дней случилось третье убийство, но до этого было еще кое-что.
Дерек заснул на чертовых пятнадцать минут.
За день до этого они слишком долго обсуждали текущие версии, а наутро Стайлз пришел слишком рано и, видимо, уже смирившись с тем, что единственный выход – ждать третьего убийства, предложил посмотреть фильм вместо того, чтобы тратить время и нервы на бесплодные попытки найти ответ.
Дереку было все равно, и он согласился. И заснул.
Ему ведь толком ничего и не снилось – отголоски, черточки даже, движение бедра, скольжение пальцев по обнаженной липкой коже, ощущение контроля и силы, власти, пальцы, сжимающиеся на запрокинутом горле, и губы, метящие его, агрессия и секс, слитые воедино, и обостренные чувства, и зверь, глухо рычащий под ребрами, прячущийся в отражении зеркала, вышедший на охоту зверь…
Дерек проснулся от собственного глухого рычания, попытался втянуть когти, которых, разумеется, не было, и наткнулся на тяжелый взгляд Стайлза.
– Ты называл ее по имени, – быстро проговорил он. – Эрику. У тебя губы красные.
А потом он его поцеловал.
И Дерек, сходивший с ума от агрессии и возбуждения секунду назад, потерял чертов контроль – хотя, когда он у него был, разве что зыбким призраком самообмана. Смешно даже.
После этого они не разговаривали три дня.
Стайлз тщательно прятал следы по всему телу, а Дерек тренировался в ударах по стенам и пытался выиграть еще один безнадежный раунд в борьбе за контроль с монстром внутри себя, не позволяя себе засыпать.
И у того, и у другого успех был переменным.
А потом случилось третье убийство.
Айзек Лейхи.
Выполнял отцовскую работу, ночью, на кладбище – и был убит. Тот же почерк, но теперь кое-что изменилось, Дерек чувствовал это – и не мог объяснить, почему он это чувствует.
Не было случайности. Не было неправильности.
Зато была одна четкая мысль.
«Мы все застряли здесь». Дерек понимал это, ощущал в своих снах и – не понимал одновременно. «Слабые, увязшие в болоте, мы все – здесь – застряли…»
Бикон-Хиллз действительно был маяком.
И Дерек чувствовал, что он далеко не единственный, кто бежит изо всех сил, неизбежно возвращаясь к началу.
В каком-то смысле смерть и впрямь была освобождением.
Эту мысль ему подкинул Джексон Уиттмор, сосед Айзека, которого допрашивал Дерек.
– Вы думаете, ему было лучше здесь? – презрительно и капризно скривив губы, спросил он. – Вы думаете, что Эрике было здесь лучше? Да они все застряли в этой дыре, она не смогла уехать из-за эпилепсии, Айзека не отпустил его отец, а я торчу здесь по вине своего, который решил обучить меня кое-чему лично, перед тем, как отправить в юридический колледж. Мы все тут гребаные неудачники, половина выпуска таких!
Дерек тогда только сказал что-то резкое, не найдя больше ничего подходящего для ответа.
И подумал, что пацан не понимает даже, наверное, насколько они на самом деле все здесь застряли.
У всех есть свой якорь, тянущий их сюда, словно магнит.
У Лоры, которая вовсе никуда не уехала, у Питера, который, может, и уехал бы, если бы мог, у него самого.
У Стайлза, кажется, якоря не было. Но он все равно оставался.
И Дерек не понимал, рад он этому или нет.
Они встретились снова вечером того же дня, в который произошло убийство. Обсудили детали, избегая смотреть друг другу в глаза.
А потом Стайлз вдруг как-то резко поднял взгляд и спросил неожиданно коротко для себя:
– Дерек, а ты заметил, что все убийства происходят по ночам?
Дерек прикинул в уме: ночная дорога, ночной клуб, ночное кладбище, и сказал что-то типа «хм, интересно», а Стайлз продолжил:
– Это значит, тот, кто убивает их, ночью не спит.
«Не спит» эхом отдалось в ушах, пробежало мурашками по позвоночнику, раскололось со звоном где-то в воздухе. «Не спит, проклятье, тот, кто ночью не спит….»
Дерек посмотрел на Стайлза – и сам скривился от того, что уловил беспомощность в своем взгляде.
«Ты гребаный адреналиновый наркоман или увидел во мне своего, а теперь тащишь с таким же отчаянным желанием защитить, как своего отца?» – хотелось спросить ему.
Но он не спросил, а потянулся и поцеловал Стайлза еще раз – взахлеб, кусая губы и жестко.
Не было никакого смысла притворяться.
Не было никакого смысла играть в нормальность.
Не было никакого смысла изображать, что он не чудовище.
Тем не менее, они играют в это до сих пор.
Дерек делает вид, что помнит, где он был в любую из ночей убийства. Стайлз делает вид, что не знает, что внутри Дерека спит монстр. Дерек делает вид, что не знает, что Стайлз знает. Стайлз делает вид, что не знает, что Дерек тоже догадался. Дерек делает вид, что не знает, что Стайлз делает вид, что Дерек не знает – и так далее, и по бесконечному кругу.
Монстры не живут среди нас, не прячутся за углами, не выныривают ночью в огнях автострад на обезлюдевшие дороги. Монстры не обитают исключительно в сказках, не маскируются под мамины старые платья в детских шкафах. Монстры не глазеют на нас из тоннелей метро и придорожных канав. Монстры внутри нас. Монстры – это мы сами.
Вопрос только в том, кто готов это принять и открыть ночью глаза, высунув голову из-под одеяла.
Вопрос только в том, как уживаться со своими монстрами.
Стайлз должен скоро прийти, и Дерек знает, что делать и что говорить, как заставить Стайлза уйти навсегда из его дома и жизни, и что делать потом.
Он не хочет проигрывать и эту битву с чертовым самим собой, не в этот раз. Дерек хочет быть хозяином своей судьбы, даже если для этого придется признать, что по его вине умирали люди.
Стук в дверь.
Дерек открывает дверь, открывает рот, готовый начать говорить – и закрывает его, потому что видит решимость в глазах Стайлза, и чувствует, что сейчас лучше молчать. Он уступает всего на секунду, а потом опять набирает в легкие воздух, но момент уже упущен, и за окном его комнаты сгущаются сумерки, когда Стайлз вталкивает его туда, и ничего толкового не говорит, а только бормочет: «заткнись, заткнись, заткнись, пожалуйста, только заткнись…», и начинает его раздевать, кусает шею, губы, и Дерек пытается его ошарашенно оттолкнуть, они борются, и тут Стайлз поднимает на него глаза, а Дерек застывает, не в силах сопротивляться тому напряжению, которое повисло сейчас в воздухе.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас пытался что-то контролировать, – говорит Стайлз. Слова тяжелые и практически осязаемые.
И Дерек, чувствуя себя так, словно из легких разом вышибли весь воздух, безмолвно опускает голову. Все это куда более весомо, чем он предполагал.
И зашло куда дальше, раз он не может сопротивляться.
Стайлз обходит его сзади, легко надавливая руками на плечи и принуждая опуститься на колени.
Проводит пальцами по шее – легко, почти бездумно, но у Дерека бегут мурашки.
Наклоняется и мягко прикусывает мочку уха, руками помогая Дереку расстегнуть ремень.
Брюки падают на пол, но Дерек чувствует себя полностью обнаженным, наверное, совсем не поэтому.
Ладони жестко сводят запястья вместе за спиной, щелкают наручники.
– Прогнись, – голос Стайлза звучит властно, и Дерек подчиняется в то же мгновение.
Руки гладят его по спине, по напряженным лопаткам, по ягодицам, губы касаются позвонков, очерчивают, дразнят. Стайлз прихватывает зубами кожу над копчиком, смеется тихо-тихо, скользит языком ниже, вырывая у Дерека изумленный вздох. Одна рука жестко ложится на член, крепко сжимая, заводя чуть вниз, даря ощущение контроля. Пальцы двигаются к основанию, оттягивают крайнюю плоть, обнажая головку, Стайлз дрочит ему насухую, и, проклятье, это невероятно. Пальцы другой руки Стайлз засовывает Дереку в рот, и тот облизывает их, обильно смачивая слюной, а через несколько секунд чувствует эти же пальцы у себя на сфинктере, рефлекторно вздрагивает и сжимается от осторожных поглаживаний, но Стайлз все еще гладит его член, выворачивает руку, вытворяя нечто совсем уж невероятное, и Дерек расслабляется, расслабляется полностью, позволяя хорошо себя смазать, и когда Стайлз входит в него, крепко сжимая пальцами плечи, вывернутые назад, он хрипло стонет, не ощущая совсем ничего неприятного, только давление и наполненность.
– Дерек, – говорит ему на ухо Стайлз, проводя рукой по ключицам, очерчивая мышцы груди и сжимая соски, – а ты ведь ничерта сейчас не контролируешь.
И Дереку сносит крышу.
Он слабо помнит, что происходит дальше и в какой последовательности – язык Стайлза у себя на заднице, пальцы Стайлза, поглаживающие подобравшиеся яйца, его член у себя во рту – и, наоборот, он раздвигает ноги и стонет, сходя с ума, и когда они оба, наконец, кончают, он чувствует себя вымотанным, опустошенным и абсолютно не думающим о том, что кто-то из них кому-то не_принадлежит.
Стайлз просыпается утром, обнимая Дерека Хейла, которому, кажется, впервые за несколько недель ничего не снилось.
Стайлз не глупец.
Сегодня должен быть расширенный допрос Джексона Уиттмора, которого, если говорить прямо и откровенно, Стайлз вчера подставил, изложив отцу гору фактов и домыслов и представив это все, как стройную теорию.
Конечно, она не подтвердится, и Стайлз уже знает, каков будет их вечерний разговор с отцом.
Отец не видел, как спит Дерек Хейл, но он тоже не глупец и умеет делать выводы, просто, быть может, придет к решению чуть позже.
К решению одной очень, очень интересной задачки для очень, очень сообразительного мальчика Стайлза Стилински, который настолько любит играть в игры, что даже представляется людям не своим именем.
Сегодня будет допрос Джексона.
Сегодня они с Дереком сядут в Камаро и уедут далеко-далеко, а дело – Стайлз уверен в своем отце, и в том, что, прочтя его письмо, он поступит именно так, как Стайлз и планирует – будет повешено как нераскрытое. Убийств больше не будет, а значит, все закончится хорошо.
Стайлз выворачивается из-под руки Дерека, идет на кухню, поджаривает тосты, наливает в два стакана апельсиновый сок.
У всех свои монстры, скрытые в самых дальних уголках души.
Иногда очень просто закрывать на них глаза, играть в игры, дразнить тигров, ловить кайф от адреналина, впутываясь в детективные истории, которые так легко обнаружить на работе отца.
Но однажды ночью они придут, встав в изголовье кровати, и спросят тебя, какую цену ты готов заплатить за то, чтобы остаться целым и жить нормальной жизнью дальше, узнав об их существовании. Какую цену ты готов заплатить за то, чтобы забыть о них.
И Стайлз думает, что знает ответ на этот вопрос.
Он знает, что внутри него тоже живет монстр.
И именно о них они с Дереком и будут неловко молчать по ночам, даже если пройдет тысяча лет, а они будут на другом конце земного шара.
Именно это они никогда и не смогут друг другу высказать.
Стайлз уже готов нести завтрак Дереку в постель, но его останавливает звонок на мобильный.
– Сынок, – это отец, разумеется, – ты был прав. Это Джексон Уиттмор, он во всем признался. Первое убийство было случайностью, два других – закономерностью. Он говорит, что хотел избавить жертв от слабости. Сегодня должен был быть убит Вернон Бойд. Я признаю, стоит почаще прислушиваться к твоим идеям…
Он говорит что-то еще, но Стайлз уже его не слушает.
Название: Feel like a monster
Артер: Veloute
Автор: Банши без башни.
Бета: билли крэш
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Дерек/Стайлз, Стайлз/Дерек.
Жанр: AU без оборотней, флафф, потуги на детектив, скатившиеся в любовный роман
Предупреждения: смерть второстепенных персонажей, кому-то может показаться, что ООС.
Саммари: о монстрах вокруг и внутри нас. Занимательная монстрология.
Размер: ~4500 слов
От автора: большое спасибо моему терпеливому артеру и замечательной билли крэш ака Дусхен, моя прекрасная, без тебя бы этого текста не было!)
Написано по арту: смотреть
Звуковое сопровождение: Skillet – Monster. Настоятельно рекомендуется к прослушиванию перед прочтением.
Стайлза называли по-разному. Например, «дружище» – это Скотт, оплот надежности, знак того, что все будет хорошо и правильно. Или «сынок» - это отец, изо всех сил старающийся не относиться серьезно к тому факту, что его сын вырос. Или «псих бешеный, замолчишь ты уже наконец» – это Джексон, который оказался в кино за три ряда от них с компанией и удивляющийся тому, как Стайлз умудряется так много болтать. Или «Стайлз» – твердо, уверенно, и совсем ничего не выражающе. Это Дерек.
Одно маленькое уточнение.
Никто не называет его глупцом.
Это потому, что он – не глупец, хотя его поведение сейчас, кажется, близко к идиотии.
Не думать – это просто, наверное, многие живут так годами.
Не думать, не анализировать, не размышлять, не делать выводов. Особенно не делать выводов.
Но Стайлз – определенно не глупец.
Он лежит сейчас мокрый, в сперме, поте, его грудь судорожно вздымается, он жадно глотает воздух и обнимает Дерека за липкие плечи липкими ладонями – не нужно объяснять, как он выглядит со стороны, но внутри он спокоен. Сосредоточен. Его мозг работает с бешеной скоростью, шестеренки щелкают, анализируют, раскладывают по полочкам.
Чертов Дерек Хейл и чертова однозначность, которую принесло это прохладное, мягкое, светлое утро в его прежде взбаломошную, но, оказывается, чертовски простую жизнь.
Стайлз медленно поворачивает голову, проводит осторожно носом по обнаженному плечу. Едва касается губами линии челюсти. Он так хорошо умеет играть, решать задачки, изображать активность, быть активным, чертовски хороший мальчик Стайлз, общительный, такой забавный и громкий.
Играть в то, что все понарошку — так легко.
Стайлз не глупец.
Но он определенно сыграет в это еще раз.
«С их первой встречи было ясно, что секс между ними – вопрос времени».
Ну, так, кажется, пишут в женских романах.
На деле же, чтобы утверждать такое, нужно иметь весомые основания.
Ну, например – сдаешь ты жетон с орлом, запрокидываешь в последний раз голову в безнадежном желании выцепить среди вершин небоскребов кусок нью-йоркского неба, съедаешь гамбургер в закусочной на углу, проводишь в безотчетной ласке пальцами по капоту Камаро, а потом гонишь весь день и всю ночь, въезжаешь в богом забытое место, из которого хочется только убегать, но приходится возвращаться, как к якорю, привязанному к шее и тянущему тебя на дно, узнаешь, что твоя сестра, о которой ты старался не вспоминать несколько долгих лет и о которой вспомнил слишком быстро, умерла за день до того, как ты собирался ее навестить и прояснить, наконец, кое-какие вопросы, ты идешь в очередной мотель – такой же безликий и одновременно наполненный тоской, как и все вокруг, обдумывая, что, черт побери, делать дальше, строишь кое-какие рабочие планы, думаешь об архивах, и о переводе, и о рекомендациях, и о шерифе Стилински, разумеется – и тут вдруг на тебя налетает лохматое недоразумение и тащит непонятно куда, по пути оказываясь сыном этого самого шерифа и сообщая тебе нечто вроде: «пойдем, я знаю, кто убил твою сестру».
Это – начало для веселой и интересной истории, полной приключений, конечно же, с выраженной любовной линией.
Или вот так:
Он не знает, что с ним.
Ощущение потерянности; мир вокруг неосязаем; предрассветная мгла.
Город-призрак остается за его спиной, но не желает уходить из-под ребер.
Хочется выть, но слабость – последнее, что он может позволить себе сейчас.
Он стучит пальцами по рулю, он забирается поглубже в капсулу своего одиночества, в паутину мыслей о том, что никто не придет, в шаткое ощущение тщетности.
Он оставляет эти мысли глубоко внутри, запирает эту штопаную белыми нитками дыру на замок.
Он вздыхает. Успокаивается. Крутит тумблер радио. Одной рукой трет глаза.
Видит ее – в белом платье посреди дороги, лихорадочно вдавливает тормоз, его волной вжимает в спинку сиденья, мир вокруг вдруг распрямляется, как пережатая пружина, все чувства резко обостряются, он видит ее выставленные вперед руки, выкручивает руль, понимает, что уже слишком поздно и...
А что уж тут "и".
Это – начало для хоррора, для жуткой истории, наполненной болью, одиночеством и безысходностью.
Начало этой истории было совсем другим.
Дерек просыпается среди ночи и не понимает, что его разбудило.
Он лежит на кровати, вцепившись в мятую мокрую простынь, и чувствует, как затекли и онемели его пальцы. Он тяжело дышит.
Ему кажется, что легкие только что разрывались от нехватки кислорода, что все тело горело огнем, а из пальцев лезли когти – их кончики зудят до сих пор.
Чертовы дурные сны.
Дерек смутно вспоминает, что ему снилось.
Кровь.
Липкая, алая, жидкая кровь заливает ему руки, и он не может пошевелиться, только смотрит на то, как она струится вниз, звонкими каплями разбивается об асфальтовое покрытие дороги.
Девушка безвольно повисла на его руках – он должен бы помнить, как ее зовут, но не может начать думать, если он начнет двигаться – он признает происходящее, происходящее станет единственной реальностью, а этого не должно произойти, не может произойти, но это происходитпроисходитпроисходит…
Проклятье.
Чертовы сны.
Дерек встает и идет в ванную, босые ноги гулко шлепают по кафелю, неприятный звук разносится по пустой квартире.
Дерек не включает свет, не включает телевизор или радио, ограждает себя от звуков, света, посторонних запахов. Дерек сейчас меньше всего хочет чувствовать что-либо. И при этом все его чувства странно обострены, словно звериное чутье.
Он плескает себе водой в лицо, смотрит в зеркало – на него оттуда глядят воспаленные глаза с красными белками.
Дерек стискивает зубы, сдерживается от того, чтобы заехать кулаком по стене – успокаивающе холодной и столь же успокаивающе твердой, он уверен – вдыхает и выдыхает несколько раз. Самоконтроль – это именно то, чему он как раз превосходно научился за последнее время.
То, что ему снится – это первое убийство.
Первое, которое никто не считал началом серии, настолько нелепым оно было – скорее, обычный дорожный инцидент, в котором неизвестный сбил девушку ночью на повороте, испугался правосудия и скрылся, предварительно избавившись от трупа самым нелепым способом из возможных.
Он смотрит вокруг, смотрит на свой автомобиль, нелепо брошенный посередь дороги, смотрит на деревья по обеим сторонам от обочины, смотрит на себя – как бы со стороны, на то, что рождается в нем.
Он подхватывает легкое, пахнущее полевыми цветами и самую чуточку безумием тело девушки – да, точно, вот оно, она пахнет безумием: в этот момент он почти ее узнает – неаккуратно берется за излом талии – голова откидывается назад и волочится темными волосами по асфальту, но ему плевать на эту грубость, он тащит ее по дороге, ускоряясь, срываясь на бег и почти рыча, он чувствует ненависть, и чувствует кипящую жизнь вокруг, и чувствует желание продолжать; мир вокруг раскрашивается всеми оттенками алого, такого, как кровь, которая не останавливается, как кровь из раздираемого зубами беззащитного горла, как кровь, с которой утекает не только жизнь, но и слабость, и беззащитность, и надлом, и то безумие, которое у нее не получилось сдержать, другая кровь стучит в висках, во вздувшихся венах, он тащит ее и – скидывает через перила моста в реку.
Они нашли тело Лоры спустя четверть суток – и спустя день с момента приезда Дерека в Бикон Хиллз.
Белое платье, тонкое и легкое, так не подходящее ее сильному и волевому характеру, смотрелось на теле белым саваном, но Дерек видел за свою карьеру в полиции Нью-Йорка много трупов, и, стоя на похоронах, только отстраненно удивлялся тому, как спокойно он все переносит. Еще одна из Хейлов отправилась к духам предков. Еще одна зацепка, еще одна надежда узнать, что случилось той страшной ночью, когда сгорел их дом, отправилась на тот свет вместе с ней – призрачный шанс, но он был, пока какой-то чертов придурок не решил, что может лихачить по ночам.
Ему ведь пришло письмо.
В его съемную нью-йоркскую квартиру, одну из многих, которые он менял каждые несколько месяцев в бесплодных попытках убежать от прошлого и будущего разом.
Писала Кейт. Кто же еще смог бы выследить адрес. Как и всегда, ничего конкретного – про голоса в голове у сестры, про безумие, которое досталось дядюшке в награду за его злодеяния, ничего удивительного – бедная Кейт, которая считала всю их семью монстрами и, кажется, не по-христиански радовалась, когда их дом сгорел.
В ее удаленном от всех городов монастыре, в уединенной келье, у нее была масса времени на то, чтобы переваривать свою ненависть – и вариться в ней самой.
Кейт. Карающий ангел.
Постриженная в монашки Кейт, Кейт, смиренно читающая молитву, Кейт, слишком умная для того, чтобы идти к Богу самой короткой и прямой дорогой, и решившая, видимо, проложить свой путь к нему посыланием проклятий на головы всех тех, кого она считала неверными.
Или не только посыланием проклятий.
Она всегда была слишком чопорна, слишком заносчива, слишком умна.
Неистово трахалась по ночам и истово каялась днем, зажигала миллион свечей, капала воском на обнаженную кожу, молилась Богу днями и ночами напролет и пила красное вино, которое было кровью, и кровь опьяняла ее.
Безнадежно сексуальна – даже в рясе, грешна просто от рождения.
Недоступна. Она была всегда голодна – потому что смиряла плоть, и всегда покрыта миллионами шрамов – потому что ей нравилась боль, хотя она и говорила, что истязающие себя придут к Богу вернее всего.
Дерек смотрел на нее – и сгорал, как мотылек на огне.
Не зная, притянет ли она его к себе для самого иссушающего в жизни поцелуя или заставит молиться в тесноте каменной кельи, теряя голову от заунывных молитв и запаха благовоний, слишком удушающих, слишком сильных – как и сама Кейт.
Монашки из нее так и не получилось.
Разве что инквизитор.
Дерек бы никогда не сорвался из-за такой глупости, как это письмо от его сумасшедшей бывшей девушки, чересчур увлеченной спасением заблудших душ, если бы не одно но.
К письму было приложено медицинское заключение о наличии психических отклонений у Лоры.
И это меняло все.
Дерек разогревает заказанную вчера пиццу, пьет апельсиновый сок.
Он ждет Стайлза – они изображают мозговой штурм, впрочем, сейчас, после трех убийств, это выглядит все более и более неубедительно.
Они оба прекрасно знают, что происходит, и ни один, черт возьми, не желает этого признавать.
Поэтому они вяло обсуждают версии, становящиеся все более неправдоподобными, едят пиццу, рисуют схемы, снова едят пиццу, занимаются на нарисованных схемах сексом, а потом Стайлз уходит – он никогда не остается на ночь, и Дерек думает про себя, что Стайлз поступает верно – а Дерек изнуряет себя физическими упражнениями, пока не чувствует, что падает от усталости, ложится спать, каждый раз надеясь, что это и лошадиная доза снотворного помогут, но ничерта не помогает, и сны снятся все равно.
Первое убийство снится чаще всего, потому что – Дерек знает это точно – оно было неправильным.
Не было запрокинутой головы, и вырванного горла не было тоже, и чудовищного кровавого месива на месте трахеи – совсем нет.
После других снов Дерек чувствует звериное, быстрое, смертельное, чувствует ярость и гнев – а после снов с этой дурацкой, неправильной автомобильной аварией он все чаще боится обнаружить себя напротив здания морга, пытающимся исправить ошибку убийцы.
Слово «убийца» звучит просто великолепно.
Дерек пытается молниеносно позабыть все местоимения, которые он знал когда-нибудь.
Они могли бы познакомиться в полицейском архиве, под покровом ночи, случайно столкнувшись у одного и того же стеллажа – оба с выключенными фонариками. Вот это было бы круто.
Могли бы познакомиться за не-очень-то-семейным ужином с шерифом Стилински, который был организован спонтанно, просто по причине того, что Дерек, все же устроившийся в местную полицию помощником шерифа (все скрипели зубами, но его высокое звание и тот факт, что он работал в полицейском департаменте Нью-Йорка, сделали свое дело), заработался допоздна и, уходя, увидел свет, пробивающийся из кабинета шерифа, а Стайлз как раз притащил отцу слишком много вегетарианских бургеров.
Это было бы не так круто, но все равно довольно интимно – как раз настолько, чтобы объяснить, почему же они сблизились.
Но на самом деле, конечно, все произошло совершенно не так.
Стайлз был всего лишь одним из, казалось, миллиона подростков, которых Дерек допрашивал после второго убийства.
Второе убийство…
Эта девочка, Эрика, и оказалась-то там случайно.
Лучший в городе, но все равно дешевый и полуподвальный клуб, красный свет, зеленый свет, мерцание огней, зеркала, разделяющие ниши с неудобными диванами, покрытыми гадким синтетическим материалом – под кожу, при свете дня он смотрелся совсем убого: были видны все царапины и шероховатости на барной стойке, пыль на полках с алкоголем и потеки на потолке.
Когда они с полицией осматривали место, где последний раз видели Эрику Рейес, все вокруг выглядело совсем жалко.
Но Дерек представлял себе это место совершенно другим.
Или не совсем представлял.
По правде сказать, этот мультик ему крутили под веками практически каждую ночь.
Жара.
Привкус алкоголя витает в воздухе, тяжело оседает на губах и коже, делает ее липкой, манящей, блестящей мириадами капель. Душно, не хватает воздуха, но в этом и весь кайф – бесконечная тусовка асфиксофилов, вот на что это похоже.
Она пришла сюда впервые – тщательно замазала все свои прыщи у себя дома маминым тональником, накрасила глаза и губы как можно ярче, даже надела какое-то платье – и где взяла только, все, кто учился с ней в школе, же знают, что ничего, кроме мешковатых свитеров, она не носит, – и пришла.
Он наблюдает за ней из-под полуприкрытых век. В первый раз он был напуган, и был в ступоре, и был в оцепенении – но теперь все иначе. Он охотник, он – тот, кто дарит свободу от слабости.
Он давно не чувствовал себя так уверенно и спокойно, снедаемый собственными противоречиями.
Все дело в том, что она застряла здесь, все они здесь застряли. И он тоже. Но сейчас все иначе.
Он идет к барной стойке, медленно двигается под музыку, запрокидывает голову, представляя, как выглядит сейчас со стороны. Красивый торс, обтянутый майкой, сильные загорелые руки, пронзительный взгляд – он охотник, и ловит на живца.
Музыка подхватывает и кружит все вокруг, и он тоже кружится в этом танце, сужая круги вокруг нее.
Она пьет коктейль, старательно изображая томный и расслабленный взгляд – ты ведь не хотела чувствовать себя такой слабой, просто не хотела этого больше, и поэтому пришла, ведь так? – и делает вид, что не замечает его, не зная, как реагировать.
Он наклоняется к ней, их дыхание смешивается – и все вокруг растворяется в мешанине из звуков, света и цвета.
- Сегодня тут чертовски громко, не хочешь прогуляться?
Почему-то все только и хотели, что узнать, изнасиловал ли убийца Эрику Рейес.
Все ее бывшие одноклассницы, вчерашние выпускницы, задавали этот вопрос, как бы невзначай, между «может быть, еще чаю?» и «что же, вы уже уходите?».
«Так что, говорите, ее изнасиловали?» – спрашивали они, томно опуская ресницы, или наоборот, с нарочитой небрежностью: «о, сейчас такое время, убивают и насилуют на каждом шагу, бедняжка Эрика – а, кстати…»
Первые несколько десятков вопросов Дерек проигнорировал.
На следующие – поогрызался.
А потом, под конец дня, наконец задал вопрос, которого, кажется, и ждали милые дамы.
– А если бы ее изнасиловали, кто, как вы думаете, мог это сделать?
Так он и узнал про Стайлза Стилински, в которого, оказывается, Эрика была влюблена настолько, что и слышать не хотела о других парнях.
В сущности, было совсем неважно, как они познакомились – как и было сказано, они могли сделать это миллионом возможных способов.
Важным было то, что они продолжили общаться, не закончив все на уровне «– Эрика Рейес была в тебя влюблена, а вчера ей вырвали горло на заднем дворе клуба, в которые она отродясь не ходила, что ты можешь сказать об этом? – Вырванное горло – это интересно, я имею в виду, можно описать очень значимые отличительные черты, и нет, прости, я не подхожу на эту роль, ты видел мои мышцы на руках? Хотя о чем я, конечно не видел, в любом случае, прости, я ужинал с отцом и про это ничего не знаю, вот так».
Они случайно пересеклись потом в закусочной – и Стайлз спросил Дерека о том, как идут дела, а когда Дерек посоветовал узнать у отца, сказал, что отец велел не совать ему в это нос, и Дерек моментально понял, что Стайлз сунул и еще как.
Они разговорились – Дерек больше от безысходности (ему снились сны), а Стайлз – от любопытства, и Дерека минут двадцать забавляли неуклюжие попытки Стайлза вытянуть из него историю его семьи, а потом ему это надоело и он припер Стайлза к стенке, и тот вынужден был признать, сверкая глазами, что ему кажется, что убийство Эрики и недавнее убийство его, Дерека, сестры связаны, правда, он не может объяснить, почему так думает, не считая того факта, что обе жертвы – девушки, одного возраста и у обеих повреждения шеи, только у Лоры непреднамеренное, а у Эрики – явно нанесенное специально.
Дерек не догадывался об этом – он это знал, потому что сны уже начали ему сниться.
Только этим (и еще тем, что полиция была совершенно далека от мысли о том, что эти убийства связаны) и можно было объяснить то, что Дерек его выслушал. А потом посмотрел на расчеты Стайлза, который сравнивал параметры убийцы, которые можно было высчитать по повреждениям на теле Эрики, и те, которые были определены по следам на месте аварии. А потом пригласил к себе домой – хотя, разумеется, дешевый безликий набор мотеля: спальное место, кухонька и санузел – вряд ли можно было считать домом.
Дерек рассказал Стайлзу про Лору и дядю Питера – он, конечно, умолчал о том, что почти у всех в его семье были психические отклонения, сказав лишь об этих двоих – пиромания Лоры и паранойя дяди Питера являлись весомым аргументом в пользу версии Кейт.
– ...и если Питеру пришло такое же письмо, нельзя быть точно уверенным, что он не решил избавиться от Лоры, заметая следы, - закончил он тогда, не договаривая так и рвущееся на язык: «кроме того, близкородственными связями хоть можно объяснить, почему мне снится вся эта херня».
Они навестили Питера в клинике, но тот по-прежнему не подавал признаков возвращения в себя – словом, оставался в том же состоянии, в котором его видел последний раз Дерек, и их следствие зашло в небольшой тупик.
Через несколько дней случилось третье убийство, но до этого было еще кое-что.
Дерек заснул на чертовых пятнадцать минут.
За день до этого они слишком долго обсуждали текущие версии, а наутро Стайлз пришел слишком рано и, видимо, уже смирившись с тем, что единственный выход – ждать третьего убийства, предложил посмотреть фильм вместо того, чтобы тратить время и нервы на бесплодные попытки найти ответ.
Дереку было все равно, и он согласился. И заснул.
Ему ведь толком ничего и не снилось – отголоски, черточки даже, движение бедра, скольжение пальцев по обнаженной липкой коже, ощущение контроля и силы, власти, пальцы, сжимающиеся на запрокинутом горле, и губы, метящие его, агрессия и секс, слитые воедино, и обостренные чувства, и зверь, глухо рычащий под ребрами, прячущийся в отражении зеркала, вышедший на охоту зверь…
Дерек проснулся от собственного глухого рычания, попытался втянуть когти, которых, разумеется, не было, и наткнулся на тяжелый взгляд Стайлза.
– Ты называл ее по имени, – быстро проговорил он. – Эрику. У тебя губы красные.
А потом он его поцеловал.
И Дерек, сходивший с ума от агрессии и возбуждения секунду назад, потерял чертов контроль – хотя, когда он у него был, разве что зыбким призраком самообмана. Смешно даже.
После этого они не разговаривали три дня.
Стайлз тщательно прятал следы по всему телу, а Дерек тренировался в ударах по стенам и пытался выиграть еще один безнадежный раунд в борьбе за контроль с монстром внутри себя, не позволяя себе засыпать.
И у того, и у другого успех был переменным.
А потом случилось третье убийство.
Айзек Лейхи.
Выполнял отцовскую работу, ночью, на кладбище – и был убит. Тот же почерк, но теперь кое-что изменилось, Дерек чувствовал это – и не мог объяснить, почему он это чувствует.
Не было случайности. Не было неправильности.
Зато была одна четкая мысль.
«Мы все застряли здесь». Дерек понимал это, ощущал в своих снах и – не понимал одновременно. «Слабые, увязшие в болоте, мы все – здесь – застряли…»
Бикон-Хиллз действительно был маяком.
И Дерек чувствовал, что он далеко не единственный, кто бежит изо всех сил, неизбежно возвращаясь к началу.
В каком-то смысле смерть и впрямь была освобождением.
Эту мысль ему подкинул Джексон Уиттмор, сосед Айзека, которого допрашивал Дерек.
– Вы думаете, ему было лучше здесь? – презрительно и капризно скривив губы, спросил он. – Вы думаете, что Эрике было здесь лучше? Да они все застряли в этой дыре, она не смогла уехать из-за эпилепсии, Айзека не отпустил его отец, а я торчу здесь по вине своего, который решил обучить меня кое-чему лично, перед тем, как отправить в юридический колледж. Мы все тут гребаные неудачники, половина выпуска таких!
Дерек тогда только сказал что-то резкое, не найдя больше ничего подходящего для ответа.
И подумал, что пацан не понимает даже, наверное, насколько они на самом деле все здесь застряли.
У всех есть свой якорь, тянущий их сюда, словно магнит.
У Лоры, которая вовсе никуда не уехала, у Питера, который, может, и уехал бы, если бы мог, у него самого.
У Стайлза, кажется, якоря не было. Но он все равно оставался.
И Дерек не понимал, рад он этому или нет.
Они встретились снова вечером того же дня, в который произошло убийство. Обсудили детали, избегая смотреть друг другу в глаза.
А потом Стайлз вдруг как-то резко поднял взгляд и спросил неожиданно коротко для себя:
– Дерек, а ты заметил, что все убийства происходят по ночам?
Дерек прикинул в уме: ночная дорога, ночной клуб, ночное кладбище, и сказал что-то типа «хм, интересно», а Стайлз продолжил:
– Это значит, тот, кто убивает их, ночью не спит.
«Не спит» эхом отдалось в ушах, пробежало мурашками по позвоночнику, раскололось со звоном где-то в воздухе. «Не спит, проклятье, тот, кто ночью не спит….»
Дерек посмотрел на Стайлза – и сам скривился от того, что уловил беспомощность в своем взгляде.
«Ты гребаный адреналиновый наркоман или увидел во мне своего, а теперь тащишь с таким же отчаянным желанием защитить, как своего отца?» – хотелось спросить ему.
Но он не спросил, а потянулся и поцеловал Стайлза еще раз – взахлеб, кусая губы и жестко.
Не было никакого смысла притворяться.
Не было никакого смысла играть в нормальность.
Не было никакого смысла изображать, что он не чудовище.
Тем не менее, они играют в это до сих пор.
Дерек делает вид, что помнит, где он был в любую из ночей убийства. Стайлз делает вид, что не знает, что внутри Дерека спит монстр. Дерек делает вид, что не знает, что Стайлз знает. Стайлз делает вид, что не знает, что Дерек тоже догадался. Дерек делает вид, что не знает, что Стайлз делает вид, что Дерек не знает – и так далее, и по бесконечному кругу.
Монстры не живут среди нас, не прячутся за углами, не выныривают ночью в огнях автострад на обезлюдевшие дороги. Монстры не обитают исключительно в сказках, не маскируются под мамины старые платья в детских шкафах. Монстры не глазеют на нас из тоннелей метро и придорожных канав. Монстры внутри нас. Монстры – это мы сами.
Вопрос только в том, кто готов это принять и открыть ночью глаза, высунув голову из-под одеяла.
Вопрос только в том, как уживаться со своими монстрами.
Стайлз должен скоро прийти, и Дерек знает, что делать и что говорить, как заставить Стайлза уйти навсегда из его дома и жизни, и что делать потом.
Он не хочет проигрывать и эту битву с чертовым самим собой, не в этот раз. Дерек хочет быть хозяином своей судьбы, даже если для этого придется признать, что по его вине умирали люди.
Стук в дверь.
Дерек открывает дверь, открывает рот, готовый начать говорить – и закрывает его, потому что видит решимость в глазах Стайлза, и чувствует, что сейчас лучше молчать. Он уступает всего на секунду, а потом опять набирает в легкие воздух, но момент уже упущен, и за окном его комнаты сгущаются сумерки, когда Стайлз вталкивает его туда, и ничего толкового не говорит, а только бормочет: «заткнись, заткнись, заткнись, пожалуйста, только заткнись…», и начинает его раздевать, кусает шею, губы, и Дерек пытается его ошарашенно оттолкнуть, они борются, и тут Стайлз поднимает на него глаза, а Дерек застывает, не в силах сопротивляться тому напряжению, которое повисло сейчас в воздухе.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас пытался что-то контролировать, – говорит Стайлз. Слова тяжелые и практически осязаемые.
И Дерек, чувствуя себя так, словно из легких разом вышибли весь воздух, безмолвно опускает голову. Все это куда более весомо, чем он предполагал.
И зашло куда дальше, раз он не может сопротивляться.
Стайлз обходит его сзади, легко надавливая руками на плечи и принуждая опуститься на колени.
Проводит пальцами по шее – легко, почти бездумно, но у Дерека бегут мурашки.
Наклоняется и мягко прикусывает мочку уха, руками помогая Дереку расстегнуть ремень.
Брюки падают на пол, но Дерек чувствует себя полностью обнаженным, наверное, совсем не поэтому.
Ладони жестко сводят запястья вместе за спиной, щелкают наручники.
– Прогнись, – голос Стайлза звучит властно, и Дерек подчиняется в то же мгновение.
Руки гладят его по спине, по напряженным лопаткам, по ягодицам, губы касаются позвонков, очерчивают, дразнят. Стайлз прихватывает зубами кожу над копчиком, смеется тихо-тихо, скользит языком ниже, вырывая у Дерека изумленный вздох. Одна рука жестко ложится на член, крепко сжимая, заводя чуть вниз, даря ощущение контроля. Пальцы двигаются к основанию, оттягивают крайнюю плоть, обнажая головку, Стайлз дрочит ему насухую, и, проклятье, это невероятно. Пальцы другой руки Стайлз засовывает Дереку в рот, и тот облизывает их, обильно смачивая слюной, а через несколько секунд чувствует эти же пальцы у себя на сфинктере, рефлекторно вздрагивает и сжимается от осторожных поглаживаний, но Стайлз все еще гладит его член, выворачивает руку, вытворяя нечто совсем уж невероятное, и Дерек расслабляется, расслабляется полностью, позволяя хорошо себя смазать, и когда Стайлз входит в него, крепко сжимая пальцами плечи, вывернутые назад, он хрипло стонет, не ощущая совсем ничего неприятного, только давление и наполненность.
– Дерек, – говорит ему на ухо Стайлз, проводя рукой по ключицам, очерчивая мышцы груди и сжимая соски, – а ты ведь ничерта сейчас не контролируешь.
И Дереку сносит крышу.
Он слабо помнит, что происходит дальше и в какой последовательности – язык Стайлза у себя на заднице, пальцы Стайлза, поглаживающие подобравшиеся яйца, его член у себя во рту – и, наоборот, он раздвигает ноги и стонет, сходя с ума, и когда они оба, наконец, кончают, он чувствует себя вымотанным, опустошенным и абсолютно не думающим о том, что кто-то из них кому-то не_принадлежит.
Стайлз просыпается утром, обнимая Дерека Хейла, которому, кажется, впервые за несколько недель ничего не снилось.
Стайлз не глупец.
Сегодня должен быть расширенный допрос Джексона Уиттмора, которого, если говорить прямо и откровенно, Стайлз вчера подставил, изложив отцу гору фактов и домыслов и представив это все, как стройную теорию.
Конечно, она не подтвердится, и Стайлз уже знает, каков будет их вечерний разговор с отцом.
Отец не видел, как спит Дерек Хейл, но он тоже не глупец и умеет делать выводы, просто, быть может, придет к решению чуть позже.
К решению одной очень, очень интересной задачки для очень, очень сообразительного мальчика Стайлза Стилински, который настолько любит играть в игры, что даже представляется людям не своим именем.
Сегодня будет допрос Джексона.
Сегодня они с Дереком сядут в Камаро и уедут далеко-далеко, а дело – Стайлз уверен в своем отце, и в том, что, прочтя его письмо, он поступит именно так, как Стайлз и планирует – будет повешено как нераскрытое. Убийств больше не будет, а значит, все закончится хорошо.
Стайлз выворачивается из-под руки Дерека, идет на кухню, поджаривает тосты, наливает в два стакана апельсиновый сок.
У всех свои монстры, скрытые в самых дальних уголках души.
Иногда очень просто закрывать на них глаза, играть в игры, дразнить тигров, ловить кайф от адреналина, впутываясь в детективные истории, которые так легко обнаружить на работе отца.
Но однажды ночью они придут, встав в изголовье кровати, и спросят тебя, какую цену ты готов заплатить за то, чтобы остаться целым и жить нормальной жизнью дальше, узнав об их существовании. Какую цену ты готов заплатить за то, чтобы забыть о них.
И Стайлз думает, что знает ответ на этот вопрос.
Он знает, что внутри него тоже живет монстр.
И именно о них они с Дереком и будут неловко молчать по ночам, даже если пройдет тысяча лет, а они будут на другом конце земного шара.
Именно это они никогда и не смогут друг другу высказать.
Стайлз уже готов нести завтрак Дереку в постель, но его останавливает звонок на мобильный.
– Сынок, – это отец, разумеется, – ты был прав. Это Джексон Уиттмор, он во всем признался. Первое убийство было случайностью, два других – закономерностью. Он говорит, что хотел избавить жертв от слабости. Сегодня должен был быть убит Вернон Бойд. Я признаю, стоит почаще прислушиваться к твоим идеям…
Он говорит что-то еще, но Стайлз уже его не слушает.
@темы: АУ, Фик, Стайлз Стилински, Дерек Хейл, Мини, NC-17, Рисунок, Слэш
-
-
27.08.2013 в 03:21Автор, дорогой, ну я понимаю, что "Пейринг: махровейший стерек" у всех бывает разный, но я Вас умоляю, поставьте Дерек/Стайлз, Стайлз/Дерек, дабы больше никого не травмировать
с разгону об стенуХотя, че это я, может другим стерекоманам пофиг, одна я такая нервная?)))))
Текст хорош, спасибо, идея цепляющая, а концовка
Артеру отдельное спасибо
-
-
27.08.2013 в 04:00*пытается развернуть легкие обратно*
-
-
27.08.2013 в 04:01это вы такая нервная, да %)
-
-
27.08.2013 в 07:46спасибо за историю. Я до последнего опасалась, что это таки Дерек)))
Veloute, спасибо. Ваш арт добавляет дополнительной жути к общему ощущению от.
-----------
Хотя, че это я, может другим стерекоманам пофиг, одна я такая нервная?)))))
это вы такая нервная, да %)
Я бы даже сказала, что это дополнительный плюс - то, что они меняются))))))))))))))))))))))))
-
-
27.08.2013 в 09:11Вот, блин, та же самая фигня... Это как все туже закручивающаяся пружина... и так страшно оттого, что все, ВСЕ указывает на Дерека, и что они оба верят в это, и что Стайлз готов ради него на все... И так правильно, что они меняются... Вообще, у вас получился очумительный Стайлз... А сны Дерека, где когти, и зубы, и разорванное горло... И убийца, который хотел исправить...
Спасибо вам, вы, пожалуй что, примирили меня с этим фестом.
-
-
27.08.2013 в 09:47-
-
27.08.2013 в 12:35-
-
27.08.2013 в 16:49Правда я не поняла почему тогда Дереку такие сны приходили
-
-
27.08.2013 в 20:40апплодирую за финал стоя
шапку я не читал, как всегда, - был приятно удивлен *___*
мне надо побегать по потолку, чтобы написать внятный комментарий про сам текст, вернусь - продолжу)
про оформление скажу сейчас: баннер и разделители отлично сочетаются с текстом, так что снимаю шляпу перед артером
спасибо за работу вам всем )
-
-
27.08.2013 в 21:04-
-
27.08.2013 в 22:07Потрясающе, правда. Спасибо большое за работу.
-
-
28.08.2013 в 12:06-
-
28.08.2013 в 16:53-
-
28.08.2013 в 19:21-
-
28.08.2013 в 23:15sablefluffy, спасибо! ^^
Prophetsong, мимими) ну, там даже неважно, Дерек это или нет. реальность - это лишь форма восприятия)) они в это верили и поступали по своей вере, значит, для них это и было реальностью.) хэ там чисто для любителей хэппиэндов и для того, чтобы не вдаваться в дебри мотивации Дерека. потому что первая жертва-то его сестра, это для Джексона она могла быть случайной жертвой автомобильной аварии, в которой он почувствовал себя сильно, уверенно и на своем месте. но я обязательно напишу текст про Дерека-маньяка, он у меня очень ярко представляется _действительно_ в этой роли)
АТуин, вау, спасибо за такой невероятно эмоциональный отзыв! мне крайне приятно, что я смогла доставить вам удовольствие)) и да, мне тоже кажется, что смена раскладки всегда практически привносит дополнительную перчинку))
Onixsan, Шифт, ня, спасибо ^^
tan44ick, Дереку приходили такие сны, потому что его состояние в целом схоже с состоянием Джексона - ну, мысли про то, что это гиблое место ничерта никого не отпускает, что они все здесь застряли, желание проконтролировать ситуацию, которая никак не поддается контролю, чувство силы и уверенности... может, потому, что первой жертвой была его сестра, он почувствовал это особенно остро и дальше уже свободно ""подключался" к этой волне.
yanek, спасибо большое )) возвращайтесь, мне будет приятно прочитать развернутый коммент!))
LOka-LOka,
NikMac, с музыки все началось)) спасибо!
JoeEva, ура! очень приятно это слышать)) мне тоже показалось, что раскладку я придумала не просто сходя из "а пусть Стайлз будет сверху", а руководствуясь кое-какими психологическими причинами)))
NEZUMIkun, не знаю, что там с их монстрами будет дальше, но то, что это - новая дорога, замечено абсолютно точно)) они такие замечательные, у них обязательно должен быть шанс.) спасибо!
Terracotta1, оо, спасибо-спасибо)) Стайлза обычно рисуют милым и обаятельным, собственно, про него-то я и написала в шапке, что "потенциальный ООС"))) я рада, что он нравится!)
-
-
29.08.2013 в 14:07-
-
29.08.2013 в 16:38Текст настолько понравился и так измучал, что когда выяснилась невиновность Дерека осталась лишь усталость - я точно так же сходила с ума вместе с ними и когда все закончилась. радоваться сил не осталось просто
спасибо за это)))
-
-
30.08.2013 в 18:04-
-
02.09.2013 в 14:21люблюблюблюблюблюблюблю такие тексты! прям аааа!
где записываться в фанаты?
-
-
02.09.2013 в 20:20-
-
06.09.2013 в 13:07-
-
06.09.2013 в 16:42безумие, эмоции, детективная линия - все на месте
и хэппи-энд, с одной стороны, порадовал, а с другой, не верится, что с Дереком все будет в порядке
-
-
19.09.2013 в 19:42-
-
24.03.2014 в 19:06Конечно я бы не отказалась прочесть ещё пару абзацев, но вы закончили на правильной ноте
Крутой фик, спасибо
-
-
08.07.2014 в 17:17