Я уже не наступаю - я танцую на этих гребаных граблях.
Название: Боже, храни Королеву Маб
Автор: Шифт
Артер: Ториа Гриа
Бета: sablefluffy
Пейринг: стерек
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: NC-17
Размер: 17,5 т.с.
Саммари: "Кeep calm and hoооооооооооwl to the moon!"
Предупреждения: школьная!AU, секс между несовершеннолетними, разные варианты раскладки
Дисклеймер: герои не наши, Англия не наша, все не наше
Ссылка на скачивание: doc с картинками, doc без картинок
- В Лондоне.
- В Лондоне?
- Да. В Лондоне. Ну это там, где рыба, чипсы, чай, паршивая погода, Мэри-ебать-её-в-сраку-Поппинс… Лондон! (с) Большой Куш
— Стайлз.
Стайлз только натянул тонкое одеяло на голову, закрываясь от внешнего мира, требующего чего-то серым невыразительным голосом. Неизбежного.
— Стайлз.
Он подтянул прохладные колени к груди, съежился. Наверное, он все равно проснулся бы сам, через десять минут или полчаса, просто от холода.
— Стайлз, — не унимался внешний мир.
Открыв глаза, Стайлз откинул одеяло и сел, уставившись на соседа по комнате.
— Твой будильник звонит уже второй раз, — сообщил сосед. Мобильник на тумбочке и правда попискивал. Пора было поменять мелодию – эту мозг научился игнорировать через неделю использования.
Стайлз поглубже зарылся лицом в подушку.
Колин – крошечный, полупрозрачный, вечно простуженный мальчик, рядом с которым даже Стайлз чувствовал себя силачом, обычно не доставлял проблем. Единственное, о чем он просил (не требовал, что характерно, а именно просил, чему было трудно что-то возразить) – это не шуметь. Не шуметь с утра, пока Стайлз собирался, не шуметь днем, делая уроки, не шуметь вечером… да Стайлз как ниндзя уже был!
Но спорить с Колином действительно было трудно. Для начала необходимо было оказаться в одной реальности (а не в параллельных), не говоря уже о том, что возмущаться и орать Стайлзу стало как-то неловко.
Примерно на десятой минуте знакомства – после рассказа Стайлза о любимом лакроссе – Колин оказал ответную любезность, поведав, что мечтает он о двух вещах: гениально писать стихи и красиво умереть. Стайлз подавился и запомнил, и примерно неделю косился на соседа с легким ужасом. Но почему-то Колин не торопился резать вены в общей ванной комнате, не раскидывал по углам коробочки от снотворного и не встречал Стайлза, свисая с люстры.
Не звучи рассуждения Колина настолько эфемерно, и не выгляди он уже наполовину уморенным, Стайлз непременно рассказал бы кому-нибудь… Но сперва он не знал, что с этим делать, затем просто удивлялся, а потом и вовсе привык.
И, вуаля, у него уже не один, а два будильника.
— Да, да, — пробормотал Стайлз. Колин постоял над ним, тяжело посопел заложенным носом и принялся ходить по комнате, неодобрительно покашливая.
Стайлз глубоко вздохнул, вылез из-под одеяла и, обхватив себя обеими руками за плечи, побежал в ванную. Там было уже не просто зябко, нет. В ванной комнате стоял могильный холод, от которого все волоски на теле встали дыбом. Он не знал, было ли там холодно по-настоящему — в смысле, что любой нормальный человек (не англичанин), помещенный в такие условия, остался бы недоволен — или же лично ему, выросшему в Калифорнии, хотелось ныть, жаловаться и стучать зубами.
Стайлз выкрутил кран с горячей водой до упора, наблюдая, как течет вялая струйка теплой водички. Второй кран он даже трогать не стал, мощный поток ледяной воды оказался бы совсем не кстати. Стайлз ждал, пока вода протечет, пританцовывая на кафельном полу. Дома он бы подремал еще минут десять-пятнадцать, но узкий край чугунной ванны даже выглядел негостеприимно, а прислониться к каменной стене, покрытой кафелем… Да от такого Стайлз сдохнет от пневмонии, на зависть Колину. Или просто начнет надсадно дохать. А Колин будет тихо осуждать.
— Сегодня я устраиваю смену постельного белья, — заметил Колин, тщательно заправляя кровать. И подушку положил поверх, выставив угол – но покраснел Стайлз даже не потому, что его незаправленная постель выглядела основательно пожеванной. Просто… Ну, да, простыня верно служила ему уже три недели, и, по какой-то причине, Колин обращал внимание и на этот факт, и теперь выдавал намеки, которые Стайлз даже научился понимать. Иногда.
Просто он никак не мог найти неуловимую кастеляншу! Стайлз честно старался подкараулить ее до уроков, после, вечером, один раз даже героически вместо завтрака – и все впустую. Поэтому он временно сдался. Да и не так страшно все было, мылся-то Стайлз каждый день, и не пахло от постели ничем…
Вроде.
Да нет, точно не пахло. В этой холодине у него по утрам даже не стояло, не говоря о том, чтобы потеть во сне. А уж отсутствие стояков точно было показательным.
Стайлз невнятно помычал, торопливо одеваясь и стараясь не измять школьную форму – дорогую, элегантную, с нашивкой, просто сшитые понты, а не форма… И неимоверно колючую при этом. Только чудеса и божий промысел удерживали его от того, чтобы не почесать зад прилюдно.
Закинув сумку с учебниками на плечо, Стайлз быстро всунул ноги в сникерсы, сминая задники, направился к двери и притормозил, только осознав, что Колин совсем даже и не торопится. А ведь обычно они ходили вместе – потому что, каким бы Колин ни был, завтракать Стайлз предпочитал не в одиночестве.
— Эй, — нетерпеливо позвал Стайлз, — ты потом пойдешь, да?
— Сегодня приезжает мой папа, — с достоинством покачал головой Колин, засовывая тетрадь в сумку. – В полдень. Мы поедем на день рождения моего прадедушки. Ему исполняется девяносто лет.
— А зачем ты сейчас-то вскочил? – не удержался от вопроса Стайлз и тут же пожалел – Колин ответил взглядом левретки и промолчал. Молча осудил, значит.
— Окей. Значит, на ланче тебя не будет, так?
Колин подумал и заторможенно покивал. Видимо, годы кровосмешения сделали свое черное дело – Колин почти на все реагировал замедленно.
Зато он был чистокровным (как левретка) и получал уважение окружающих исключительно из-за того, что его предки размножались настолько же вдумчиво, насколько селекционеры выводят новый сорт репы. И если бы дома, в Америке, парня в лучшем случае считали бы нелепым доходягой, тут… черт, да статус Колина был выше, чем у Стайлза.
Даже у швабры в подсобке статус был выше, чем у Стайлза. Ладно, это преувеличение, но Стайлз искренне полагал, что переезд окажется полезен не только в отдаленной перспективе, но и в сиюминутной.
Где еще строить себя заново, как ни на другом континенте?
Нет, в Калифорнии все было не так уж плохо. Просто и понятно, и даже если лично он не укладывался в эту простоту, то, по крайней мере, было ясно почему. И неудачи с девчонками, опять же… На крутого качка-спортсмена Стайлз не тянул, несмотря на тренировки, отличная учеба делала его привлекательным только на время контрольных, а заболтать девушку не получалось. Он стеснялся, хорошо подвешенный язык немел во рту, отмирая только рядом с пацанами или Хизер, подругой с первого дня детского сада. С ней-то было легко и весело. Настолько, что когда они попытались встречаться, то сразу прекратили это нелепое занятие. Слишком неловко было целовать друг друга, попахивало каким-то инцестуальным извращением в духе Ланнистеров. Их единственный секс, оказавшийся первым для обоих, и вовсе теперь было запрещено упоминать. Более нелепо лично Стайлз, например, себя в жизни не ощущал.
Поэтому Стайлз не особо упирался, когда отец начал разговоры о другой школе, попрестижней. В общеобразовательной он, если откровенно, половину времени бездельничал. Стайлз не воспринимал это всерьез, хорошо понимая, что денег на частную школу у них нет, но разговоры поддерживал – мол, было бы круто, пап, реальная путевка в хорошую жизнь, все дела…
Он тогда захохотал над удачной шуткой — когда отец торжествующе сообщил, что если Стайлз хорошо сдаст экзамены, ему может перепасть грант на обучение в престижной частной школе Лондона.
В юности, когда папа еще не знал маму, он поколесил по Европе, куда отправился в путешествие после школы. Тогда многие так делали, и Стайлз слышал рассказ об этом сотню раз. Другое дело, что факт поездки в Англию папа как-то не озвучивал. Теперь стало ясно, почему – рассказывать о «хорошей, кхе-кхе, знакомой» отцу явно было бы не с руки…
— У вас была любовь? – подвигал Стайлз бровями.
— Скорее, общие интересы.
— Это какие же? Секс, наркотики, рок-н-ролл? – Стайлз не унимался. Он уже давно предлагал отцу начать хотя бы теоретически думать о свиданиях, глядишь, тот лет за пять созрел бы… А тут, поглядите-ка, папа оказался совсем не таким стоиком. Еще и бурчать начал, что нечего ржать, он в юности тоже зажигал ого-го…
Зажигал – не то слово, согласился про себя Стайлз. Вот и знакомые какие-то нарисовались. Которые с папой раньше занимались не пойми чем, а теперь сидят в попечительском совете.
— И даже без взяток? – задумчиво уточнил Стайлз, когда понял, что папа не прикалывается. Ему как-то не верилось в возможность элитного образования, не оставляющего тебя в долгах по самую макушку.
Папа обиделся и постучал ему по лбу пальцем:
— Грант, Стайлз. Г-р-а-н-т. Возможно, сынок, тебе действительно не стоит учиться с умными людьми…
— Эй! – тут же возмутился Стайлз.
Было страшно, конечно. Он не говорил об этом вслух, но уехать от папы и жить в другой стране? Стайлз переживал и за него, и за себя — и не смог бы сказать, за кого больше. Опять же, Хизер. По ней он точно будет скучать. Она, конечно, сама же и начала его утешать, говорить о звонках по скайпу, про то, что он обязательно должен свалить и начать рассказывать ей, наконец, что-то поинтереснее, чем отвратительные истории про мужское обрезание, серьезно, Стайлз, гадость какая… И все равно, вечер, когда он сообщил знаменательную новость, кончился тем, что они сидели, как два старикана, смотрели детские фотографии и вытирали сопли.
На этом причины не ехать заканчивались. Причин ехать было больше, и кобенился Стайлз недолго, в основном, только ради того, чтобы подумать, как следует. Даром, что об Англии он не знал ровным счетом ничего.
Впрочем, довольно быстро Стайлз понял главное: в Калифорнии он был просто никем, а, приехав сюда, стал всем тем, чем становиться не стоило.
«Школа Святого Павла», школа-интернат для мальчиков от 14 до 18 лет – господи, да только от одного названия хотелось ржать. Разве настоящие люди посещают такие места? Учатся там, живут? Каким боком это вообще относится к реальной жизни?
Оказалось, учатся, хотят учиться, впадают в отчаяние, если не поступают, судя по отзывам в сети, даже мечтают… Это тоже сыграло свою роль: если люди туда хотели, то, должно быть, и ему не стоило оставаться в провинциальной государственной школе, влезая затем в кредиты ради не самого лучшего колледжа. Стоимость чего-то по-настоящему крутого ни он сам, ни даже они с папой не потянули бы — какого бы высокого мнения об уме сына не был папа. Стайлзу, хотя он и старался не говорить об этом, все-таки нелегко было подготовиться к GCSE за такое короткое время (почти без материалов, к сетевому экзамену, все сам), пройти интервью по скайпу, а затем, ни разу не побывав в школе, выбрать предметы для A-levels.
И текущая учеба не должна была пострадать, наоборот. И подготовить все документы, информацию о которых тоже надо было рыть ему, не папе же. И сделать собственную банковскую карточку, которая не подвела бы в Великобритании. И спать — ну хотя бы по пять часов…
К моменту отъезда Стайлз едва соображал, половину времени проводя, словно в тумане. Оно и к лучшему – расставание вышло и вполовину не таким печальным, как могло бы. Минут десять Стайлз пялился в иллюминатор, думая о том, как же он теперь будет, что ждет в будущем, размышляя сразу о куче вещей, от первого полета на самолете до необходимого количества карманных денег.
На одиннадцатой минуте он уснул и проспал весь полет, проснувшись только один раз – чтобы отказаться от ланча и вывернуться в кресле поудобнее, приняв странную, но вполне приемлемую позу. Он слишком вымотался, чтобы переживать еще и из-за полета.
Стайлз спал вплоть до осторожного похлопывания по плечу. Стюардесса, удостоверившись, что он открыл глаза, убрала руку и выпрямилась.
— Сэр? Пожалуйста, приведите спинку кресла в вертикальное положение и пристегните ремни, — попросила она, видимо, не в первый раз, и пояснила. — Мы вот-вот приземлимся в Лондоне.
— Школа основана в 1881 году, — с гордостью рассказывал его временный куратор, он же помощник главы дома, Бенджамин Оутс, блекло-рыжий чувак с изумительно непонятным акцентом. Стайлз тащил чемодан, пыхтел под тяжестью рюкзака и совсем не был готов к рассказу о школе, но благоразумно решил пока отмалчиваться. – Не из самых старых, конечно, но зато мы не зависим от государства. Кто-то даже считает нас новаторами и либералами… А, это? Это церковь. Не беспокойся, обязательные службы всего два раза в неделю.
Стайлз едва сдержал стон, кое-как превратив его в не самый искренний возглас восхищения – он как раз увидел здание школы полностью, не скрываемое больше кронами деревьев. Впрочем, если откинуть усталость, то гордо возвышающийся особняк Стайлза и впрямь впечатлил. Сразу захотелось выпрямить спину (рюкзак тут же согнул ее обратно) и дождаться, пока навстречу выкатит Профессор Икс, поприветствовать своего нового одаренного ученика.
Профессора, увы, не было. Только Оутс, соловьем заливавшийся о том, насколько круты основатели школы Святого Павла, учащиеся школы Святого Павла, дома школы Святого Павла, и, наверняка, сам святой Павел тоже был круче всех. Может, ездил на боевом единороге — тот как раз красовался на эмблеме.
Хорошо еще, что в этой школе хотя бы система обучения отдаленно напоминала американскую, иначе у Стайлза крыша бы поехала. А так… он точно так же выбрал себе предметы и посещал их в соответствии с расписанием. Другое дело, что обязательные ежедневные собрания в 8.30 утра, совмещенные с завтраком, были действительно обязательными. Для всех. Независимо от тщательно составленного расписания. Как и спорт: хочешь-не хочешь, а на трех видах вкалывай. Стайлз с грехом пополам определился, взяв конную езду (вроде несложно), футбол (наугад) и теннис, решив, что уж с ракеткой-то он точно справится (ошибочно).
Новаторы! Либералы! Вон, даже иностранцев принимают без проблем! И если это было отсутствием проблем… о-о-о… Стайлз скрипел зубами и тихонько ругался уже через неделю такой жизни. Хорошо еще, что посещения церковных служб были чистой формальностью, и он, как и все прочие, на них беззастенчиво читал, учил или просто копался в телефоне. Плохо, что все остальное формальностью не было.
Стайлз знал, что придется привыкать, предполагал, что новичку придется трудно, не дурак же он. Господи, да его в документах официально записали, буквально, как «заморского студента». Удивительно честное для вежливых англичан обозначение. Все здесь было загадочным, непонятным, во всем нужно было разбираться и ко всему привыкать, начиная от одних только пацанов вокруг и заканчивая невозможностью прийти в пижаме на первый урок. Хотя кампус совсем близко, и никому бы, блин, его теплая пижама и носочки не помешали бы!
Встать посреди урока, выйти в библиотеку или вообще куда-либо, кроме туалета? Какое там. Когда Стайлз поднялся, чтобы потянуться, громко хрустнув шеей, на него посмотрел весь класс поголовно, и учитель, конечно, тоже. Они, само собой, сделали вид, будто ничего такого не произошло, но только идиот не понял бы, что так делать не стоит. Всего пятнадцать человек в классе – а осуждения как от небольшой толпы.
К тому, что их так мало, тоже надо было привыкать. И, казалось бы, все должны друг друга знать при таких условиях – но нет, к нему никто не подошел познакомиться в первый день, и никто особенно не стремился поддержать смоллтоки в дальнейшем. Даже о погоде (возможно, Стайлзу не стоило жаловаться на холод).
И машин у них не было… Не из-за недостатка средств, не из-за жизни в интернате – добрая половина парней как раз-таки разъезжалась после школы по домам. Просто не было и все. Таким образом, первая же тема для беседы, казавшаяся Стайлзу идеальной и универсальной, автоматически заглохла, не начавшись. Оставалось лишь сосредоточиться на учебе.
При этом учителя… вежливые, спокойные, к каждому нужно было обращаться «сэр», в его адрес звучало безукоризненное «мистер Стилински», и это напрягало. Ну как с ними поспорить или обсудить что-то? Никак. Приходилось следовать чужим правилам, и от этого Стайлз уставал отдельно.
Когда он всего лишь один раз попытался придремать на уроке – выполнив задание, между прочим, просто скоротать остаток часа – тут же схлопотал наказание, и не какое-нибудь, а совершенно бесчеловечное. Теперь он был обязан несколько дней подряд до ежеутреннего собрания отмечаться в журнале у дежурного учителя, словно доказывая, что сон – не самое главное.
Домашнюю работу нужно было делать не онлайн, а писать от руки, и поначалу у Стайлза отваливалась кисть, а почерк…. Его почерк прокомментировал даже Колин, обычно не позволявший себе замечаний. Увидел раскрытую тетрадку на кровати и принялся восхищаться: первый раз вижу человека, который умеет стенографировать, надо же, ты ходил на курсы, наверное, это так необычно, Стайлз…
Стайлз еле смолчал, разминая ноющую ладонь. Что-то в ней щелкало и похрустывало.
— Напоминаю всем болельщикам про хоккейный матч с королевской школой, который состоится в субботу.Общий сбор в вестибюле в полдень. Большая просьба не опаздывать. Следующая важная новость — в воскресенье служба продлится на час дольше, в честь дня апостола и евангелиста Матфея, — монотонно рассказывал учитель, чьего имени Стайлз не знал, поскольку никаких предметов у него не посещал.
Он исподтишка огляделся – кажется, никого эта новость не расстроила. Или, что более вероятно, никто не позволил себе нахмуриться, скорчить рожу или вздохнуть. Стайлз уткнулся в свою тарелку.
Не то что ему было чем заняться в воскресенье.
Стайлз ткнул вилкой в ломтики черной колбасы и глубоко вдохнул, давя рвотный позыв. Кровяная колбаса и гребешки: сразу видно, что в этой школе учатся богатые мальчики. И ебанутые. Никого вокруг эта хрень не смущала, более того, все ели с аппетитом. Может, все в этой школе вампиры? Древние, сложные, лопают пусть и обработанную, но кровь. А он — человек, и его придерживают живым, чтобы не портился. А потом подадут к рождественскому столу.
Стайлз потряс головой. Стоило ему привыкнуть к странному, но съедобному месиву в тарелке и не пугаться, узнав, что сегодня на завтрак будет «жаба в колодце», а по-простому – сосиски в тесте, как повара находили новые способы проверить его выдержку.
Позавчера их кормили пирогом с почками, вчера — жареной печенкой. Стайлз вообще сомневался, что внутренние органы нужно есть, а не закапывать в яме двадцати фунтов глубиной. А студенты наворачивали, кто-то даже хвалил – Стайлз покосился, и верно, за соседним столом полузнакомые парни сдержанно одобряли черную хрень и собирались пойти за добавкой. С кем-то из этих извращенцев у него даже были одни предметы! И один биологический вид. И одна планета, что было еще более парадоксальным.
Как сказала бы ему Хизер — хватит ныть, чувак, надоел уже, доставай конспекты. Стайлз так и поступил.
Учеба, при всех различиях, Стайлза не угнетала. Ему даже начало нравиться, что с ним тут не дружат, а учат, да еще и за идиота не держат. Думай, старайся, а если не выходит – старайся усерднее. Если дома Стайлз успевал лучше всех без особого напряга, то здесь ему приходилось трудиться, и трудиться всерьез. У него даже проблем с концентрацией почти не было – их он просто не мог себе позволить.
Да и не хотел. Стайлзу нравилось разбираться в том, чего не понимают другие, узнавать новые факты и самостоятельно находить связи между ними. И он не сказал бы такого вслух, но особенно ему нравилось быть умнее всех. Раньше это было неоспоримым достоинством, которое не могли победить любые недостатки.
Именно поэтому сегодня Стайлз собирался предоставить всему классу свое эссе – уж такую-то инициативу должны были оценить? Как он понял, кого-то вызывали к доске только при горячем и настойчивом желании самого ученика, а просто так – ни-ни. И, раз уж Стайлз тяготел к журналистике и хотел заниматься именно этим (надеялся, по крайней мере), ему нужно было практиковаться в том, о чем другие не думали или же не хотели думать.
Он еле дождался истории. По счастью, она в расписании стояла первой.
Папа, наверное, дал бы ему по шее за такие провокации: только поступил и уже выкаблучивается. Что ж, один плюс – папы тут не было. И ничто не помешало Стайлзу договориться с мистером Торндайком, учителем истории, который сам выглядел, как ожившая история и вот-вот готов был кануть в Лету.
Стайлз вышел к доске, встал перед классом. Прокашлялся. Вот теперь он действительно занервничал – все в самом себе казалось ему нескладным, начиная с дурацкого пиджака и заканчивая слишком длинными конечностями. Возникло ощущение, словно он вспотел вообще везде.
— Привет, — начал он. – Меня зовут Стайлз, я хочу представить вам свое эссе о менталитете жителей Великобритании и его влиянии на ее развитие.
Начало офигенно удачное, что уж там, но… но, по крайней мере, мало кто его ожидал. От него вообще никто пока ничего что не ждал.
— Мы все знаем, что я рассуждаю с точки зрения иностранца, верно? И, с одной стороны, я не могу полностью понять историю и наследие… у меня нет за плечами такого культурного багажа, какой есть у каждого, сидящего сейчас передо мной. Тем не менее, у меня есть всего одно, но неоспоримое преимущество: свежий взгляд. Взгляд со стороны. И я хотел бы рассказать о том, что я вижу. Я вижу спокойствие. Я вижу не просто соблюдение традиций, а настоящую любовь к ним. Классовое общество, которое не терпит бунта.
Мистер Торндайк неодобрительно жевал губами, да и ребята в классе то ли напряглись, то ли поскучнели.
Стайлз глубоко вздохнул.
— И, тем не менее, у англичан есть героический архетип, всегда поражавший меня — начал он. — Архетип авантюриста-одиночки, поворачивающего историю. Лоуренс Аравийский, белые раджи Саравака (Джеймс Брук с потомством). Безбашенные сорвиголовы и, в то же время, патриоты своей родины, которые с превеликой радостью вернутся в старости домой, разобьют сад и, попивая чай, будут рассказывать о своей бурной молодости. Шерлок Холмс? Это, пожалуй, Бэтмен, первый супергерой, о котором узнал весь мир. Если, конечно, не считать Иисуса, — он позволил себе улыбнуться.
… пока Стайлз не приехал сюда, он, как и многие, имел об Англии смутные и романтические представления. Герои-одиночки? Джентльмены в безукоризненных костюмах, с манерами, выгодно отличающими их от всего остального мира, боже-храни-королеву? Джеймс Бонд со смертельным оружием в зонтике и восхитительный английский юмор.
Наивно, но заочно он относился к Англии куда лучше, чем после близкого знакомства с ней, и искать хорошие стороны Стайлзу пришлось заново. Он сравнивал Англию, о которой слышал раньше с той, которую он знал теперь, сам.
В учебниках писали, что Америку основали переселенцы, которым нечего было терять. Если не преследуемые по религиозным причинам, то ребята с криминальными наклонностями, бежавшие на другой континент от справедливого возмездия, в поисках лучшей жизни. Возможно, среди них были те, кто чувствовал в себе стремление к новому, к неизведанным землям, рискующие больше никогда не увидеть родных, но готовые пожертвовать всем ради высадки на новые берега.
— Может быть, такие же люди полетят колонизировать Марс. Слышали об этом проекте? Я не знаю, настоящий он или нет. Может быть, это просто грандиозный фейк. И не знаю, когда это произойдет в действительности — при моей жизни или после. Но я точно знаю, что я бы — полетел. И многие крутые психи-англичане – тоже.
Стайлз замолчал, облизывая пересохшие губы. Он подозревал, что тема вызовет вопросы, может, даже неудовольствие… Вернее, рассчитывал на это. Если бы все остались равнодушны, Стайлз огорчился бы.
Но он никак не ожидал сдержанных улыбок и аплодисментов. Он даже не был уверен, что его правильно поняли – Стайлз-то старался не похвалить их, не спеть оду своей влюбленности в Туманный Альбион, а показать важность следования примеру своих великих предков. Дерзать, а не сидеть на одном месте занудными снулыми рыбами, ни на что не реагируя!
Стайлз никак не мог вписаться, со всем, начиная с акцента, манеры говорить и писать, менталитета, само собой (и ничего из этого он исправлять не собирался). Но сегодня он чувствовал, что задел нечто глубинное. В англичанах сидел дух первооткрывателей – может быть, не во всех, может быть, не до конца ими осознан, может, он даже не раскроется в них до конца жизни. Но эти ребята соблюдали свои странные традиции не только по велению души, но и по необходимости, выработанной веками истории.
— Неплохо, мистер Стилински, — мистер Торндайк поднялся с кряхтением. – Больше литературно, чем исторически, но ваши примеры имеют… мн-н-н… право быть выслушанными. А мы, таким образом, перейдем к концу девятнадцатого века и ознаменовавшим его бунтам, н-да…
Стайлз сел, чувствуя, как горят уши – от полученного внимания, из-за того, каким странным образом все обернулось — и просидел так до конца урока. Опять же, он ожидал чего угодно, но только не сомнительного комплимента от проходившего мимо одноклассника:
— Было интересно узнать точку зрения иностранца, — сообщил этот парень, задержавшись возле его парты. Стайлз поднял голову. – Практически без перечисления стереотипов о файв-о-клоках и столовом этикете.
И пошел дальше, Стайлз только и успел, что моргнуть. Этого чувака он знал, парень, по фамилии Хейл: у них была объединенная история, а еще он блистал в футболе и встречался на конюшне. Если бы не форма, Стайлз решил бы, что это школьный рабочий-латинос, вторая волна эмиграции, все дела.
Можете считать это позитивной дискриминацией, но на англичан у него не вставало. А вот на симпатичных мексиканцев – вполне.
Ну так. Привставало. Чуть-чуть.
Хейл так же был единственным свидетелем того, как позорно Стайлз пообщался с конем впервые в жизни — через пять минут после знакомства норовистая зверюга цапнула его за плечо, оставив громадный синяк, сошедший только через три недели. Стайлз тогда заорал матом и заслужил неодобрительное покачивание головой. Еще он успел на тренировке толкнуть Хейла на скользком от дождя футбольном поле, ну врезался просто, с кем не бывает, причем от этого сам же куда больше и пострадал, даже ободрал коленку.
Стайлз так его и запомнил – по своему чувству стыда, очень странной для англичанина и крутой внешности, и такому лицу, словно Хейлу всунули Биг-Бен в его красивую задницу. Да еще и сказали, будто это дело рук Стайлза.
А ведь скажи он Дереку об этом, тот непременно скорчил бы рожу, поджал губы и выдал бы что-то вроде: «Ректальные шутки? Как изысканно».
Нельзя сказать, что единственное эссе изменило его жизнь, но постепенно, день за днем, дело пошло на лад.
Сперва оказалось, что Стайлз жует свои бобы с грибами не один, а бок о бок с другими чуваками. Затем он падал на футболе мордой в грязь не просто так, а со смыслом и под чужие одобрительные комментарии, и вообще молодец, в этот раз попал по мячу, лошара. Потом – что ему вроде как показывают город. Что он вообще умудрился наконец-то выбраться за территорию школы!
Всё это Стайлза радовало, слегка льстило и не слегка сбивало с толку. Компания подобралась разношерстная, и по какому принципу она сформировалась, Стайлз так и не понял. Помимо него самого там были:
— Похожий на холёного слизня Джексон;
— Уильям, не расстававшийся с киндлом и собиравшийся написать роман столетия (он, кажется, считался среди них маргиналом);
— Норман, Оливер и Кристофер, удивительно похожие чуточку вытянутыми лицами, внушительным ростом и глазами навыкате. Стайлз поначалу был уверен в том, что они братья, но нет, просто распространенный типаж;
— Колин. Просто Колин;
— А так же репрезентация красавчиков-футболистов в виде Хейла, которого звали, как оказалось, Дереком. И мексиканцев у него в роду не было, а были сто тысяч лет назад какие-то португальские пираты;
Все они, разумеется, были из богатых и древних семей. Куда же без этого. Это как бы само собой подразумевалось, особенно, когда они страдали какой-нибудь херней. Учителя непременно каждый раз напоминали им не позорить честь семей. Что бы сказал твой прапрарапрапрадедушка, Вильгельм-Гигантонос?
Вот Стайлз мог портить честь своей семьи преспокойно, его неизвестные предки не ворочались в фамильных склепах, а мирно тлели — когда он кидал записку на уроке, пихался во время ланча локтями или развязывал душащий галстук и засовывал его в карман.
Как это часто бывает, то, что донимало тебя долгое время, почти сразу теряет свою ценность, стоит только получить искомое. Обычно это является признаком того, что ты парился о какой-нибудь хрени.
Вот и Стайлз, заполучив какой-никакой круг знакомых, мгновенно забил на старания и переживания по этому поводу, найдя себе другой.
Ему бы встретить какую-нибудь симпатичную девушку, раз уж он американец и бодрая экзотика. Онлайн или даже на улице, почему бы и нет. Ничего не мешает ему попробовать.
Ну, кроме того, что Стайлз был бы не прочь попробовать не с симпатичной девушкой (или не очень симпатичной, потому что, если честно, англичанки оставляли его равнодушным), а с Дереком. Даром, что они теперь виделись едва ли не каждый день.
Поначалу эта мысль показалась Стайлзу смешной, потом обидной – какого черта он думает об этом, как о какой-нибудь недостижимой мечте, какой-то поганый Дерек, ну! – и он не успел и глазом моргнуть, как начал думать об этом почти все свободное время. Если бы ничего не подкрепляло эти желания, если бы было, на что отвлечься – кто знает.
Что-то с Дереком было не так. Остальные ребята могли быть клевыми, а могли — говнюками, могли не смеяться над шутками Стайлза, игнорировать его, что угодно, всё это было в норме вещей. Но ни один из них не старался специально и не делал этого постоянно. Все пришло в удивляющую норму.
А вот Дерек будто бы заставлял себя. Когда Стайлз обращался к нему – вообще каменел лицом и неловко шевелился, будто кожа становилась ему мала. Стилински самонадеянно отказывался думать, что вызывал такой ужас и отвращение, и отчаянно жаждал узнать, в чем проблема.
Хотя кто его разберет. Стайлз терялся рядом с красивыми людьми, его аналитический аппарат барахлил, выдавая какую-то хрень. Хейл определенно был красивым, хотя и в своем роде, а уж здесь считался вообще кем-то вроде супермодели (Стайлз не мог над этим не ржать, прошлись бы эти ребята по пляжу в ЭлЭй, сразу бы поняли, что к чему и кто тут ближе к Голливуду). А у Дерека даже смешные зубы считались эталоном и великолепием. Круче были только у Стайлза, который брекеты носил-то всего год, в детстве, они на дантиста почти не потратились.
Еще Дерек никогда не присоединялся к обсуждению девчонок, да и парней тоже (Джексон как-то высказался, и никто не возразил, так что Стайлз подрасслабился), и в этом было что-то глубоко неправильное. Слишком отстранённо для того, кто так выглядит. Не бестелесной очкастой тенью из костей и кожи, вроде Колина (ага, он еще и очки начал носить — и они делали его похожим на стрекозу-умертвие), а живым человеком. С мышцами. И половыми органами. С половыми органами, с которыми Стайлз не без удовольствия ознакомился бы.
На уроках секс-просвета в Штатах упоминали, конечно, про асексуалов, но если так, природа-мать была той еще дрянью, а Стайлз – редкостным неудачником, умудрившимся запасть на человека, которому такое вообще не нужно.
Он поймал себя на том, что вот уже несколько минут кряду раздумывает об упущенных возможностях, природных аномалиях и упругой заднице Дерека Хейла (последняя занимала порядка двух третей его мыслей), и с хрустом потянулся. Нужно было делать уроки или, по крайней мере, не валяться на кровати в форме, сминая ее, и вообще, «Стайлз, прости пожалуйста, но это немножко свинство».
Стайлз согласился, что свинство, быстро разделся и, поежившись, опять улегся в постель, накрываясь с головой. Сплюнул в ладонь, просунул руку под живот, стискивая уже полутвердый член, сам им ткнулся, двинув бедрами и разводя ноги, смутно представляя, что это не его рука, да и не рука вовсе.
Крепко зажмурился, призывая на помощь фантазию – доставать планшет и лезть на порносайты времени не было, да ему сейчас и не требовалось. Стайлз давно не дрочил, давно не оставался в полном одиночестве и, судя по всему, продержится сейчас даже меньше, чем хотелось бы. Он дергал себя за член, быстро двигал запястьем, так, что оно почти ныло, а воздуха уже почти не хватало.
Стайлзу стало так жарко, что он откинул одеяло. Было бы круто, если бы сейчас в комнату вошел Дерек, увидел его и повел бы себя… Ну, не как Дерек. А решил бы присоединиться. Он бы тоже разделся, они трогали бы друг друга, черт, да ладно, он хотя бы просто смотрел… Может, смотрел бы и ласкал себя, потому что ему тоже хотелось бы, так охренительно хотелось, что встало бы так же сильно, как у Стайлза сейчас…
Ох, блядь, ох, блядь, блядь… Стайлз задержал дыхание, стиснул зубы, бешено задвигал рукой и кончил.
Ладно, вот теперь простыни точно придется менять.
Собирая постельное белье в один большой ком, Стайлз вернулся мыслями к Дереку, благо, сейчас он уже мог думать спокойно. Что-то здесь было не так, может, что-то, оставляющее простор для действий. А если он все же ошибается… Ну, он извинится. Он умеет извиняться, что бы ни говорили учителя, извинений просто не заслуживавших.
Стайлз знал, что его невыносимой личной сексуальностью кого-то завлечь будет не так уж просто. Только и оставалось подружиться, втереться в доверие, а потом уже начать… Втираться в прочие места. Комплексы Стайлза пасовали перед его же настойчивостью, любопытством и членом. У других людей не было шансов.
Оставалось только понять, как именно дружить с Дереком. Стайлз решил поочередно попробовать все.
Футбол их не особенно объединил, даже когда Стайлз выучил правила и перестал хвататься за мяч руками.
Помощь в учебе Дереку тоже не требовалось. Более того, Стайлз смутно подозревал, что читал Дерек больше, и при случае мог блеснуть цитатой из Шекспира. Стайлз, конечно, с энтузиазмом поддержал, рассказав, что, вероятнее всего, Шекспир был геем. И тому можно найти массу доказательств не где-нибудь, а в его произведениях, и речь не о шаловливой Двенадцатой ночи, а о сонетах… Но горячего отклика, а также отношения лично Дерека к этому вопросу, почему-то не получил.
— Надо же, — вежливо и невыразительно кивнул Хейл в ответ и опять заткнулся.
Само собой, что обсуждать херню, найденную в сети, как он делал с Хизер, например, Стайлз и вовсе стеснялся.
Дерек дружить не хотел и, хотя ошивался вечно где-то неподалеку, все равно временами косил диким взглядом.
В эти моменты он напоминал Стайлзу Лютика, лошадь в собственности школы — для тех, у кого не было фамильной конюшни и личных скакунов. Для него, в общем. Подумать только, у них не было своих машин, но были лошади. Порой Стайлзу казалось, что это все шутка какая-то.
Как бы там ни было, Лютик был рыжий, приземистый, жадный и ленивый. Это не он укусил Стайлза в первый раз, но так же закатывал лиловые глаза и осуждал одно его существование. Совершенно точно родословная Лютика была ценнее родословной Стайлза, хотя разобраться в сложных и неинтересных конских породах тот и не пытался. Ему бы просто поладить с животинкой. Уже остался бы доволен.
Засранец-Лютик с Дереком были похожи не только созвучием имен, но и отношением к Стайлзу. Но, еще раз: Стайлз сдался бы, он же не сталкер, просто настойчивый. Он непременно сдался бы, взял другой спорт, если бы Лютик не брал нежными губами краюху хлеба с его ладони. Если бы не чудил, слюняво и по-свойски фыркая Стайлзу в волосы, стоило тому только отчаяться и решить, что он не то, что ездить сегодня не будет, но и забраться-то на этого упрямца не сумеет, и вообще все плохо, животные его ненавидят, люди тоже (Стайлз был оптимистом, но заряд оказался не бесконечен).
Так и с Дереком: стоило Стайлзу перестать посыпать голову пеплом из-за своего шекспировского идиотизма и практически забить, как Дерека приставили к нему в качестве напарника по конной езде.
Стайлз шел на занятие со смесью раздражения и смутного удовольствия. Чувствовать себя лохом и неумехой не хотелось, как и показывать это. Потусоваться вместе с Дереком – да. Но приходилось совмещать, потому что, видите ли, Хейл умеет, а он — нет, и Стайлзу только этого не хватало.
И того, что Дерек мало того, что не отказался, так еще и учудил: вместо того, чтобы подержать лошадь, пока Стайлз кое-как вскарабкивался на нее, пытаясь не перебросить себя, как мешок с песком, а элегантно перекинуть ногу и вообще, практически запрыгнуть в седло, Дерек решил его подтолкнуть.
Подталкивать товарища, взяв его за задницу – так ведь все делают, верно? Это такая английская традиция. Если бы Стайлз знал о ней, он бы, конечно, не вздрогнул, ощутив чужую ладонь на своих ягодицах. Он бы среагировал достойно, ответив какой-нибудь изысканной остротой. Он бы мог придумать изысканную остроту про задницу! Что-нибудь про дружескую помощь и Дереково джентльменство...
По крайней мере, он не перелетел бы через коня, свалившись с другой стороны. Не смотрел бы снизу на этих двух придурков, двуногого и четвероногого. Не лежал бы в пыльном манеже.
Спасибо, что в опилках, а не в чем-то другом.
Кое-как забравшись на Лютика, Стайлз еще не очухался от пережитого унижения пополам с изумлением, и то глядел куда угодно, кроме как на Дерека, то пялился ему в спину так, словно пытался прожечь дыру, когда тот вдруг заявил, посылая свою лошадь вперед:
— Думаю, тебе не стоит ходить по кругу. Это и обучением нельзя назвать.
— Что?... погоди, ты о чем? В смысле, выехать отсюда? Э, нет, стой! — Стайлз уцепился уже не за поводья, а за седло, против всяких правил. Манеж сохранял хотя бы иллюзию того, что ситуацию контролировал именно он..!
Лютик на удивление смирно поплелся следом, и не успел Стайлз опомниться, как Дерек выпустил их из манежа, не слезая с лошади.
— Лютик – смирный конь, — сказал скотина-Дерек. – Не переживай так.
— Тебе легко говорить, — буркнул Стайлз в ответ, еле-еле прекратив цепляться за седло и выпрямившись. Дерек ехал на красивой темно-гнедой кобыле.
Элегантная и спокойная, легко поднимающаяся в галоп (Стайлз пришел позднее и видел, как тот носится на ней, очевидно, не умирая от ужаса, а получая удовольствие), она преспокойно выполняла вообще все команды. Блин, да парень даже ничего не говорил, только двигался и чуть трогал поводья.
— Работай корпусом, — принялся поучать его Дерек. — Дело не в шенкелях, и не в том, чтобы пнуть животное посильнее. А в том, чтобы направлять лошадь всем телом, собой. Давать ей ясный и четкий сигнал, что ты хочешь и что ей нужно сделать. Ты же не жмешь одновременно и на газ, и на тормоз?
Стайлз позавидовал бы спокойному тону, не будь он так занят попытками не навернуться с притормозившего было конька.
— Вот именно, что с машинами куда проще, — пропыхтел он, елозя на Лютике. Нужно было послать его вперед, но, по ходу, Стайлз скорее трахал седло, чем «отдавал команду корпусом».
— Видишь ли, они просто хорошо чувствуют людей, — снисходительно заявил Дерек, не меняясь в лице даже тогда, когда Стайлз закатил глаза и скорчил рожу.
— Ы-ы-ы, — красноречиво выразился Стайлз, когда сполз по Лютику вниз. Дерек сжалился над ним и остановил-таки лошадей на берегу пруда, находившегося за школой. По мнению Стайлза, это нужно было сделать гораздо раньше и точно до того момента, когда Дерек пустил лошадь рысью. Лютик затрясся следом, а Стайлз отбил себе все самое ценное. – Я булок не чувствую.
Ляпнул – и пожалел. Господи, он же не совсем дебил, он знает сложные и длинные слова, а не только «ы-ы-ы» и «жопа», так почему он так разговаривает при Дереке? Впрочем, Дерек, чудное дело, вроде как улыбнулся, если не показалось, конечно.
— Поначалу может быть неудобно. Это пройдет, если ездить часто и работать бедрами, а не сидеть всем весом на лошади, — объяснил он.
Стайлз упал на еще зеленую траву, застонав от облегчения. День был солнечный и прохладный, но не настолько, чтобы это по-настоящему мешало насладиться твердой, не качающейся и не подпрыгивающей под ним землей.
— Насколько часто?
— Я езжу с шести лет, — ответил Дерек, тоже сев рядом. – Сначала, само собой, на пони.
— Отлично, — согласился Стайлз, чудом не хрюкнув, — продолжай, Торин Дубощит. Как звали твоего боевого пони?
— Фердинанд. И, веришь или нет, но он как-то затоптал собаку, когда та на нас бросилась, — невозмутимо ответил Дерек.
Тут уже Стайлз не выдержал, расхохотался.
Поначалу Стайлз был слишком занят, кайфуя. Но потом до него вдруг дошло, что они сидят рядом и разговаривают, и Дерек кое-что ему рассказал о себе… В мире Стайлза это вполне котировалось как свидание.
От этой мысли смех наконец-то перестал его душить, снова уступив место волнению. Стайлз посмотрел искоса, глядя, как Дерек улыбается – сжимая губы, почти застенчиво, пытаясь опустить уголки вниз и не справляясь, не в пример его обычному поведению в компании. Если бы кто-то в Америке предрек Стайлзу, что он будет таять от такой улыбки, он бы едва ли поверил.
Стайлз выдохнул и решительно взял Дерека за коленку. Однозначнее этого шага было трудно что-либо придумать, по крайней мере, из того, на что у него хватало духу. Еще в арсенале были взгляды, тупые неприличные намеки и получасовой таинственный монолог, в котором было бы завуалировано признание, что Дерек «ничо такой чувак». Коленка явно лидировала.
Теплая и твердая, она вздрогнула у Стайлза под пальцами – а потом вдруг пронзительно громко заржал Лютик, следом подала голос кобыла Дерека, и тщательно выверенный шаг Стайлза остался без ответа – Дерек вскочил, ловя поводья обеих лошадей, пытаясь их успокоить.
— Тихо, тихо! – лошади волновались и задирали головы, пятясь объемными задницами прочь от пруда. Испугать их, как знал Стайлз, могло что угодно – от тени птицы до плеснувшей рыбы. Кажется, в пруду расходились круги… должно быть, и впрямь рыба. Или лягушка прыгнула.
Инструктор рассказывал, что лошадь – просто огромный заяц, который может не испугаться машины, но увидеть ужасную опасность в фантике. У них бывает, особенно если они по одиночке или вдвоем, а не в табуне, в котором они чувствую себя куда более уверенно.
— Спокойно, девочка, спокойно…
Круп, вспомнил Стайлз, глядя, как Дерек их успокаивает. Правильно говорить не лошадиная задница, а круп.
Вот почему его романтические поползновения вечно оказываются в крупе?
Подул по-осеннему прохладный ветер. По поверхности пруда прошла рябь, затем вода успокоилась.
— У этих британцев, наверное, не красная кровь, а рыбья водица, — пожаловался Стайлз как-то Хизер во время разговора в скайпе. Колин был на занятиях, а у него оказалось окно между литературой и спортом, и Стайлз живописал поведение Дерека, и это вместо того, чтобы делать домашку, настоящий труженик и молодец. — Ладно бы хоть сказал что. Осудил меня, например. «Мистер Стилински, вы омерзительны, это недопустимо, не трогайте меня больше своими омерзительными руками». А я бы ответил, что он зануда и придурок, а говорить однокласснику «мистер» — тупо, и все. Но нет, молчит, типа как ничего и не было.
— Так и ты считай, что ничего не было, — резонно заметила Хизер. У нее что-то шумело, кто-то орал: Стайлз уже закончил учебу, а у нее только-только кончился первый урок. Разница во времени изрядно мешала, с папой он вообще созванивался, может, раз в неделю. Зато папа научился писать сообщения, тоже плюс. – И исходи из этого.
— Отличный совет, — хмыкнул Стайлз. – От создателей «скажи, что он тебе нравится», «а теперь целуйтесь», а также «просто сделай ей предложение».
— Заткнись. Не знаю… Вроде этот твой Дерек не похож на застенчивую леди. Уж, наверное, сказал бы, если что не понравилось.
— Ты просто их не знаешь. Тут можно у человека стоять на ноге, и он тебе только через полчаса намекнет, что ему неудобно. Их не смущает, разве что, чужие страны завоевывать, а все остальное, видите ли, против этикета.
— Колонизировать же, не?
— … неважно.
— И что, вся страна такая? – с любопытством спросила Хизер. Должно быть, представляла себе всех британскими актерами, с тросточками и в котелках.
— Не, — Стайлз вздрогнул, — просто я же, как ты помнишь, очень элитный теперь. В элитной школе. Тут все такие элитные. Элитно элитные.
Потом они добрых десять минут ржали над словом «элитно» и еще почему-то «куртуазно», у Стайлза немного отлегло, а когда Хизер побежала на урок – пришел Колин с новостью.
Главное, он еще не сразу обратился. Походил по комнате и только минут через десять церемонно уточнил:
— Стайлз, у тебя нет планов на сегодня?
— У меня нет планов на сегодня, — терпеливо ответил Стайлз.
— В таком случае, не хочешь ли ты присоединиться к нам? – Колин подбирался к теме постепенно. Как будто Стайлз мог выпрыгнуть в окно, если спросить его о чем-нибудь в лоб.
— К обществу мертвых поэтов? – решил порадовать его Стайлз, а когда не вышло – вздохнул и смиренно уточнил. – А поконкретнее? Не мог бы ты. Пожалуйста.
— Мы с парнями собираемся в паб, — не без гордости заявил Колин, когда закончил дуться. Сказал – и сделал паузу, наслаждаясь выпученными глазами Стайлза. – И ты приглашен.
Настоящий паб, как в фильмах? Да он и подумать о таком не мог. Не украдкой попробовать пиво или глотнуть у отца из бутылки виски, а по-настоящему так…
Стайлз, ясное дело, недоумевал, кто их пустит в настоящий паб и не прогонит пинками, заставив благодарить, что не стали вызывать копов (или констеблей?). Хоть в чем-то они были нормальными чуваками – у них были поддельные удостоверения личности, как у каждого порядочного подростка дома, в Штатах. Колин сказал, что конкретно в том месте всем пофиг до тех пор, пока ты платишь сразу и наличными. Все в норме, потому что они так уже два раза ездили – а обратно их впустит Оутс, уже после комендантского часа.
— Но ты понимаешь, — многозначительно сказал Колин. – Это признак доверия. Смотри, не проболтайся.
И, хотя именно от Колина такое звучало по-дурацки, Стайлз был впечатлен. У него, конечно, тоже было такое ID (хотя он и дико боялся везти его через границу, засунул в пять слоев одежды на всякий случай), но взял он его скорее потому, что выбрасывать было жалко, а оставлять дома — палевно.
Ехать им пришлось не просто в Лондон, а в пригород, едва ли не противоположный тому, в котором находилась школа Святого Павла. Стайлз только и успел, что причесаться, посмотреть в зеркало, огорчиться, решить, что его стиль – это естественная небрежность и забить.
Он будет по-американски свободный и, может, слегка по-подростковому нелепый.
Стайлз и сам не сам не знал, чего ожидал; какого-нибудь древнего полуподвального паба, непременно с фонарем снаружи. И скрипучую вывеску на цепи. И называться он должен как-нибудь заковыристо, какая-нибудь «Роза, Жаба и Осел», и из него обязаны валиться пьяные ирландцы. И лепреконы.
На деле оказалось, что названия у паба вообще не было, идти к нему надо было чертовски долго, а внутри обнаружились как минимум две хипстерские компашки. Стайлз даже ощутил легкое разочарование.
— Модное место, — довольно сказал кто-то, он не разобрал, кто. Кажется, Олли.
Стайлз смутно представлял, как они выглядят со стороны. Джексон, Крис и Уильям были постарше, но едва ли тянули на взрослых мужиков. Тем не менее, никто на них не пялился, а флегматичный, бородатый настолько, что видны были одни только глаза, бармен молча подставлял стаканы под краны и разливал шумно пенившиеся эль и пиво.
Должно быть, это очередная традиция – тебе не доставляют проблем до тех пор, пока ты сам не доставляешь их окружающим. И против таких традиций Стайлз, пожалуй, не имел ничего против.
Он попытался максимально незаметно сесть рядом с Дереком, не сумел, устроился напротив и принялся осматриваться, стараясь не отставать от прочих – даже Колин без проблем пил какой-то слабенький, но алкогольный сидр. Сам Стайлз взял эль, понятия не имея, чем тот отличается от пива, и пил, почти не чувствуя вкуса – его потряхивало от нервного радостного возбуждения, от того, что они делают, вместе… И, охренеть, настоящий паб. Ужасно круто.
Было бы ужасно круто. Если бы Дерек так не зыркал. Он даже сделал замечание, когда Стайлз совсем было развеселился и изобразил, что прямо сейчас сидя станцует с Колином танго. У того аж сидр носом пошел, между прочим, явно не от негодования.
— Стайлз, поспокойнее, будь добр, — приструнила его эта задница, и почему-то это ужасно раздражало. Как будто Дерек считал, что имеет право комментировать его поведение.
Стайлз, правда, в первый раз смолчал – но Дерек хмурился, закатывал глаза, когда он рассказал по-настоящему смешной и неприличный анекдот про колодец и жабу, подслушанный у одного из физруков, да еще и пялился неодобрительно.
Главное, всем все было окей, все ржали, как будто и не отпрыски аристократов, а такие же парни, как Стайлз – а этому что-то не нравилось.
Стайлз честно терпел, но примерно через час его все достало. Свою роль, впрочем, сыграла еще одна пинта эля, но главным оказалось то, что Дерек был реально не прав.
— Да в чем твоя проблема? — возмутился он, наконец. Наверняка Стайлз вел себя сейчас невообразимо грубо, просто скандально, но его реально достало уже. – Я причин не вижу, может, носом меня ткнешь?
— Видит тот, кто хочет увидеть, — сухо парировал Дерек, и Стайлз чуть не запустил в него стаканом – так противно это прозвучало.
— Если решили разбираться – извольте выйти на улицу, — тут же сказал Джексон. Он был явно недоволен, опасливо поглядывая на бармена. Стайлз уже заметил, что Джексон, хотя и играл в хоккей с яростью быка, был трусоват.
— И выйду, — угрюмо буркнул Стайлз и отодвинул стул, поднимаясь. – Пойдем? Разберемся?
— Стайлз, в самом деле, — пискнул Колин.
— А че я? Если он? – возмутился Стайлз. Ему было обидно. – Я нормально, а он…
Он уже готов был сесть обратно, но тут стул Дерека заскрежетал по полу. Он молча встал и пошел на выход.
Делать было нечего – Стайлз под растерянными взглядами притихшей компании пошел следом. У него медленно, но верно крепло ощущение, что он испортил всем вечер. Не стерпел чужого выпендрежа. Главное, выпендривался-то Дерек, а виноват теперь будет он. Заебись!
— Доволен? – к вечеру похолодало, но Стайлз не мог понять, от чего вздрагивает – от сырого воздуха или от злости.
— Ты, кажется, планировал со мной разобраться, — напомнил Дерек. Корчил из себя хладнокровного джентльмена. А то, что сам весь вечер вел себя, как сучка – это неважно, значит.
— Ага, — Стайлз закивал. — Скажи, для начала, дорогой Дерек, просвети меня – что за нахуй? Тебе не нравится что-то?
— Разве я что-нибудь сказал? – уточнил тот после паузы.
— О, нет. Ты-то не сказал. Это я развел не пойми что, верно? А ты весь в белом, стоишь и терпишь претензии и разборки.
— Я просто хорошо воспитан, — решил напомнить Дерек, и, ей-Богу, из-за этого Стайлз просто взорвался:
— А я, значит, нет. Я, значит, чмо пустынное, все делаю не так и неправильно. Ты в курсе, что не все ведут себя, словно у них палка в жопе, да? Что не всегда это нужно?
Он почти кричал и, осознав это, поспешил заткнуться. В возникшей паузе стало неловко. Дерек смотрел пристально, не отрываясь, и Стайлз, прокашлявшись, продолжил.
— Я просто… Что такого в том, чтобы вести себя с другими людьми дружелюбно? – Стайлз почти отчаялся. Он и впрямь не понимал, и это ощущение было отвратительным – словно он не в другой стране, а на другой планете. И, кто знает, вдруг он и правда делал какие-то совсем недопустимые вещи, и только Дерек не сдержался.
Объяснение лучше не сделало:
— С твоей стороны было бы очень любезно не хватать людей, если они тебя об этом не просят. Может быть, это у вас национальное, но имей в виду – это, как минимум, просто невежливо…
— О-о-о-о! – Стайлз даже руки к небу протянул. Он, наверное, сейчас переигрывал, но это и впрямь было настолько тупо, что даже смешно. Выходит, все совсем плохо, так? И даже не из-за манер, это Дерек его персонально терпеть не может. – То есть, прямым текстом снова не дано, да? Ты не можешь без намеков? Окей, я даже сам скажу. Прости! Прости, что я потрогал тебя за сраную коленку. Я перепутал сигналы, замкнуло меня, окей? Прости, что теперь тебе приходится меня терпеть, страдалец. Все, твоя гетеросексуальная душенька довольна? Мы можем просто забыть об этом, пойти пить и, сделать вид, что вечер еще не окончательно пошел по пизде?
Дерек вдруг схватил его за плечо и потащил за угол.
Стайлз решил, что в Дереке пробудилась кровь предков-пиратов, и сейчас его будут бить. Он приготовился пинаться в ответ, вырываясь, когда Дерек прижал его к стене и поцеловал – быстро и неловко, почти сразу остановившись.
Стайлз уставился на него.
— Не мог бы ты, — раздельно сказал Дерек, тяжело дыша. – Не трогать. Других. Людей?
— …ладно, — тупо кивнул Стайлз. Выдать осознанную мысль, хоть как-то проанализировать происходящее его мозг отказывался.
Ничего, кроме «охуетьдаонжеменяпоцеловалохуетьдаонжеменяпоцеловал».
Он вдруг понял, что больше Дерек ничего не делает, целовать его не пытается и, кажется, вообще старается отойти. Осознав это, Стайлз ожил и почти отчаянно уцепился за его руки, дернув на себя:
— Могу! Не буду! – пообещал он, и, должно быть, хотя бы в этом Стайлз не накосячил.
Раз уж они снова начали целоваться.
Сперва было ужасно неловко, Стайлз понимал это даже со своим крошечным опытом – они сталкивались зубами, то и дело царапая ими друг друга. Но потом Дерек словно расслабился, Стайлз как-то очень удачно наклонил голову, открыл рот для чужого языка… И просто уплыл. Он шарил по Дереку ладонями, целовал его, прихватывал за губы губами, и уже чувствовал, как упирается в узкие сдавливающие джинсы вставший член. Дерек тоже сопел, вжимался бедрами, и Стайлз готов был поспорить, что это не мобильник у него там в штанах.
Стоило подумать об этом, как он чуть не задохнулся. Должно быть, именно поэтому, храбрый от возбуждения и выпитого пива, совершенно не чувствуя границ, Стайлз торопливо опустился землю, встав на одно колено.
Как будто он делает предложение члену Дерека. Он захихикал бы от этой мысли, если бы не был так занят, воображая, как сделает сейчас минет, офигенно развратно. И плевать, что он не умеет, главное – энтузиазм, и припомнить то, что видел в порно…
— Погоди, — Дерек снова цепко взял его за плечо, не давая познакомиться поближе со своими брюками и, главное, с тем, что под ними. Потянул вверх.
Стайлз, опомнившись, поднялся – ему, несмотря на охвативший жар, стало неудобно. За себя, за то, что только что собирался так сразу…
Ну да, отсосать.
— Да. Прости... – он глубоко вздохнул. – Я как-то…
— Я понимаю, — прервал Дерек. И хорошо, потому что Стайлз понятия не имел, как именно объяснить то, что его так понесло.
Все закончилось так же быстро, как и началось, и теперь после каждой фразы повисала пауза – тяжелая, длинная.
— Так нам что. Вернуться? – Стайлз кивнул куда-то назад, чуть было не стукнувшись головой о стену.
Снова молчание. Наконец, Дерек проговорил:
— Вообще-то, я хотел вызвать такси.
Стайлз остро ощущал, что его когнитивные способности прямо сейчас упали до нуля, а все необходимое мозгу кровоснабжение пульсирует гораздо южнее. Дерек, впрочем, сжалился и пояснил:
— Чтобы поехать домой. Раз там есть свободная комната.
Стайлз бешено закивал, не найдя подходящих слов.
Автор: Шифт
Артер: Ториа Гриа
Бета: sablefluffy
Пейринг: стерек
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: NC-17
Размер: 17,5 т.с.
Саммари: "Кeep calm and hoооооооооооwl to the moon!"
Предупреждения: школьная!AU, секс между несовершеннолетними, разные варианты раскладки
Дисклеймер: герои не наши, Англия не наша, все не наше
Ссылка на скачивание: doc с картинками, doc без картинок
- В Лондоне.
- В Лондоне?
- Да. В Лондоне. Ну это там, где рыба, чипсы, чай, паршивая погода, Мэри-ебать-её-в-сраку-Поппинс… Лондон! (с) Большой Куш
— Стайлз.
Стайлз только натянул тонкое одеяло на голову, закрываясь от внешнего мира, требующего чего-то серым невыразительным голосом. Неизбежного.
— Стайлз.
Он подтянул прохладные колени к груди, съежился. Наверное, он все равно проснулся бы сам, через десять минут или полчаса, просто от холода.
— Стайлз, — не унимался внешний мир.
Открыв глаза, Стайлз откинул одеяло и сел, уставившись на соседа по комнате.
— Твой будильник звонит уже второй раз, — сообщил сосед. Мобильник на тумбочке и правда попискивал. Пора было поменять мелодию – эту мозг научился игнорировать через неделю использования.
Стайлз поглубже зарылся лицом в подушку.
Колин – крошечный, полупрозрачный, вечно простуженный мальчик, рядом с которым даже Стайлз чувствовал себя силачом, обычно не доставлял проблем. Единственное, о чем он просил (не требовал, что характерно, а именно просил, чему было трудно что-то возразить) – это не шуметь. Не шуметь с утра, пока Стайлз собирался, не шуметь днем, делая уроки, не шуметь вечером… да Стайлз как ниндзя уже был!
Но спорить с Колином действительно было трудно. Для начала необходимо было оказаться в одной реальности (а не в параллельных), не говоря уже о том, что возмущаться и орать Стайлзу стало как-то неловко.
Примерно на десятой минуте знакомства – после рассказа Стайлза о любимом лакроссе – Колин оказал ответную любезность, поведав, что мечтает он о двух вещах: гениально писать стихи и красиво умереть. Стайлз подавился и запомнил, и примерно неделю косился на соседа с легким ужасом. Но почему-то Колин не торопился резать вены в общей ванной комнате, не раскидывал по углам коробочки от снотворного и не встречал Стайлза, свисая с люстры.
Не звучи рассуждения Колина настолько эфемерно, и не выгляди он уже наполовину уморенным, Стайлз непременно рассказал бы кому-нибудь… Но сперва он не знал, что с этим делать, затем просто удивлялся, а потом и вовсе привык.
И, вуаля, у него уже не один, а два будильника.
— Да, да, — пробормотал Стайлз. Колин постоял над ним, тяжело посопел заложенным носом и принялся ходить по комнате, неодобрительно покашливая.
Стайлз глубоко вздохнул, вылез из-под одеяла и, обхватив себя обеими руками за плечи, побежал в ванную. Там было уже не просто зябко, нет. В ванной комнате стоял могильный холод, от которого все волоски на теле встали дыбом. Он не знал, было ли там холодно по-настоящему — в смысле, что любой нормальный человек (не англичанин), помещенный в такие условия, остался бы недоволен — или же лично ему, выросшему в Калифорнии, хотелось ныть, жаловаться и стучать зубами.
Стайлз выкрутил кран с горячей водой до упора, наблюдая, как течет вялая струйка теплой водички. Второй кран он даже трогать не стал, мощный поток ледяной воды оказался бы совсем не кстати. Стайлз ждал, пока вода протечет, пританцовывая на кафельном полу. Дома он бы подремал еще минут десять-пятнадцать, но узкий край чугунной ванны даже выглядел негостеприимно, а прислониться к каменной стене, покрытой кафелем… Да от такого Стайлз сдохнет от пневмонии, на зависть Колину. Или просто начнет надсадно дохать. А Колин будет тихо осуждать.
— Сегодня я устраиваю смену постельного белья, — заметил Колин, тщательно заправляя кровать. И подушку положил поверх, выставив угол – но покраснел Стайлз даже не потому, что его незаправленная постель выглядела основательно пожеванной. Просто… Ну, да, простыня верно служила ему уже три недели, и, по какой-то причине, Колин обращал внимание и на этот факт, и теперь выдавал намеки, которые Стайлз даже научился понимать. Иногда.
Просто он никак не мог найти неуловимую кастеляншу! Стайлз честно старался подкараулить ее до уроков, после, вечером, один раз даже героически вместо завтрака – и все впустую. Поэтому он временно сдался. Да и не так страшно все было, мылся-то Стайлз каждый день, и не пахло от постели ничем…
Вроде.
Да нет, точно не пахло. В этой холодине у него по утрам даже не стояло, не говоря о том, чтобы потеть во сне. А уж отсутствие стояков точно было показательным.
Стайлз невнятно помычал, торопливо одеваясь и стараясь не измять школьную форму – дорогую, элегантную, с нашивкой, просто сшитые понты, а не форма… И неимоверно колючую при этом. Только чудеса и божий промысел удерживали его от того, чтобы не почесать зад прилюдно.
Закинув сумку с учебниками на плечо, Стайлз быстро всунул ноги в сникерсы, сминая задники, направился к двери и притормозил, только осознав, что Колин совсем даже и не торопится. А ведь обычно они ходили вместе – потому что, каким бы Колин ни был, завтракать Стайлз предпочитал не в одиночестве.
— Эй, — нетерпеливо позвал Стайлз, — ты потом пойдешь, да?
— Сегодня приезжает мой папа, — с достоинством покачал головой Колин, засовывая тетрадь в сумку. – В полдень. Мы поедем на день рождения моего прадедушки. Ему исполняется девяносто лет.
— А зачем ты сейчас-то вскочил? – не удержался от вопроса Стайлз и тут же пожалел – Колин ответил взглядом левретки и промолчал. Молча осудил, значит.
— Окей. Значит, на ланче тебя не будет, так?
Колин подумал и заторможенно покивал. Видимо, годы кровосмешения сделали свое черное дело – Колин почти на все реагировал замедленно.
Зато он был чистокровным (как левретка) и получал уважение окружающих исключительно из-за того, что его предки размножались настолько же вдумчиво, насколько селекционеры выводят новый сорт репы. И если бы дома, в Америке, парня в лучшем случае считали бы нелепым доходягой, тут… черт, да статус Колина был выше, чем у Стайлза.
Даже у швабры в подсобке статус был выше, чем у Стайлза. Ладно, это преувеличение, но Стайлз искренне полагал, что переезд окажется полезен не только в отдаленной перспективе, но и в сиюминутной.
Где еще строить себя заново, как ни на другом континенте?
Нет, в Калифорнии все было не так уж плохо. Просто и понятно, и даже если лично он не укладывался в эту простоту, то, по крайней мере, было ясно почему. И неудачи с девчонками, опять же… На крутого качка-спортсмена Стайлз не тянул, несмотря на тренировки, отличная учеба делала его привлекательным только на время контрольных, а заболтать девушку не получалось. Он стеснялся, хорошо подвешенный язык немел во рту, отмирая только рядом с пацанами или Хизер, подругой с первого дня детского сада. С ней-то было легко и весело. Настолько, что когда они попытались встречаться, то сразу прекратили это нелепое занятие. Слишком неловко было целовать друг друга, попахивало каким-то инцестуальным извращением в духе Ланнистеров. Их единственный секс, оказавшийся первым для обоих, и вовсе теперь было запрещено упоминать. Более нелепо лично Стайлз, например, себя в жизни не ощущал.
Поэтому Стайлз не особо упирался, когда отец начал разговоры о другой школе, попрестижней. В общеобразовательной он, если откровенно, половину времени бездельничал. Стайлз не воспринимал это всерьез, хорошо понимая, что денег на частную школу у них нет, но разговоры поддерживал – мол, было бы круто, пап, реальная путевка в хорошую жизнь, все дела…
Он тогда захохотал над удачной шуткой — когда отец торжествующе сообщил, что если Стайлз хорошо сдаст экзамены, ему может перепасть грант на обучение в престижной частной школе Лондона.
В юности, когда папа еще не знал маму, он поколесил по Европе, куда отправился в путешествие после школы. Тогда многие так делали, и Стайлз слышал рассказ об этом сотню раз. Другое дело, что факт поездки в Англию папа как-то не озвучивал. Теперь стало ясно, почему – рассказывать о «хорошей, кхе-кхе, знакомой» отцу явно было бы не с руки…
— У вас была любовь? – подвигал Стайлз бровями.
— Скорее, общие интересы.
— Это какие же? Секс, наркотики, рок-н-ролл? – Стайлз не унимался. Он уже давно предлагал отцу начать хотя бы теоретически думать о свиданиях, глядишь, тот лет за пять созрел бы… А тут, поглядите-ка, папа оказался совсем не таким стоиком. Еще и бурчать начал, что нечего ржать, он в юности тоже зажигал ого-го…
Зажигал – не то слово, согласился про себя Стайлз. Вот и знакомые какие-то нарисовались. Которые с папой раньше занимались не пойми чем, а теперь сидят в попечительском совете.
— И даже без взяток? – задумчиво уточнил Стайлз, когда понял, что папа не прикалывается. Ему как-то не верилось в возможность элитного образования, не оставляющего тебя в долгах по самую макушку.
Папа обиделся и постучал ему по лбу пальцем:
— Грант, Стайлз. Г-р-а-н-т. Возможно, сынок, тебе действительно не стоит учиться с умными людьми…
— Эй! – тут же возмутился Стайлз.
Было страшно, конечно. Он не говорил об этом вслух, но уехать от папы и жить в другой стране? Стайлз переживал и за него, и за себя — и не смог бы сказать, за кого больше. Опять же, Хизер. По ней он точно будет скучать. Она, конечно, сама же и начала его утешать, говорить о звонках по скайпу, про то, что он обязательно должен свалить и начать рассказывать ей, наконец, что-то поинтереснее, чем отвратительные истории про мужское обрезание, серьезно, Стайлз, гадость какая… И все равно, вечер, когда он сообщил знаменательную новость, кончился тем, что они сидели, как два старикана, смотрели детские фотографии и вытирали сопли.
На этом причины не ехать заканчивались. Причин ехать было больше, и кобенился Стайлз недолго, в основном, только ради того, чтобы подумать, как следует. Даром, что об Англии он не знал ровным счетом ничего.
Впрочем, довольно быстро Стайлз понял главное: в Калифорнии он был просто никем, а, приехав сюда, стал всем тем, чем становиться не стоило.
«Школа Святого Павла», школа-интернат для мальчиков от 14 до 18 лет – господи, да только от одного названия хотелось ржать. Разве настоящие люди посещают такие места? Учатся там, живут? Каким боком это вообще относится к реальной жизни?
Оказалось, учатся, хотят учиться, впадают в отчаяние, если не поступают, судя по отзывам в сети, даже мечтают… Это тоже сыграло свою роль: если люди туда хотели, то, должно быть, и ему не стоило оставаться в провинциальной государственной школе, влезая затем в кредиты ради не самого лучшего колледжа. Стоимость чего-то по-настоящему крутого ни он сам, ни даже они с папой не потянули бы — какого бы высокого мнения об уме сына не был папа. Стайлзу, хотя он и старался не говорить об этом, все-таки нелегко было подготовиться к GCSE за такое короткое время (почти без материалов, к сетевому экзамену, все сам), пройти интервью по скайпу, а затем, ни разу не побывав в школе, выбрать предметы для A-levels.
И текущая учеба не должна была пострадать, наоборот. И подготовить все документы, информацию о которых тоже надо было рыть ему, не папе же. И сделать собственную банковскую карточку, которая не подвела бы в Великобритании. И спать — ну хотя бы по пять часов…
К моменту отъезда Стайлз едва соображал, половину времени проводя, словно в тумане. Оно и к лучшему – расставание вышло и вполовину не таким печальным, как могло бы. Минут десять Стайлз пялился в иллюминатор, думая о том, как же он теперь будет, что ждет в будущем, размышляя сразу о куче вещей, от первого полета на самолете до необходимого количества карманных денег.
На одиннадцатой минуте он уснул и проспал весь полет, проснувшись только один раз – чтобы отказаться от ланча и вывернуться в кресле поудобнее, приняв странную, но вполне приемлемую позу. Он слишком вымотался, чтобы переживать еще и из-за полета.
Стайлз спал вплоть до осторожного похлопывания по плечу. Стюардесса, удостоверившись, что он открыл глаза, убрала руку и выпрямилась.
— Сэр? Пожалуйста, приведите спинку кресла в вертикальное положение и пристегните ремни, — попросила она, видимо, не в первый раз, и пояснила. — Мы вот-вот приземлимся в Лондоне.
— Школа основана в 1881 году, — с гордостью рассказывал его временный куратор, он же помощник главы дома, Бенджамин Оутс, блекло-рыжий чувак с изумительно непонятным акцентом. Стайлз тащил чемодан, пыхтел под тяжестью рюкзака и совсем не был готов к рассказу о школе, но благоразумно решил пока отмалчиваться. – Не из самых старых, конечно, но зато мы не зависим от государства. Кто-то даже считает нас новаторами и либералами… А, это? Это церковь. Не беспокойся, обязательные службы всего два раза в неделю.
Стайлз едва сдержал стон, кое-как превратив его в не самый искренний возглас восхищения – он как раз увидел здание школы полностью, не скрываемое больше кронами деревьев. Впрочем, если откинуть усталость, то гордо возвышающийся особняк Стайлза и впрямь впечатлил. Сразу захотелось выпрямить спину (рюкзак тут же согнул ее обратно) и дождаться, пока навстречу выкатит Профессор Икс, поприветствовать своего нового одаренного ученика.
Профессора, увы, не было. Только Оутс, соловьем заливавшийся о том, насколько круты основатели школы Святого Павла, учащиеся школы Святого Павла, дома школы Святого Павла, и, наверняка, сам святой Павел тоже был круче всех. Может, ездил на боевом единороге — тот как раз красовался на эмблеме.
Хорошо еще, что в этой школе хотя бы система обучения отдаленно напоминала американскую, иначе у Стайлза крыша бы поехала. А так… он точно так же выбрал себе предметы и посещал их в соответствии с расписанием. Другое дело, что обязательные ежедневные собрания в 8.30 утра, совмещенные с завтраком, были действительно обязательными. Для всех. Независимо от тщательно составленного расписания. Как и спорт: хочешь-не хочешь, а на трех видах вкалывай. Стайлз с грехом пополам определился, взяв конную езду (вроде несложно), футбол (наугад) и теннис, решив, что уж с ракеткой-то он точно справится (ошибочно).
Новаторы! Либералы! Вон, даже иностранцев принимают без проблем! И если это было отсутствием проблем… о-о-о… Стайлз скрипел зубами и тихонько ругался уже через неделю такой жизни. Хорошо еще, что посещения церковных служб были чистой формальностью, и он, как и все прочие, на них беззастенчиво читал, учил или просто копался в телефоне. Плохо, что все остальное формальностью не было.
Стайлз знал, что придется привыкать, предполагал, что новичку придется трудно, не дурак же он. Господи, да его в документах официально записали, буквально, как «заморского студента». Удивительно честное для вежливых англичан обозначение. Все здесь было загадочным, непонятным, во всем нужно было разбираться и ко всему привыкать, начиная от одних только пацанов вокруг и заканчивая невозможностью прийти в пижаме на первый урок. Хотя кампус совсем близко, и никому бы, блин, его теплая пижама и носочки не помешали бы!
Встать посреди урока, выйти в библиотеку или вообще куда-либо, кроме туалета? Какое там. Когда Стайлз поднялся, чтобы потянуться, громко хрустнув шеей, на него посмотрел весь класс поголовно, и учитель, конечно, тоже. Они, само собой, сделали вид, будто ничего такого не произошло, но только идиот не понял бы, что так делать не стоит. Всего пятнадцать человек в классе – а осуждения как от небольшой толпы.
К тому, что их так мало, тоже надо было привыкать. И, казалось бы, все должны друг друга знать при таких условиях – но нет, к нему никто не подошел познакомиться в первый день, и никто особенно не стремился поддержать смоллтоки в дальнейшем. Даже о погоде (возможно, Стайлзу не стоило жаловаться на холод).
И машин у них не было… Не из-за недостатка средств, не из-за жизни в интернате – добрая половина парней как раз-таки разъезжалась после школы по домам. Просто не было и все. Таким образом, первая же тема для беседы, казавшаяся Стайлзу идеальной и универсальной, автоматически заглохла, не начавшись. Оставалось лишь сосредоточиться на учебе.
При этом учителя… вежливые, спокойные, к каждому нужно было обращаться «сэр», в его адрес звучало безукоризненное «мистер Стилински», и это напрягало. Ну как с ними поспорить или обсудить что-то? Никак. Приходилось следовать чужим правилам, и от этого Стайлз уставал отдельно.
Когда он всего лишь один раз попытался придремать на уроке – выполнив задание, между прочим, просто скоротать остаток часа – тут же схлопотал наказание, и не какое-нибудь, а совершенно бесчеловечное. Теперь он был обязан несколько дней подряд до ежеутреннего собрания отмечаться в журнале у дежурного учителя, словно доказывая, что сон – не самое главное.
Домашнюю работу нужно было делать не онлайн, а писать от руки, и поначалу у Стайлза отваливалась кисть, а почерк…. Его почерк прокомментировал даже Колин, обычно не позволявший себе замечаний. Увидел раскрытую тетрадку на кровати и принялся восхищаться: первый раз вижу человека, который умеет стенографировать, надо же, ты ходил на курсы, наверное, это так необычно, Стайлз…
Стайлз еле смолчал, разминая ноющую ладонь. Что-то в ней щелкало и похрустывало.
— Напоминаю всем болельщикам про хоккейный матч с королевской школой, который состоится в субботу.Общий сбор в вестибюле в полдень. Большая просьба не опаздывать. Следующая важная новость — в воскресенье служба продлится на час дольше, в честь дня апостола и евангелиста Матфея, — монотонно рассказывал учитель, чьего имени Стайлз не знал, поскольку никаких предметов у него не посещал.
Он исподтишка огляделся – кажется, никого эта новость не расстроила. Или, что более вероятно, никто не позволил себе нахмуриться, скорчить рожу или вздохнуть. Стайлз уткнулся в свою тарелку.
Не то что ему было чем заняться в воскресенье.
Стайлз ткнул вилкой в ломтики черной колбасы и глубоко вдохнул, давя рвотный позыв. Кровяная колбаса и гребешки: сразу видно, что в этой школе учатся богатые мальчики. И ебанутые. Никого вокруг эта хрень не смущала, более того, все ели с аппетитом. Может, все в этой школе вампиры? Древние, сложные, лопают пусть и обработанную, но кровь. А он — человек, и его придерживают живым, чтобы не портился. А потом подадут к рождественскому столу.
Стайлз потряс головой. Стоило ему привыкнуть к странному, но съедобному месиву в тарелке и не пугаться, узнав, что сегодня на завтрак будет «жаба в колодце», а по-простому – сосиски в тесте, как повара находили новые способы проверить его выдержку.
Позавчера их кормили пирогом с почками, вчера — жареной печенкой. Стайлз вообще сомневался, что внутренние органы нужно есть, а не закапывать в яме двадцати фунтов глубиной. А студенты наворачивали, кто-то даже хвалил – Стайлз покосился, и верно, за соседним столом полузнакомые парни сдержанно одобряли черную хрень и собирались пойти за добавкой. С кем-то из этих извращенцев у него даже были одни предметы! И один биологический вид. И одна планета, что было еще более парадоксальным.
Как сказала бы ему Хизер — хватит ныть, чувак, надоел уже, доставай конспекты. Стайлз так и поступил.
Учеба, при всех различиях, Стайлза не угнетала. Ему даже начало нравиться, что с ним тут не дружат, а учат, да еще и за идиота не держат. Думай, старайся, а если не выходит – старайся усерднее. Если дома Стайлз успевал лучше всех без особого напряга, то здесь ему приходилось трудиться, и трудиться всерьез. У него даже проблем с концентрацией почти не было – их он просто не мог себе позволить.
Да и не хотел. Стайлзу нравилось разбираться в том, чего не понимают другие, узнавать новые факты и самостоятельно находить связи между ними. И он не сказал бы такого вслух, но особенно ему нравилось быть умнее всех. Раньше это было неоспоримым достоинством, которое не могли победить любые недостатки.
Именно поэтому сегодня Стайлз собирался предоставить всему классу свое эссе – уж такую-то инициативу должны были оценить? Как он понял, кого-то вызывали к доске только при горячем и настойчивом желании самого ученика, а просто так – ни-ни. И, раз уж Стайлз тяготел к журналистике и хотел заниматься именно этим (надеялся, по крайней мере), ему нужно было практиковаться в том, о чем другие не думали или же не хотели думать.
Он еле дождался истории. По счастью, она в расписании стояла первой.
Папа, наверное, дал бы ему по шее за такие провокации: только поступил и уже выкаблучивается. Что ж, один плюс – папы тут не было. И ничто не помешало Стайлзу договориться с мистером Торндайком, учителем истории, который сам выглядел, как ожившая история и вот-вот готов был кануть в Лету.
Стайлз вышел к доске, встал перед классом. Прокашлялся. Вот теперь он действительно занервничал – все в самом себе казалось ему нескладным, начиная с дурацкого пиджака и заканчивая слишком длинными конечностями. Возникло ощущение, словно он вспотел вообще везде.
— Привет, — начал он. – Меня зовут Стайлз, я хочу представить вам свое эссе о менталитете жителей Великобритании и его влиянии на ее развитие.
Начало офигенно удачное, что уж там, но… но, по крайней мере, мало кто его ожидал. От него вообще никто пока ничего что не ждал.
— Мы все знаем, что я рассуждаю с точки зрения иностранца, верно? И, с одной стороны, я не могу полностью понять историю и наследие… у меня нет за плечами такого культурного багажа, какой есть у каждого, сидящего сейчас передо мной. Тем не менее, у меня есть всего одно, но неоспоримое преимущество: свежий взгляд. Взгляд со стороны. И я хотел бы рассказать о том, что я вижу. Я вижу спокойствие. Я вижу не просто соблюдение традиций, а настоящую любовь к ним. Классовое общество, которое не терпит бунта.
Мистер Торндайк неодобрительно жевал губами, да и ребята в классе то ли напряглись, то ли поскучнели.
Стайлз глубоко вздохнул.
— И, тем не менее, у англичан есть героический архетип, всегда поражавший меня — начал он. — Архетип авантюриста-одиночки, поворачивающего историю. Лоуренс Аравийский, белые раджи Саравака (Джеймс Брук с потомством). Безбашенные сорвиголовы и, в то же время, патриоты своей родины, которые с превеликой радостью вернутся в старости домой, разобьют сад и, попивая чай, будут рассказывать о своей бурной молодости. Шерлок Холмс? Это, пожалуй, Бэтмен, первый супергерой, о котором узнал весь мир. Если, конечно, не считать Иисуса, — он позволил себе улыбнуться.
… пока Стайлз не приехал сюда, он, как и многие, имел об Англии смутные и романтические представления. Герои-одиночки? Джентльмены в безукоризненных костюмах, с манерами, выгодно отличающими их от всего остального мира, боже-храни-королеву? Джеймс Бонд со смертельным оружием в зонтике и восхитительный английский юмор.
Наивно, но заочно он относился к Англии куда лучше, чем после близкого знакомства с ней, и искать хорошие стороны Стайлзу пришлось заново. Он сравнивал Англию, о которой слышал раньше с той, которую он знал теперь, сам.
В учебниках писали, что Америку основали переселенцы, которым нечего было терять. Если не преследуемые по религиозным причинам, то ребята с криминальными наклонностями, бежавшие на другой континент от справедливого возмездия, в поисках лучшей жизни. Возможно, среди них были те, кто чувствовал в себе стремление к новому, к неизведанным землям, рискующие больше никогда не увидеть родных, но готовые пожертвовать всем ради высадки на новые берега.
— Может быть, такие же люди полетят колонизировать Марс. Слышали об этом проекте? Я не знаю, настоящий он или нет. Может быть, это просто грандиозный фейк. И не знаю, когда это произойдет в действительности — при моей жизни или после. Но я точно знаю, что я бы — полетел. И многие крутые психи-англичане – тоже.
Стайлз замолчал, облизывая пересохшие губы. Он подозревал, что тема вызовет вопросы, может, даже неудовольствие… Вернее, рассчитывал на это. Если бы все остались равнодушны, Стайлз огорчился бы.
Но он никак не ожидал сдержанных улыбок и аплодисментов. Он даже не был уверен, что его правильно поняли – Стайлз-то старался не похвалить их, не спеть оду своей влюбленности в Туманный Альбион, а показать важность следования примеру своих великих предков. Дерзать, а не сидеть на одном месте занудными снулыми рыбами, ни на что не реагируя!
Стайлз никак не мог вписаться, со всем, начиная с акцента, манеры говорить и писать, менталитета, само собой (и ничего из этого он исправлять не собирался). Но сегодня он чувствовал, что задел нечто глубинное. В англичанах сидел дух первооткрывателей – может быть, не во всех, может быть, не до конца ими осознан, может, он даже не раскроется в них до конца жизни. Но эти ребята соблюдали свои странные традиции не только по велению души, но и по необходимости, выработанной веками истории.
— Неплохо, мистер Стилински, — мистер Торндайк поднялся с кряхтением. – Больше литературно, чем исторически, но ваши примеры имеют… мн-н-н… право быть выслушанными. А мы, таким образом, перейдем к концу девятнадцатого века и ознаменовавшим его бунтам, н-да…
Стайлз сел, чувствуя, как горят уши – от полученного внимания, из-за того, каким странным образом все обернулось — и просидел так до конца урока. Опять же, он ожидал чего угодно, но только не сомнительного комплимента от проходившего мимо одноклассника:
— Было интересно узнать точку зрения иностранца, — сообщил этот парень, задержавшись возле его парты. Стайлз поднял голову. – Практически без перечисления стереотипов о файв-о-клоках и столовом этикете.
И пошел дальше, Стайлз только и успел, что моргнуть. Этого чувака он знал, парень, по фамилии Хейл: у них была объединенная история, а еще он блистал в футболе и встречался на конюшне. Если бы не форма, Стайлз решил бы, что это школьный рабочий-латинос, вторая волна эмиграции, все дела.
Можете считать это позитивной дискриминацией, но на англичан у него не вставало. А вот на симпатичных мексиканцев – вполне.
Ну так. Привставало. Чуть-чуть.
Хейл так же был единственным свидетелем того, как позорно Стайлз пообщался с конем впервые в жизни — через пять минут после знакомства норовистая зверюга цапнула его за плечо, оставив громадный синяк, сошедший только через три недели. Стайлз тогда заорал матом и заслужил неодобрительное покачивание головой. Еще он успел на тренировке толкнуть Хейла на скользком от дождя футбольном поле, ну врезался просто, с кем не бывает, причем от этого сам же куда больше и пострадал, даже ободрал коленку.
Стайлз так его и запомнил – по своему чувству стыда, очень странной для англичанина и крутой внешности, и такому лицу, словно Хейлу всунули Биг-Бен в его красивую задницу. Да еще и сказали, будто это дело рук Стайлза.
А ведь скажи он Дереку об этом, тот непременно скорчил бы рожу, поджал губы и выдал бы что-то вроде: «Ректальные шутки? Как изысканно».
Нельзя сказать, что единственное эссе изменило его жизнь, но постепенно, день за днем, дело пошло на лад.
Сперва оказалось, что Стайлз жует свои бобы с грибами не один, а бок о бок с другими чуваками. Затем он падал на футболе мордой в грязь не просто так, а со смыслом и под чужие одобрительные комментарии, и вообще молодец, в этот раз попал по мячу, лошара. Потом – что ему вроде как показывают город. Что он вообще умудрился наконец-то выбраться за территорию школы!
Всё это Стайлза радовало, слегка льстило и не слегка сбивало с толку. Компания подобралась разношерстная, и по какому принципу она сформировалась, Стайлз так и не понял. Помимо него самого там были:
— Похожий на холёного слизня Джексон;
— Уильям, не расстававшийся с киндлом и собиравшийся написать роман столетия (он, кажется, считался среди них маргиналом);
— Норман, Оливер и Кристофер, удивительно похожие чуточку вытянутыми лицами, внушительным ростом и глазами навыкате. Стайлз поначалу был уверен в том, что они братья, но нет, просто распространенный типаж;
— Колин. Просто Колин;
— А так же репрезентация красавчиков-футболистов в виде Хейла, которого звали, как оказалось, Дереком. И мексиканцев у него в роду не было, а были сто тысяч лет назад какие-то португальские пираты;
Все они, разумеется, были из богатых и древних семей. Куда же без этого. Это как бы само собой подразумевалось, особенно, когда они страдали какой-нибудь херней. Учителя непременно каждый раз напоминали им не позорить честь семей. Что бы сказал твой прапрарапрапрадедушка, Вильгельм-Гигантонос?
Вот Стайлз мог портить честь своей семьи преспокойно, его неизвестные предки не ворочались в фамильных склепах, а мирно тлели — когда он кидал записку на уроке, пихался во время ланча локтями или развязывал душащий галстук и засовывал его в карман.
Как это часто бывает, то, что донимало тебя долгое время, почти сразу теряет свою ценность, стоит только получить искомое. Обычно это является признаком того, что ты парился о какой-нибудь хрени.
Вот и Стайлз, заполучив какой-никакой круг знакомых, мгновенно забил на старания и переживания по этому поводу, найдя себе другой.
Ему бы встретить какую-нибудь симпатичную девушку, раз уж он американец и бодрая экзотика. Онлайн или даже на улице, почему бы и нет. Ничего не мешает ему попробовать.
Ну, кроме того, что Стайлз был бы не прочь попробовать не с симпатичной девушкой (или не очень симпатичной, потому что, если честно, англичанки оставляли его равнодушным), а с Дереком. Даром, что они теперь виделись едва ли не каждый день.
Поначалу эта мысль показалась Стайлзу смешной, потом обидной – какого черта он думает об этом, как о какой-нибудь недостижимой мечте, какой-то поганый Дерек, ну! – и он не успел и глазом моргнуть, как начал думать об этом почти все свободное время. Если бы ничего не подкрепляло эти желания, если бы было, на что отвлечься – кто знает.
Что-то с Дереком было не так. Остальные ребята могли быть клевыми, а могли — говнюками, могли не смеяться над шутками Стайлза, игнорировать его, что угодно, всё это было в норме вещей. Но ни один из них не старался специально и не делал этого постоянно. Все пришло в удивляющую норму.
А вот Дерек будто бы заставлял себя. Когда Стайлз обращался к нему – вообще каменел лицом и неловко шевелился, будто кожа становилась ему мала. Стилински самонадеянно отказывался думать, что вызывал такой ужас и отвращение, и отчаянно жаждал узнать, в чем проблема.
Хотя кто его разберет. Стайлз терялся рядом с красивыми людьми, его аналитический аппарат барахлил, выдавая какую-то хрень. Хейл определенно был красивым, хотя и в своем роде, а уж здесь считался вообще кем-то вроде супермодели (Стайлз не мог над этим не ржать, прошлись бы эти ребята по пляжу в ЭлЭй, сразу бы поняли, что к чему и кто тут ближе к Голливуду). А у Дерека даже смешные зубы считались эталоном и великолепием. Круче были только у Стайлза, который брекеты носил-то всего год, в детстве, они на дантиста почти не потратились.
Еще Дерек никогда не присоединялся к обсуждению девчонок, да и парней тоже (Джексон как-то высказался, и никто не возразил, так что Стайлз подрасслабился), и в этом было что-то глубоко неправильное. Слишком отстранённо для того, кто так выглядит. Не бестелесной очкастой тенью из костей и кожи, вроде Колина (ага, он еще и очки начал носить — и они делали его похожим на стрекозу-умертвие), а живым человеком. С мышцами. И половыми органами. С половыми органами, с которыми Стайлз не без удовольствия ознакомился бы.
На уроках секс-просвета в Штатах упоминали, конечно, про асексуалов, но если так, природа-мать была той еще дрянью, а Стайлз – редкостным неудачником, умудрившимся запасть на человека, которому такое вообще не нужно.
Он поймал себя на том, что вот уже несколько минут кряду раздумывает об упущенных возможностях, природных аномалиях и упругой заднице Дерека Хейла (последняя занимала порядка двух третей его мыслей), и с хрустом потянулся. Нужно было делать уроки или, по крайней мере, не валяться на кровати в форме, сминая ее, и вообще, «Стайлз, прости пожалуйста, но это немножко свинство».
Стайлз согласился, что свинство, быстро разделся и, поежившись, опять улегся в постель, накрываясь с головой. Сплюнул в ладонь, просунул руку под живот, стискивая уже полутвердый член, сам им ткнулся, двинув бедрами и разводя ноги, смутно представляя, что это не его рука, да и не рука вовсе.
Крепко зажмурился, призывая на помощь фантазию – доставать планшет и лезть на порносайты времени не было, да ему сейчас и не требовалось. Стайлз давно не дрочил, давно не оставался в полном одиночестве и, судя по всему, продержится сейчас даже меньше, чем хотелось бы. Он дергал себя за член, быстро двигал запястьем, так, что оно почти ныло, а воздуха уже почти не хватало.
Стайлзу стало так жарко, что он откинул одеяло. Было бы круто, если бы сейчас в комнату вошел Дерек, увидел его и повел бы себя… Ну, не как Дерек. А решил бы присоединиться. Он бы тоже разделся, они трогали бы друг друга, черт, да ладно, он хотя бы просто смотрел… Может, смотрел бы и ласкал себя, потому что ему тоже хотелось бы, так охренительно хотелось, что встало бы так же сильно, как у Стайлза сейчас…
Ох, блядь, ох, блядь, блядь… Стайлз задержал дыхание, стиснул зубы, бешено задвигал рукой и кончил.
Ладно, вот теперь простыни точно придется менять.
Собирая постельное белье в один большой ком, Стайлз вернулся мыслями к Дереку, благо, сейчас он уже мог думать спокойно. Что-то здесь было не так, может, что-то, оставляющее простор для действий. А если он все же ошибается… Ну, он извинится. Он умеет извиняться, что бы ни говорили учителя, извинений просто не заслуживавших.
Стайлз знал, что его невыносимой личной сексуальностью кого-то завлечь будет не так уж просто. Только и оставалось подружиться, втереться в доверие, а потом уже начать… Втираться в прочие места. Комплексы Стайлза пасовали перед его же настойчивостью, любопытством и членом. У других людей не было шансов.
Оставалось только понять, как именно дружить с Дереком. Стайлз решил поочередно попробовать все.
Футбол их не особенно объединил, даже когда Стайлз выучил правила и перестал хвататься за мяч руками.
Помощь в учебе Дереку тоже не требовалось. Более того, Стайлз смутно подозревал, что читал Дерек больше, и при случае мог блеснуть цитатой из Шекспира. Стайлз, конечно, с энтузиазмом поддержал, рассказав, что, вероятнее всего, Шекспир был геем. И тому можно найти массу доказательств не где-нибудь, а в его произведениях, и речь не о шаловливой Двенадцатой ночи, а о сонетах… Но горячего отклика, а также отношения лично Дерека к этому вопросу, почему-то не получил.
— Надо же, — вежливо и невыразительно кивнул Хейл в ответ и опять заткнулся.
Само собой, что обсуждать херню, найденную в сети, как он делал с Хизер, например, Стайлз и вовсе стеснялся.
Дерек дружить не хотел и, хотя ошивался вечно где-то неподалеку, все равно временами косил диким взглядом.
В эти моменты он напоминал Стайлзу Лютика, лошадь в собственности школы — для тех, у кого не было фамильной конюшни и личных скакунов. Для него, в общем. Подумать только, у них не было своих машин, но были лошади. Порой Стайлзу казалось, что это все шутка какая-то.
Как бы там ни было, Лютик был рыжий, приземистый, жадный и ленивый. Это не он укусил Стайлза в первый раз, но так же закатывал лиловые глаза и осуждал одно его существование. Совершенно точно родословная Лютика была ценнее родословной Стайлза, хотя разобраться в сложных и неинтересных конских породах тот и не пытался. Ему бы просто поладить с животинкой. Уже остался бы доволен.
Засранец-Лютик с Дереком были похожи не только созвучием имен, но и отношением к Стайлзу. Но, еще раз: Стайлз сдался бы, он же не сталкер, просто настойчивый. Он непременно сдался бы, взял другой спорт, если бы Лютик не брал нежными губами краюху хлеба с его ладони. Если бы не чудил, слюняво и по-свойски фыркая Стайлзу в волосы, стоило тому только отчаяться и решить, что он не то, что ездить сегодня не будет, но и забраться-то на этого упрямца не сумеет, и вообще все плохо, животные его ненавидят, люди тоже (Стайлз был оптимистом, но заряд оказался не бесконечен).
Так и с Дереком: стоило Стайлзу перестать посыпать голову пеплом из-за своего шекспировского идиотизма и практически забить, как Дерека приставили к нему в качестве напарника по конной езде.
Стайлз шел на занятие со смесью раздражения и смутного удовольствия. Чувствовать себя лохом и неумехой не хотелось, как и показывать это. Потусоваться вместе с Дереком – да. Но приходилось совмещать, потому что, видите ли, Хейл умеет, а он — нет, и Стайлзу только этого не хватало.
И того, что Дерек мало того, что не отказался, так еще и учудил: вместо того, чтобы подержать лошадь, пока Стайлз кое-как вскарабкивался на нее, пытаясь не перебросить себя, как мешок с песком, а элегантно перекинуть ногу и вообще, практически запрыгнуть в седло, Дерек решил его подтолкнуть.
Подталкивать товарища, взяв его за задницу – так ведь все делают, верно? Это такая английская традиция. Если бы Стайлз знал о ней, он бы, конечно, не вздрогнул, ощутив чужую ладонь на своих ягодицах. Он бы среагировал достойно, ответив какой-нибудь изысканной остротой. Он бы мог придумать изысканную остроту про задницу! Что-нибудь про дружескую помощь и Дереково джентльменство...
По крайней мере, он не перелетел бы через коня, свалившись с другой стороны. Не смотрел бы снизу на этих двух придурков, двуногого и четвероногого. Не лежал бы в пыльном манеже.
Спасибо, что в опилках, а не в чем-то другом.
Кое-как забравшись на Лютика, Стайлз еще не очухался от пережитого унижения пополам с изумлением, и то глядел куда угодно, кроме как на Дерека, то пялился ему в спину так, словно пытался прожечь дыру, когда тот вдруг заявил, посылая свою лошадь вперед:
— Думаю, тебе не стоит ходить по кругу. Это и обучением нельзя назвать.
— Что?... погоди, ты о чем? В смысле, выехать отсюда? Э, нет, стой! — Стайлз уцепился уже не за поводья, а за седло, против всяких правил. Манеж сохранял хотя бы иллюзию того, что ситуацию контролировал именно он..!
Лютик на удивление смирно поплелся следом, и не успел Стайлз опомниться, как Дерек выпустил их из манежа, не слезая с лошади.
— Лютик – смирный конь, — сказал скотина-Дерек. – Не переживай так.
— Тебе легко говорить, — буркнул Стайлз в ответ, еле-еле прекратив цепляться за седло и выпрямившись. Дерек ехал на красивой темно-гнедой кобыле.
Элегантная и спокойная, легко поднимающаяся в галоп (Стайлз пришел позднее и видел, как тот носится на ней, очевидно, не умирая от ужаса, а получая удовольствие), она преспокойно выполняла вообще все команды. Блин, да парень даже ничего не говорил, только двигался и чуть трогал поводья.
— Работай корпусом, — принялся поучать его Дерек. — Дело не в шенкелях, и не в том, чтобы пнуть животное посильнее. А в том, чтобы направлять лошадь всем телом, собой. Давать ей ясный и четкий сигнал, что ты хочешь и что ей нужно сделать. Ты же не жмешь одновременно и на газ, и на тормоз?
Стайлз позавидовал бы спокойному тону, не будь он так занят попытками не навернуться с притормозившего было конька.
— Вот именно, что с машинами куда проще, — пропыхтел он, елозя на Лютике. Нужно было послать его вперед, но, по ходу, Стайлз скорее трахал седло, чем «отдавал команду корпусом».
— Видишь ли, они просто хорошо чувствуют людей, — снисходительно заявил Дерек, не меняясь в лице даже тогда, когда Стайлз закатил глаза и скорчил рожу.
— Ы-ы-ы, — красноречиво выразился Стайлз, когда сполз по Лютику вниз. Дерек сжалился над ним и остановил-таки лошадей на берегу пруда, находившегося за школой. По мнению Стайлза, это нужно было сделать гораздо раньше и точно до того момента, когда Дерек пустил лошадь рысью. Лютик затрясся следом, а Стайлз отбил себе все самое ценное. – Я булок не чувствую.
Ляпнул – и пожалел. Господи, он же не совсем дебил, он знает сложные и длинные слова, а не только «ы-ы-ы» и «жопа», так почему он так разговаривает при Дереке? Впрочем, Дерек, чудное дело, вроде как улыбнулся, если не показалось, конечно.
— Поначалу может быть неудобно. Это пройдет, если ездить часто и работать бедрами, а не сидеть всем весом на лошади, — объяснил он.
Стайлз упал на еще зеленую траву, застонав от облегчения. День был солнечный и прохладный, но не настолько, чтобы это по-настоящему мешало насладиться твердой, не качающейся и не подпрыгивающей под ним землей.
— Насколько часто?
— Я езжу с шести лет, — ответил Дерек, тоже сев рядом. – Сначала, само собой, на пони.
— Отлично, — согласился Стайлз, чудом не хрюкнув, — продолжай, Торин Дубощит. Как звали твоего боевого пони?
— Фердинанд. И, веришь или нет, но он как-то затоптал собаку, когда та на нас бросилась, — невозмутимо ответил Дерек.
Тут уже Стайлз не выдержал, расхохотался.
Поначалу Стайлз был слишком занят, кайфуя. Но потом до него вдруг дошло, что они сидят рядом и разговаривают, и Дерек кое-что ему рассказал о себе… В мире Стайлза это вполне котировалось как свидание.
От этой мысли смех наконец-то перестал его душить, снова уступив место волнению. Стайлз посмотрел искоса, глядя, как Дерек улыбается – сжимая губы, почти застенчиво, пытаясь опустить уголки вниз и не справляясь, не в пример его обычному поведению в компании. Если бы кто-то в Америке предрек Стайлзу, что он будет таять от такой улыбки, он бы едва ли поверил.
Стайлз выдохнул и решительно взял Дерека за коленку. Однозначнее этого шага было трудно что-либо придумать, по крайней мере, из того, на что у него хватало духу. Еще в арсенале были взгляды, тупые неприличные намеки и получасовой таинственный монолог, в котором было бы завуалировано признание, что Дерек «ничо такой чувак». Коленка явно лидировала.
Теплая и твердая, она вздрогнула у Стайлза под пальцами – а потом вдруг пронзительно громко заржал Лютик, следом подала голос кобыла Дерека, и тщательно выверенный шаг Стайлза остался без ответа – Дерек вскочил, ловя поводья обеих лошадей, пытаясь их успокоить.
— Тихо, тихо! – лошади волновались и задирали головы, пятясь объемными задницами прочь от пруда. Испугать их, как знал Стайлз, могло что угодно – от тени птицы до плеснувшей рыбы. Кажется, в пруду расходились круги… должно быть, и впрямь рыба. Или лягушка прыгнула.
Инструктор рассказывал, что лошадь – просто огромный заяц, который может не испугаться машины, но увидеть ужасную опасность в фантике. У них бывает, особенно если они по одиночке или вдвоем, а не в табуне, в котором они чувствую себя куда более уверенно.
— Спокойно, девочка, спокойно…
Круп, вспомнил Стайлз, глядя, как Дерек их успокаивает. Правильно говорить не лошадиная задница, а круп.
Вот почему его романтические поползновения вечно оказываются в крупе?
Подул по-осеннему прохладный ветер. По поверхности пруда прошла рябь, затем вода успокоилась.
— У этих британцев, наверное, не красная кровь, а рыбья водица, — пожаловался Стайлз как-то Хизер во время разговора в скайпе. Колин был на занятиях, а у него оказалось окно между литературой и спортом, и Стайлз живописал поведение Дерека, и это вместо того, чтобы делать домашку, настоящий труженик и молодец. — Ладно бы хоть сказал что. Осудил меня, например. «Мистер Стилински, вы омерзительны, это недопустимо, не трогайте меня больше своими омерзительными руками». А я бы ответил, что он зануда и придурок, а говорить однокласснику «мистер» — тупо, и все. Но нет, молчит, типа как ничего и не было.
— Так и ты считай, что ничего не было, — резонно заметила Хизер. У нее что-то шумело, кто-то орал: Стайлз уже закончил учебу, а у нее только-только кончился первый урок. Разница во времени изрядно мешала, с папой он вообще созванивался, может, раз в неделю. Зато папа научился писать сообщения, тоже плюс. – И исходи из этого.
— Отличный совет, — хмыкнул Стайлз. – От создателей «скажи, что он тебе нравится», «а теперь целуйтесь», а также «просто сделай ей предложение».
— Заткнись. Не знаю… Вроде этот твой Дерек не похож на застенчивую леди. Уж, наверное, сказал бы, если что не понравилось.
— Ты просто их не знаешь. Тут можно у человека стоять на ноге, и он тебе только через полчаса намекнет, что ему неудобно. Их не смущает, разве что, чужие страны завоевывать, а все остальное, видите ли, против этикета.
— Колонизировать же, не?
— … неважно.
— И что, вся страна такая? – с любопытством спросила Хизер. Должно быть, представляла себе всех британскими актерами, с тросточками и в котелках.
— Не, — Стайлз вздрогнул, — просто я же, как ты помнишь, очень элитный теперь. В элитной школе. Тут все такие элитные. Элитно элитные.
Потом они добрых десять минут ржали над словом «элитно» и еще почему-то «куртуазно», у Стайлза немного отлегло, а когда Хизер побежала на урок – пришел Колин с новостью.
Главное, он еще не сразу обратился. Походил по комнате и только минут через десять церемонно уточнил:
— Стайлз, у тебя нет планов на сегодня?
— У меня нет планов на сегодня, — терпеливо ответил Стайлз.
— В таком случае, не хочешь ли ты присоединиться к нам? – Колин подбирался к теме постепенно. Как будто Стайлз мог выпрыгнуть в окно, если спросить его о чем-нибудь в лоб.
— К обществу мертвых поэтов? – решил порадовать его Стайлз, а когда не вышло – вздохнул и смиренно уточнил. – А поконкретнее? Не мог бы ты. Пожалуйста.
— Мы с парнями собираемся в паб, — не без гордости заявил Колин, когда закончил дуться. Сказал – и сделал паузу, наслаждаясь выпученными глазами Стайлза. – И ты приглашен.
Настоящий паб, как в фильмах? Да он и подумать о таком не мог. Не украдкой попробовать пиво или глотнуть у отца из бутылки виски, а по-настоящему так…
Стайлз, ясное дело, недоумевал, кто их пустит в настоящий паб и не прогонит пинками, заставив благодарить, что не стали вызывать копов (или констеблей?). Хоть в чем-то они были нормальными чуваками – у них были поддельные удостоверения личности, как у каждого порядочного подростка дома, в Штатах. Колин сказал, что конкретно в том месте всем пофиг до тех пор, пока ты платишь сразу и наличными. Все в норме, потому что они так уже два раза ездили – а обратно их впустит Оутс, уже после комендантского часа.
— Но ты понимаешь, — многозначительно сказал Колин. – Это признак доверия. Смотри, не проболтайся.
И, хотя именно от Колина такое звучало по-дурацки, Стайлз был впечатлен. У него, конечно, тоже было такое ID (хотя он и дико боялся везти его через границу, засунул в пять слоев одежды на всякий случай), но взял он его скорее потому, что выбрасывать было жалко, а оставлять дома — палевно.
Ехать им пришлось не просто в Лондон, а в пригород, едва ли не противоположный тому, в котором находилась школа Святого Павла. Стайлз только и успел, что причесаться, посмотреть в зеркало, огорчиться, решить, что его стиль – это естественная небрежность и забить.
Он будет по-американски свободный и, может, слегка по-подростковому нелепый.
Стайлз и сам не сам не знал, чего ожидал; какого-нибудь древнего полуподвального паба, непременно с фонарем снаружи. И скрипучую вывеску на цепи. И называться он должен как-нибудь заковыристо, какая-нибудь «Роза, Жаба и Осел», и из него обязаны валиться пьяные ирландцы. И лепреконы.
На деле оказалось, что названия у паба вообще не было, идти к нему надо было чертовски долго, а внутри обнаружились как минимум две хипстерские компашки. Стайлз даже ощутил легкое разочарование.
— Модное место, — довольно сказал кто-то, он не разобрал, кто. Кажется, Олли.
Стайлз смутно представлял, как они выглядят со стороны. Джексон, Крис и Уильям были постарше, но едва ли тянули на взрослых мужиков. Тем не менее, никто на них не пялился, а флегматичный, бородатый настолько, что видны были одни только глаза, бармен молча подставлял стаканы под краны и разливал шумно пенившиеся эль и пиво.
Должно быть, это очередная традиция – тебе не доставляют проблем до тех пор, пока ты сам не доставляешь их окружающим. И против таких традиций Стайлз, пожалуй, не имел ничего против.
Он попытался максимально незаметно сесть рядом с Дереком, не сумел, устроился напротив и принялся осматриваться, стараясь не отставать от прочих – даже Колин без проблем пил какой-то слабенький, но алкогольный сидр. Сам Стайлз взял эль, понятия не имея, чем тот отличается от пива, и пил, почти не чувствуя вкуса – его потряхивало от нервного радостного возбуждения, от того, что они делают, вместе… И, охренеть, настоящий паб. Ужасно круто.
Было бы ужасно круто. Если бы Дерек так не зыркал. Он даже сделал замечание, когда Стайлз совсем было развеселился и изобразил, что прямо сейчас сидя станцует с Колином танго. У того аж сидр носом пошел, между прочим, явно не от негодования.
— Стайлз, поспокойнее, будь добр, — приструнила его эта задница, и почему-то это ужасно раздражало. Как будто Дерек считал, что имеет право комментировать его поведение.
Стайлз, правда, в первый раз смолчал – но Дерек хмурился, закатывал глаза, когда он рассказал по-настоящему смешной и неприличный анекдот про колодец и жабу, подслушанный у одного из физруков, да еще и пялился неодобрительно.
Главное, всем все было окей, все ржали, как будто и не отпрыски аристократов, а такие же парни, как Стайлз – а этому что-то не нравилось.
Стайлз честно терпел, но примерно через час его все достало. Свою роль, впрочем, сыграла еще одна пинта эля, но главным оказалось то, что Дерек был реально не прав.
— Да в чем твоя проблема? — возмутился он, наконец. Наверняка Стайлз вел себя сейчас невообразимо грубо, просто скандально, но его реально достало уже. – Я причин не вижу, может, носом меня ткнешь?
— Видит тот, кто хочет увидеть, — сухо парировал Дерек, и Стайлз чуть не запустил в него стаканом – так противно это прозвучало.
— Если решили разбираться – извольте выйти на улицу, — тут же сказал Джексон. Он был явно недоволен, опасливо поглядывая на бармена. Стайлз уже заметил, что Джексон, хотя и играл в хоккей с яростью быка, был трусоват.
— И выйду, — угрюмо буркнул Стайлз и отодвинул стул, поднимаясь. – Пойдем? Разберемся?
— Стайлз, в самом деле, — пискнул Колин.
— А че я? Если он? – возмутился Стайлз. Ему было обидно. – Я нормально, а он…
Он уже готов был сесть обратно, но тут стул Дерека заскрежетал по полу. Он молча встал и пошел на выход.
Делать было нечего – Стайлз под растерянными взглядами притихшей компании пошел следом. У него медленно, но верно крепло ощущение, что он испортил всем вечер. Не стерпел чужого выпендрежа. Главное, выпендривался-то Дерек, а виноват теперь будет он. Заебись!
— Доволен? – к вечеру похолодало, но Стайлз не мог понять, от чего вздрагивает – от сырого воздуха или от злости.
— Ты, кажется, планировал со мной разобраться, — напомнил Дерек. Корчил из себя хладнокровного джентльмена. А то, что сам весь вечер вел себя, как сучка – это неважно, значит.
— Ага, — Стайлз закивал. — Скажи, для начала, дорогой Дерек, просвети меня – что за нахуй? Тебе не нравится что-то?
— Разве я что-нибудь сказал? – уточнил тот после паузы.
— О, нет. Ты-то не сказал. Это я развел не пойми что, верно? А ты весь в белом, стоишь и терпишь претензии и разборки.
— Я просто хорошо воспитан, — решил напомнить Дерек, и, ей-Богу, из-за этого Стайлз просто взорвался:
— А я, значит, нет. Я, значит, чмо пустынное, все делаю не так и неправильно. Ты в курсе, что не все ведут себя, словно у них палка в жопе, да? Что не всегда это нужно?
Он почти кричал и, осознав это, поспешил заткнуться. В возникшей паузе стало неловко. Дерек смотрел пристально, не отрываясь, и Стайлз, прокашлявшись, продолжил.
— Я просто… Что такого в том, чтобы вести себя с другими людьми дружелюбно? – Стайлз почти отчаялся. Он и впрямь не понимал, и это ощущение было отвратительным – словно он не в другой стране, а на другой планете. И, кто знает, вдруг он и правда делал какие-то совсем недопустимые вещи, и только Дерек не сдержался.
Объяснение лучше не сделало:
— С твоей стороны было бы очень любезно не хватать людей, если они тебя об этом не просят. Может быть, это у вас национальное, но имей в виду – это, как минимум, просто невежливо…
— О-о-о-о! – Стайлз даже руки к небу протянул. Он, наверное, сейчас переигрывал, но это и впрямь было настолько тупо, что даже смешно. Выходит, все совсем плохо, так? И даже не из-за манер, это Дерек его персонально терпеть не может. – То есть, прямым текстом снова не дано, да? Ты не можешь без намеков? Окей, я даже сам скажу. Прости! Прости, что я потрогал тебя за сраную коленку. Я перепутал сигналы, замкнуло меня, окей? Прости, что теперь тебе приходится меня терпеть, страдалец. Все, твоя гетеросексуальная душенька довольна? Мы можем просто забыть об этом, пойти пить и, сделать вид, что вечер еще не окончательно пошел по пизде?
Дерек вдруг схватил его за плечо и потащил за угол.
Стайлз решил, что в Дереке пробудилась кровь предков-пиратов, и сейчас его будут бить. Он приготовился пинаться в ответ, вырываясь, когда Дерек прижал его к стене и поцеловал – быстро и неловко, почти сразу остановившись.
Стайлз уставился на него.
— Не мог бы ты, — раздельно сказал Дерек, тяжело дыша. – Не трогать. Других. Людей?
— …ладно, — тупо кивнул Стайлз. Выдать осознанную мысль, хоть как-то проанализировать происходящее его мозг отказывался.
Ничего, кроме «охуетьдаонжеменяпоцеловалохуетьдаонжеменяпоцеловал».
Он вдруг понял, что больше Дерек ничего не делает, целовать его не пытается и, кажется, вообще старается отойти. Осознав это, Стайлз ожил и почти отчаянно уцепился за его руки, дернув на себя:
— Могу! Не буду! – пообещал он, и, должно быть, хотя бы в этом Стайлз не накосячил.
Раз уж они снова начали целоваться.
Сперва было ужасно неловко, Стайлз понимал это даже со своим крошечным опытом – они сталкивались зубами, то и дело царапая ими друг друга. Но потом Дерек словно расслабился, Стайлз как-то очень удачно наклонил голову, открыл рот для чужого языка… И просто уплыл. Он шарил по Дереку ладонями, целовал его, прихватывал за губы губами, и уже чувствовал, как упирается в узкие сдавливающие джинсы вставший член. Дерек тоже сопел, вжимался бедрами, и Стайлз готов был поспорить, что это не мобильник у него там в штанах.
Стоило подумать об этом, как он чуть не задохнулся. Должно быть, именно поэтому, храбрый от возбуждения и выпитого пива, совершенно не чувствуя границ, Стайлз торопливо опустился землю, встав на одно колено.
Как будто он делает предложение члену Дерека. Он захихикал бы от этой мысли, если бы не был так занят, воображая, как сделает сейчас минет, офигенно развратно. И плевать, что он не умеет, главное – энтузиазм, и припомнить то, что видел в порно…
— Погоди, — Дерек снова цепко взял его за плечо, не давая познакомиться поближе со своими брюками и, главное, с тем, что под ними. Потянул вверх.
Стайлз, опомнившись, поднялся – ему, несмотря на охвативший жар, стало неудобно. За себя, за то, что только что собирался так сразу…
Ну да, отсосать.
— Да. Прости... – он глубоко вздохнул. – Я как-то…
— Я понимаю, — прервал Дерек. И хорошо, потому что Стайлз понятия не имел, как именно объяснить то, что его так понесло.
Все закончилось так же быстро, как и началось, и теперь после каждой фразы повисала пауза – тяжелая, длинная.
— Так нам что. Вернуться? – Стайлз кивнул куда-то назад, чуть было не стукнувшись головой о стену.
Снова молчание. Наконец, Дерек проговорил:
— Вообще-то, я хотел вызвать такси.
Стайлз остро ощущал, что его когнитивные способности прямо сейчас упали до нуля, а все необходимое мозгу кровоснабжение пульсирует гораздо южнее. Дерек, впрочем, сжалился и пояснил:
— Чтобы поехать домой. Раз там есть свободная комната.
Стайлз бешено закивал, не найдя подходящих слов.
@темы: Макси, Фик, Клип, Коллаж, Стайлз Стилински, Дерек Хейл, Реверс 2014-2015, NC-17, Слэш
-
-
11.03.2015 в 03:30На мой вкус, правда, сказочности ближе к концу перебор, но читалось все равно в удовольствие.
Спасибо.
-
-
11.03.2015 в 05:57-
-
11.03.2015 в 09:12anamnesis_morbi,
вот кстати ты меня про выключенный свет прямо УДИВИЛА
я думала - ну ок, немножко напряжет, третий акт, пора добавить грусти, все дела. а ты прямо...
Selfish Loony,
я не была уверена, что получится писать про английские школы, когда ты только-только перестал знать примерно ничего про американские. ан нет!
бошетунмай,
и еще раз
*тоже курлычет над папой Дерека*
столько хорошего
и все мне
Bee4,
господи, бородой щас убило
я тут уже подбиваю Тори
теперь главное БЕЗ ДЕДЛАЙНОВ
B|ack Mamba, спасибо вам.
Dana Jules, ыыы!
Дерек, которому поначалу забили Биг-Бэн куда поглубже
а потом доставали
Seleya, Мне очень понравилась идея, когда Дерек не урожденный и не укушенный оборотень ))) Такого я еще не встречала
*щас так скромно* И МНЕ. очень долго радовалась вокруг этой идеи, может, целый час.
у Колина теперь будет девочка и он будет занят, так что это Стайлз подл и коварен до крайности - в школу-то ее приводить нельзя
gerty_me,
Леди*Ночь, спасибо! не, не перебор, можно было еще больше, хорошо, что я себя остановила)))
Asha-ji, да. или нет. в зависимости от того, что именно вы хотите услышать
Лада Апельсинова, ой. здравствуйте. да. меры веса. юмор. куча. конечно. да, все очень плохо и мы с текстом пошли в угол
-
-
11.03.2015 в 11:11-
-
11.03.2015 в 11:40спасибо
-
-
11.03.2015 в 14:40-
-
11.03.2015 в 16:54-
-
11.03.2015 в 17:14Спасибо!
-
-
11.03.2015 в 19:33спасибо
-
-
11.03.2015 в 19:57-
-
11.03.2015 в 22:23И визуалка и клип - ах!
сначала, увидев феечек на арте с волком не могла взять в толк - они то тут причём? А потом - опа, как всё обернулось! Уру-ру!
Спасибо вам большое!
-
-
11.03.2015 в 23:43Томасомтаким:-
-
12.03.2015 в 16:24Ториа Гриа, шикарная верстка, по доп. иллюстрации сначала думал рисунок. Видео тоже порадовало, и настроем, и динамикой. И спасибо за заявку)
О, чуть не забыл, баннер очень крутой.
Шифт, спасибо, не только посмеялся (шутка про Коммикон будет согревать меня БЕСКОНЕЧНО), но еще и что-то новое узнал. Взглянул на Англию по-другому хД Отдельно отмечу, что понравились Колин (и девушка, которую ему присмотрели в конце), дружба Стайлза с Хизер, образ отца Дерека, Лютик (вообще куча неплоских декораций и персонажей).
И конечно же сумеречный народец ин лав, образ Трольчихи, "Замок"
Идея про проводника/защитника волка <3
В финале моим АВВВВ можно было разбудить район) а дочитывал ночью
Всей команде большое спасибо!
-
-
12.03.2015 в 23:25Спасибо огромное!
-
-
15.03.2015 в 18:10Ляля Озеро,
и да, кстати на Колина отлично! такой он, доходяга британских кровей
yanek, *встиснула могуче* ну спасибо же. ты, наверное, сам знаешь, как резко уходят мысли из головы, когда видишь клевые камменты, сразу начинаю сидеть и улыбаться, как балда
-
-
16.03.2015 в 10:37-
-
19.03.2015 в 12:36-
-
19.03.2015 в 14:05-
-
20.03.2015 в 22:16-
-
20.03.2015 в 23:52-
-
25.03.2015 в 21:58-
-
25.03.2015 в 23:38-
-
29.03.2015 в 14:29"Клевый Стайлз на рисунке", - думала я.
"Хммм, здорово оформлено, - решила, заглянув под банер, - и рисунки, ох, какие рисунки!!!"
А потом села и прочитала, и это было чудесно!
Шифт, для меня идеальная история - та, в которой ты с легкостью можешь влезть в шкуру персонажа. Видеть его глазами, слушать его ушами, ощущать его телом (не буду говорить думать его думалкой, но так и хочется и это добавить
Стайлз - бесподобен! Своей забавной неуклюжестью, смешными и меткими комментариями про англичан, рассуждениями на тему - быть или не быть. Но самое главное, что мне нравится в нем - это умение видеть чуть глубже кожи, если можно так сказать. И вроде болтовня его несерьезная, но действует как лекарство, как масло на бушующие волны.
Но мой любимчик в этом фике - Дерек. Почему то именно его волчья шкура заставила поволноваться. Какой же он здесь!
И второстепенные персонажи додали
Волшебный текст, затягивающий в себя, будоражащий, трогательно-прекрасный.
И спасибо огромное всем, кто вложил свою фантазию, эмоции и мастерство в создание этого замечательного фика!
Немного сумбурно, но, вот
-
-
29.03.2015 в 18:34я вообще сижу щас... как масло
талое
спасибо вам стотыщ раз
-
-
29.03.2015 в 19:34-
-
29.03.2015 в 20:20-
-
29.03.2015 в 20:39-
-
30.03.2015 в 17:20najo matsu, anamnesis_morbi, Зеленая мишень, Selfish Loony, [email protected], бошетунмай, solnza@net, B|ack Mamba, Seleya, Леди*Ночь, ftgv, LonleyRose, marikosia, totgeboren puppe, Ляля Озеро, норвегия, reda_79, **yana**, Agata K., ОГРОМНОЕ СПАСИБО ВАМ ВСЕМ ЗА ТЕПЛЫЕ СЛОВА В СТОРОНУ ОФОРМЛЕНИЯ
Процесс ваяния фичка и оформления к нему получился совместно укуренным и очень интересным)) Очень рада, что понравилось вам всем!))
Bee4, Ужасно понравилось, как расцветают по мере того, как, разделители) - даааа, мне до сих пор разделители нравятся больше всего из получившегося оформления))
команде - лучи любви, и творите же ещо
я тоже на это очень надеюсь
gerty_me, виддеру, оформителю - ну, я един во всех лицах
yanek, аввв, спасибушки
-
-
30.03.2015 в 17:23-
-
30.03.2015 в 17:33