The girl who lives behind the aura
Заявка №17, внеконкурсное исполнение
Название: Han har en räv bakom örat
Артер: Klodwig
Автор: Max V.
Бета: Alina.N_Edelweisss
Пейринг: Дерек/Стайлз, фоном Скотт/Эллисон
Жанр: слэш, ангст, hurt/comfort, романтика
Рейтинг: R
Размер: макси, 19 661 слово
Саммари: Стайлз Стилински – одинокий обычный подросток. Постойте! Обычный? Насколько может быть обычным подросток-лис? А при чем же тогда Дерек Хейл? Нет, стоит начать так: «Стайлз Стилински – необычный подросток-ногицунэ, которому осталось недолго влачить свое одинокое существование». Да. История именно об этом. Проще говоря, о любви.
Полный текст заявкиСтайлз – ногицунэ с рождения. Для нормальной жизни ему нужна чужая боль, и он добывает её, как может. После одной из таких злых «шуток» его отловили и сломали обе ноги. После травмы он не может ходить. Отец перевозит его в Бикон-Хиллз, где Стайлз всячески ограничивает свое общение с людьми, из-за чего «голодает». Носясь со Скоттом и остальными, Дерек случайно замечает у неприметного колясочника хвосты.
Предупреждения: AU, ногицунэ!Стайлз, штамп в виде внутренних зверей
+ другие предупреждения по тексту1. Автор по-своему трактует ногицунэ
2. Кейт не родственница Арджентов
3. Бойда нет в стае Дерека
4. Имеет место авторская пунктуация
Дисклеймер: Отказываюсь от всех прав на персонажей, герои не мои а жаль
От автора: Спасибо организатору Dragon with grey eyes за понимание и то, что пошла навстречу); артеру Klodwig за то, что дал возможность исполнить заявку) Бесконечные спасибо и сердца моей великолепной бете, Alina.N_Edelweisss, которой пришлось несколько раз перепроверять эту работу, чтобы довести ее до ума
Спасибо понимающей Adamanty за возможность прийти в скайпо-чатик и начать орать
; прекрасной innokentya за то, что верила в меня и поддерживала ; моей подруге Д.О., что запрещала мне бросать и всячески пинала); мсье Слоупоку, который обстебал эту работу как мог, но когда он спросил: «Я хоть к концу весны прочитаю?», я поняла, что что-то не так. И да, перед прочтением тыкни сюда х))
Без всех вас этой работы бы не было))
* Han har en räv bakom örat – шведская пословица, в переводе означает «У него лиса за ухом». Русский аналог – «Он себе на уме».
Размещение: Запрещено
Ссылки на скачивание: .docx, .pdf
Она кричала: долго, надсадно и достаточно громко, чтобы ее услышали и пришли на помощь, но рядом никого не было, кроме него – стоящего от нее в полушаге, смотрящего совершенно безразлично. Он держался безучастно до того момента, пока не почувствовал волны чужой острой боли – они захлестнули его, и он стал захлебываться, поспешно глотая негативные эмоции: страдания, ощущение приближающейся смерти и невыносимую муку. Он не помнил, чтобы когда-либо поглощал что-то вкуснее этого; от удовольствия глаза закатились, руки задрожали, а сердце забилось, как сумасшедшее. Он тянул фрагмент за фрагментом, забирая и впитывая в себя, слыша истошный крик – по его мнению, он всегда был лучшей приправой к сильной боли.
А потом ее сердце не выдержало и лопнуло – словно его кто-то сжал в ладони – и все закончилось. Пребывая в больном и извращенном наслаждении, он не сразу услышал голоса и приближающиеся шаги.
Стайлз проснулся оттого, что отец осторожно потрепал его за плечо.
– Через час уже приедем, – сообщил он, бросив беглый взгляд на сына. – Ты как? Кажется, глубоко заснул.
Стайлз потянулся – насколько это позволяло пространство салона машины – и широко зевнул. Он подтянул плед и вновь расслабленно откинулся на сиденье. Во рту было сухо, шея слабо ныла из-за неудобной позы.
– Да, я уж думал, что проснусь, когда мы приедем, – Стайлз повернулся и посмотрел в окно, – а там опять эти елки.
Он протер ладонью запотевшее стекло и прищурился – цвет чистого белого снега слепил и резал глаза. Массивные ели и сосны росли вдоль трассы, сопровождая машину в течение всего пути. Когда Стайлз был маленьким, он просил отца ехать по дороге в пригород, где находился их дом, помедленнее – так можно было успеть посчитать деревья, а еще точно невозможно было пропустить одно конкретное дерево – его. Это была невысокая ель с большими и слишком пышными даже для представительницы хвойных ветками. Она росла обособленно от других деревьев, словно не хотела причислять себя к ним, и выглядела гордой и независимой. Такую ель не хотелось срубить, принести в дом и украсить понаряднее на Рождество и Новый Год – ею хотелось просто любоваться.
Увлеченный воспоминаниями, Стайлз вновь погрузился в дрему.
Когда отец разбудил Стайлза в следующий раз, до Бикон-Хиллз остался километр – это любезно сообщил деревянный указатель. Потрескавшиеся, нарисованные белой краской буквы на секунду мелькнули на фоне зеленых елей, после чего начали убегать в противоположную сторону и стремительно уменьшаться – только маленькая коричневая точка осталась где-то позади машины. Прихватив ноги под коленями и спустив их с сиденья, Стайлз сложил плед и положил его на заднюю панель салона, где валялись подушка и маленький зонтик. Опираясь руками о сиденье, Стайлз аккуратно подтянулся и посмотрел в лобовое стекло.
– Уныло тут, – он повертел головой, осматривая сугробы снега вдоль дороги, редких прохожих на улицах Бикон-Хиллз и кривые черные ветки голых деревьев. – То, что надо, а то я уже достаточно повеселился, – он усмехнулся, и в этой усмешке были отчетливо слышны горечь и грусть.
Шериф через зеркало заднего вида бросил взгляд на Стайлза, но ничего не сказал.
Они ехали еще около двадцати минут, после чего машина остановилась у невзрачного двухэтажного дома, окна которого с одной стороны выходили на город, с другой – на лес. Бикон-Хиллз не был поделен на районы – город был слишком маленьким; дом, доставшийся Джону Стилински в наследство после смерти двоюродного дяди, находился обособленно от остальных и давал своим жильцам отличную возможность отдохнуть от суеты городка и шумных соседей.
Стайлз взял бутылку воды с переднего сиденья и раскрутил крышку. Он сделал три жадных глотка, после чего вытер губы тыльной стороной ладони. Стайлз почувствовал себя не очень хорошо с той минуты, когда отец выехал на центральную улицу: напряжение витало в воздухе этого города, все будто бы затаилось – вымазанное в унынии и грусти, оно ждало удобного момента, чтобы затопить свои улицы и жителей тоской. В таком городе как Бикон-Хиллз не хотелось жить – тут хотелось или умереть, или немедленно отсюда уехать.
Для Стайлза же этот городок, расположенный достаточно далеко от крупных мегаполисов, должен был стать новым местом жительства. Было совершенно все равно, какие люди тут живут – Стайлз не намеревался ни с кем общаться, планировал полностью отгородиться от общества, не поддаваясь соблазнам, которые он чувствовал даже сейчас, сидя в машине. Ему только было стыдно перед отцом – из-за произошедшего тот был вынужден оставить работу и ехать в другой город, начинать все с нуля. Стилински-старший не подавал виду, но грусть, притаившуюся в уголках его глаз, скрыть было невозможно. Как и боль.
– Ну вот мы и приехали, – сказал шериф, заглушив мотор и вынув ключ из замка зажигания. – Впереди нас ждут несколько часов бесконечной распаковки вещей. К четырем часам приедет машина с остальными вещами, – он застегнул куртку. – Готов?
Стайлз кивнул.
– Вот это развлечение, не то, что столичные вечеринки на дому, – он открыл дверцу машины и выглянул из салона, вдохнул холодный воздух. – Хм, а дом ничего, симпатичный, – отметил Стайлз, оглядывая строение. – Жаль, что не особняк с бассейном и фруктовым садом – в фильмах обычно именно такое и достается в наследство.
Шериф лишь тяжело вздохнул и вышел из машины. Открыв багажник, он достал инвалидную коляску и разложил ее, после чего подкатил к дверце автомобиля. Подойдя ближе, отец хотел было взять Стайлза на руки, но тот запротестовал:
– Нет-нет, я сам, – он выставил руки вперед. – В конце концов, мы с ней уже нашли общий язык и отлично понимаем друг друга. Пап, пожалуйста, подкати еще чуть ближе, – попросил Стайлз, неловко поворачиваясь спиной к открытой двери.
Шериф подвез коляску еще чуть ближе и крепко ухватился за ручки, фиксируя ее на одном месте. Стайлз надел куртку, вытащил капюшон байки поверх и уперся руками в автомобильное кресло. Подтянув себя, он вцепился в подлокотники коляски и, рывком сдвинувшись, сел в нее; отец помог Стайлзу поудобнее расположить ноги и, сложив вдвое плед, накрыл их.
– Спасибо, отпускай, – Стайлз ухватился руками за колеса и как только почувствовал, что отец больше не собирался управлять коляской, немного отъехал в сторону. Развернувшись, он посмотрел на дом. – А знаешь, и без бассейна хорош! Тупо, что я теперь ходить не могу – хотелось бы комнату на втором этаже, – взглянув на небольшое ромбовидное окно, Стайлз поджал губы.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал отец, улыбнувшись. Он аккуратно отвязал крепления и снял одну из средних размеров коробку с крыши машины. Подойдя к сыну, Джон поставил ему ее на колени. – Стайлз, и все-таки я думаю, что ты мо...
– Нет, – Стайлз уже знал, что хочет сказать отец. – Пап, ну правда: я слушаюсь тебя с первого раза, неужели и ты не можешь поступать так же? Я уже все решил, это пойдет мне на пользу, – заверил он. Его голос не дрогнул, в нем не было намека на ложь, но Стилински-старший все равно с недоверием посмотрел на сына.
– Ладно, – нехотя согласился он. – Пошли осматривать дом, – отец закрыл багажник и поставил машину на сигнализацию.
Дом выглядел ухоженно и приятно. В нем было два этажа, но, несмотря на это, он казался миниатюрным. Раскрашенный в светло-желтую, почти белую краску он походил на остальные дома Бикон-Хиллз, но отличался более широким крыльцом и ромбовидным окном на втором этаже, на которое Стайлз сразу обратил внимание. Было легко догадаться, что это чердачное помещение; крыша шла на скос, и по вечерам, когда солнце медленно закатывалось за линию горизонта, комната наполнялась мягким оранжево-желтым светом, в тепле и цвете которого резвились пылинки. На крыльце была деревянная лавка, предусмотренная для посиделок на улице, перед домом – две клумбы, что сейчас покрывал грязный снег. Рядом с домом был гараж, за ним – небольшая площадка. Очевидно, для летних пикников и барбекю.
Стайлз, ведомый любопытством, один раз объехал вокруг дома, после чего встретился с отцом возле крыльца.
– Нашел что-нибудь интересное? – поинтересовался тот. Он уже успел снять все коробки с крыши машины и теперь складывал их на лавку.
– Неа, – Стайлз пожал плечами. – Никаких изрытых могил, скелетов или клада. Обычный дом, слишком скучно. Кажется, люди, жившие здесь, совершенно не знали толка в вечеринках.
Джон Стилински улыбнулся, а потом нахмурился, и глубокая морщинка залегла меж его бровей.
– Стайлз, ты вроде обещал, что с развлечениями покончено.
– А я ничего такого и не имел в виду, – беззаботно откликнулся тот, поджав губы и приподняв брови, тем самым наморщив лоб.
– Здесь два года никто не жил, за домом приглядывали соседи, – сказал шериф. – Честно говоря, я хотел продать этот дом, потому что не думал, что мы будем здесь жить, – он невесело усмехнулся, и Стайлз почувствовал, как всколыхнулись отголоски боли в его груди, – но так вот оно вышло, – держа руки в карманах, он развел их.
– Да ладно, смена столичной картинки пойдет нам на пользу, – произнеся эти слова, Стайлз сам чуть в них не поверил. Ему больше нравилось обыгрывать сложившуюся ситуацию именно так, чем признавать, что переезд был вынужденным. – И я уверен, что полиция Бикон-Хиллз еще не знала такого крутого и опытного шерифа, – ему хотелось подбодрить отца; Стайлз знал, что столь резкая смена места жительства произошла по его вине.
Джон Стилински невесело усмехнулся.
– Хочется верить, что я еще недолго буду единственным, на ком ты упражняешься в лести и хитрости.
– А кто льстит и хитрит? – Стайлз подъехал к крыльцу с той стороны, где был покатый спуск, и сложил руки на коробке, стоявшей на коленях.
Шериф ничего не ответил. Достав из кармана связку ключей, он отобрал нужный и открыл входную дверь. Та со скрипом поддалась, демонстрируя приезжим большой холл и ведущую на второй этаж лестницу.
– Я занесу вещи и помогу тебе подняться, – с этими словами отец взял с лавки несколько нагруженных друг на друга коробок и зашел в дом. Оставив их в прихожей, он вернулся на крыльцо и обнаружил, что Стайлз уже поднялся и, намериваясь помочь с вещами, теперь тянулся за еще одной коробкой.
– Стайлз? – шериф сложил руки на груди. – Я, конечно, все понимаю, но...
– А? –тот повернул голову. – Пап, пока она есть у меня в запасе, я могу не напрягать тебя, – не дожидаясь ответа, он подъехал к двери, намекая на то, чтобы отец пропустил его в дом.
Джон Стилински молча отошел, давая сыну проехать.
– Здесь просторно, – Стайлз миновал прихожую и завернул в большую комнату с камином, посередине которой стоял невысокий стол. Поставив на него коробки, Стайлз осмотрелся: вероятнее всего, это комната служила прошлым жильцам гостиной. Ему подумалось, что, когда они с отцом зажгут камин и заполнят помещение своими вещами, оно станет уютным.
Пока Стилински-старший выгружал вещи из машины и заносил их в дом, Стайлз изучал первый этаж. Помимо гостиной и небольшой кладовки под лестницей здесь располагались кухня, ванная комната и две спальни. Стайлз сразу выбрал себе одну из них – спуск и подъем со второго этажа были бы крайне проблематичны из-за инвалидной коляски. В себе же он не был уверен – неизвестно, на сколько еще хватит его запаса, да и тратить его необдуманно он не собирался.
Дом был холодным и неуютным. Стайлз думал списать это на то, что два года здесь никто не жил, но он чувствовал нечто другое; нечто, что не позволит ему с отцом сродниться с этим строением. Не то чтобы дом отталкивал или не принимал – вовсе нет, но присутствовало какое-то отчуждение: оно налетом покрывало белые гладкие стены с чуть облупившейся краской и кадки с геранью на кухонном подоконнике. Шапочки ярких цветов благоухали, земля в горшках была немного влажной – соседи действительно присматривали за домом, и Стайлз мог чувствовать ауру людей, заходящих сюда ранее.
Когда отец наконец занес все коробки, что уместились в машину, он позвал Стайлза распаковывать вещи. Помощник из Стайлза был не очень, потому как инвалидная коляска существенно ограничивала его движения и вызывала определенные сложности, но шериф знал, что сын не сможет сидеть без дела, поэтому последующие несколько часов до приезда фургона с мебелью и прочими вещами они посвятили небольшому обустройству нового жилья.
Машина приехала не в четыре часа, как планировалось, а в половине пятого, и только к восьми часам вечера с выгрузкой мебели было покончено. Дом, на первый взгляд казавшийся неприступным и опустошенным, преображался на глазах. Вещи находили свои места и отлично на них смотрелись, столовые приборы, распределяемые в выдвижном ящике кухонного стола, приветственно звенели, а комиксы Стайлза, что он вытаскивал из коробки и бездумно перелистывал, находили свой приют на большой книжной полке в его спальне.
Стайлз быстро помог отцу с обустройством гостиной, кухни и ванной, после чего в несколько заходов перетащил все коробки с написанным на них свои именем в комнату и начал их разбирать. С появлением кровати в помещении сразу стало уютнее, и Стайлз уже по-другому взглянул на новое место жительства. Когда же он, разложив все вещи, последним поставил на письменный стол ноутбук, то сам удивился тому, как его новая комната стала похожа на прошлую. Казалось бы, что даже лампа и будильник стояли на тех же самых местах.
– Тук-тук, – отец деликатно постучал костяшками пальцев по наличнику двери. – О, вижу, ты уже обустроил себе логово, – усмехнулся он.
– Да, только вот в моей норе не хватает запасного входа, рассчитанного на опасный случай, – Стайлз склонил голову к плечу и потерся об него ухом. – Но это первый этаж, я успею сб... – он осекся, – отъехать. Как насчет ужина? Меня утомила перестановка, это было чертовски сложно.
– Поддерживаю, – шериф улыбнулся. – Я прогуляюсь до магазина, а то совершенно нечем отметить приезд.
Ужинали они поздно – уже в десятом часу. Помимо жареных куриных крылышек на столе были также вареные брокколи и свежие листья салата.
– Завтра я подам твои документы в школу, – сказал отец, снимая слегка подгоревшую кожицу.
– В Бикон-Хиллз есть школа для детей с ограниченными возможностями? – Стайлз старался говорить внятно с набитым ртом. – Слишком маленький городок для такого удовольствия, не находишь?
– Я не узнавал, – удивился Стилински-старший. – Твоя травма временна, поэтому я считаю, что ты можешь пойти в школу для обычных детей.
– Воу, пап, ты серьезно? – от радости Стайлз выронил куриную косточку и вскочил бы со своего места, если бы мог.
– Только если ты пообещаешь мне, что не будешь чинить беспорядок, – попросил отец, серьезно посмотрев на Стайлза.
Тот выставил ладони вперед.
– Я больше не пакостник, ты же знаешь, – уверенно сказал он.
– Да уж, – взгляд Джона невольно скользнул по колесам инвалидной коляски. – Сейчас у всех школьников каникулы, занятия начнутся только через неделю. Думаю, за это время тебе стоило бы изучить город.
Остаток ужина прошел в бессмысленных разговорах о планах на завтрашний день и рассуждениях о новой школе.
После ужина Стайлз попросил отца повесить в комнате шторы. Пожелав сыну спокойной ночи, шериф помыл на кухне посуду и ушел к себе. Какое-то время он не мог уснуть – Стайлз слышал, как тихо поскрипывали половицы в комнате на втором этаже, а потом, когда щелкнул выключатель, расслабился: отец наконец лег отдыхать.
Стайлз подтянул одеяло повыше и закрыл глаза. Предстоящий день тихонько стучался в окно, но Стайлз не стал открывать – еще не время. Он вдруг осознал, что новое место жительства представляет собою отличную возможность начать жить совершенно по-другому.
Дни до начала учебного семестра тянулись невообразимо медленно. Стайлз не выходил на улицу, – только если вечерние получасовые посиделки с отцом на крыльце можно было считать прогулками – проводил много времени за чтением книг и изучением Бикон-Хиллз через виртуальные поисковые карты. Изучать оказалось особо нечего: город действительно был маленьким, и состоял из одной главной улицы и ее ответвлений. Стайлз был искренне удивлен, когда обнаружил, что тут есть три пиццерии и даже небольшой кинотеатр. Распечатав карту Бикон-Хиллз, Стайлз обвел красным маркером несколько мест, которые заинтересовали его: магазин комиксов, заброшенная фабрика и озеро, находящееся недалеко от его нового дома. Последнее порадовало: в зоне его места жительства обязательно должен был присутствовать водоем, иначе было ощущение, что чего-то не хватало. Стайлз решил, что, когда он привыкнет к Бикон-Хиллз, и ему перестанет казаться, что город выталкивает его, он обязательно посетит эти места.
Прошитый насквозь, город гнил унынием. Стайлз часто наблюдал из окна своей комнаты за улыбающимися соседями – они смеялись и, казалось бы, были довольны жизнью, но он видел и чувствовал глубже – то, что люди хотели скрыть. С этими людьми не хотелось играть, не появлялось желания как-то над ними пошутить – их хотелось пожалеть и угостить чем-то сладким, надеясь поднять им настроение. У Стайлза еще никогда не появлялось подобного желания по отношению к чужим.
Он вообще никогда не воспринимал людей как людей, скорее в качестве еды – исключениями, конечно, являлись его отец и те немногочисленные друзья, что у него были. Стайлз не осуждал их за то, что они исчезли из его жизни, когда узнали о произошедшем; он не был уверен в том, что, если бы он был обычным человеком, то не поступил бы так же.
На новом месте Стайлз плохо спал. Он подолгу не мог уснуть, потому что чувствовал и слышал, как боль, свежая и такая желанная, разбивалась об окна его комнаты в попытке добраться до него. Его каждый раз передергивало, когда на языке ощущался позабытый, но столь знакомый вкус, и он сглатывал, пытаясь впитать его в себя; ведомый обманом, он чувствовал только слабый привкус ужина, съеденного несколькими часами ранее, и мятный оттенок зубной пасты. Стайлз слышал, как то, из чего он состоял – злость, пустота и хаос – отслоились от него и теперь тихонько скреблись в углах комнаты, желая вернуться назад, но он не намеревался позволять это.
Сколько Стайлз себя помнил, он всегда был таким – он родился с тремя лисьими хвостами, со странным иссушающим чувством голода внутри, из-за которого часто плакал, потому что сам не понимал, чего требовал его организм. Обыкновенной еды было мало; хотелось чего-то еще, что нельзя было описать, можно было только ощутить – Стайлз чувствовал это в других людях, оно совпадало по запаху и желаемому вкусу с тем, что ему было нужно; рот наполнялся слюной, а в животе скручивалась тугая спираль. Темно-фиолетовая боль, оседающая бесформенными комками внутри людей, была для Стайлза самым главным лакомством: пока другие дети его возраста ели конфеты и леденцы, он глотал негатив и отрицательные эмоции.
Стайлз был таким, он чувствовал себя. Он не мог сказать, плохо это или хорошо, потому что не понимал подобных вещей в силу своего возраста, но был уверен, что это он – и никто другой. Его удивляло, что у других нет таких же хвостов, как у него; этот факт делал окружающих его людей странными, неправильными – для Стайлза они годились только на удовлетворение его голода. Он насыщался за счёт них, – эгоистично и жадно – осторожно трогая вкусную жижу, забирая все до последней капли, стараясь не расплескать, а люди при этом орали и шумели, злили его. Он же все делал аккуратно, Стайлз – воспитанный мальчик, почему бы им было не поделиться с ним тем, чего у них в избытке? Иногда Стайлз даже просил – не забирал пригоршню негатива без разрешения. А они все равно кричали.
Так продолжалось до тех пор, пока отец не объяснил ему, что люди – это живые существа из плоти и крови, способные чувствовать, а не «еда», состоящая из сгустков эмоций. «У всего есть предел», – сказал тогда отец, посмотрев ему в глаза, и Стайлз понял, что его проказы более не могут продолжаться легко и безнаказанно. Ему следовало научиться сдерживать себя, понять, что то, что доставляло ему удовольствием, другим приносило страдания. И, несмотря на то, что Стайлзу хотелось капризничать и ослушаться, расстраивать отца, которому было сложно после смерти жены и в воспитании ребенка, ему не хотелось намного больше.
Стайлз никогда не пробовал боль своего отца – ему было неприятно даже думать о таком. Боль внутри Джона Стилински изъедала его, как кислота, и Стайлз переживал, что не может просто забрать ее, не усиливая переживания отца. От одного запаха этого негатива его мутило, и Стайлз чувствовал себя плохо до такой степени, что, казалось, вот-вот выблюет свои внутренности. Позднее, став старше, он научился притуплять в себе это ощущение.
То же самое относилось и к друзьям Стайлза – поглощать их боль было против его принципов, установленных самому себе. Он считал неприемлемым заставлять страдать своих близких. Как бы отвратительно он ни был создан, у Стайлз были свои правила.
Боль чужих и тех, кто обижал его любимых, Стайлз высасывал с упоением – мучительно долго и медленно. Чем больнее было людям, тем сильнее становился Стайлз, тем лучше он себя чувствовал, тем вкуснее ему было. Он всегда бесшумно подкрадывался к этим ощущениям; в подушечках пальцев приятно покалывало от ожидания, внутри все сводило в сладком спазме – а потом он забывался, теряясь в наслаждении, пропуская через себя и насыщаясь. Он любил искусно сделанные гадости, любил шутить и проказничать, и совершенно не думал о том, что испытывали люди, ставшие его жертвами.
Пока не случилось это.
Стайлз увлекся: он всегда был уверен, что сможет вовремя остановиться, но в тот раз у него не вышло – было слишком сладко, слишком по-настоящему. Вся новая боль, которую он поглощал, была вкуснее предыдущей, но та была несравненна. Хотелось еще, хотелось ею захлебнуться – что он и делал, глотая поспешно, быстро, не успевая забрать одно и уже начиная новое. И когда он почувствовал, что сердце больше не бьется, когда осознал, что это не его сердце остановилось от удовольствия, то ледяной волной окатил страх, потому что так далеко ему еще не удавалось заходить. Да он и не планировал.
А потом, несколько дней спустя, была его собственная боль – кажется, она была похожа на агонию; Стайлзу казалось, что его тело сжигают заживо. Он тогда впервые пожалел о том, что не может забрать собственные мучения, но оно было и неудивительно: у любой силы имелась оборотная сторона; свою собственную боль он чувствовал в разы сильнее.
Стайлз пришел в себя в больнице и удивился тому, как от него вообще что-то осталось – может, он превратился в груду обугленных костей? Ног он не чувствовал, но это не было новостью – было бы странно, если бы после того, как его икры и колени раздробили молотком, они были бы целы и ощутимы. У постели сидел отец, и вид у него был бесконечно несчастный. Стайлз тогда просто посильнее сжал руку самого близкого на свете человека и спокойно произнес: «Все будет в порядке, пап».
Он ничего не рассказывал и не отвечал на провокационные вопросы отца, который хотел разобраться в ситуации и наказать людей, что изуродовали его сына, по справедливости – он просто не знал, что его ребенок не спас человека, когда мог это сделать, а упивался мучениями и, пожалуй, впервые наслаждался тем, кем он являлся. Отец много знал о Стайлзе, но кое-что нет – то, что могло бы сломать его, ему совсем было необязательно знать.
Выздоровление Стайлза шло очень медленно: он мог бы использовать ту боль, что была внутри него, чтобы ускорить процесс регенерации, но он так же понимал и то, что это было бы слишком легко – за случившееся он, как и все его обидчики, как те, кто когда-либо причинили ему боль или просто те, кто Стайлзу не нравился, должен был расплатиться. И расплачивался он собственным здоровьем.
Он стал инвалидом, неспособным ходить, травма которого, как утверждали врачи, была временна, но никто из них не строил планов относительно сроков восстановления; Стайлз был вынужден переместиться в инвалидное кресло. Он не мог сказать однозначно, достаточно ли это высокая цена или нет; пожалуй, все-таки нет.
Спустя какое-то время Стайлз с отцом переехали сюда, в Бикон-Хиллз, желая начать все сначала, оставив плохие события и воспоминания в другом городе. Стайлз сам себе объявил «голодовку» – он искренне хотел измениться и считал, что ему выпал отличный шанс сделать это.
Стайлз больше не был в том возрасте, когда какие-либо оправдания могли бы помочь ему. Стайлз вообще не мог быть оправдан, потому что нес в себе хаос и разрушения.
Прямоугольная солнечная полоса, прошмыгнувшая между шторами и забравшаяся вверх по одеялу, разбудила Стайлза, коснувшись теплом щеки. Он плохо спал – эта ночь не была исключением; лежа в постели, он несколько часов не мог сомкнуть глаз, но не потому, что боролся с самим собою и с ненавистным голодом, а потому, что волновался и одновременно предвкушал: сегодня ему предстоял первый день в новой школе.
Стайлз сел на постели и потянулся, широко зевнул, вытянул вперед руки и размял пальцы, как если бы играл на пианино. Последние вот уже почти семь месяцев он редко просыпался в хорошем настроении, но ощущение того, что в его жизни что-то менялось, что наконец образовывался такой долгожданный порядок, подавляющий хаос внутри, заставляло уголки губ дергаться в подобии искренней улыбки. За прошедшую неделю Стайлз настолько внушил себе, что голод для него теперь – образ жизни, а не проблема, что не боялся появиться в обществе, полном его излюбленных «сладостей». По крайней мере, ему так казалось.
Умывшись и приведя себя в порядок, Стайлз ловко пересел из коляски на край постели как раз в тот момент, когда в комнату вошел отец.
– Доброе утро, – он махнул половником. – Если ты не поторопишься, то я заберу все блинчики на работу.
– Что? Нет, – наклонившись, Стайлз открыл шуфлядку прикроватной тумбочки и вытащил оттуда серые джинсы. – У меня сегодня первый день, я волнуюсь, а ты знаешь, что когда я волнуюсь, я много ем, так что я планирую съесть все, что ты приготовил.
– Звучит хорошо, – Джон Стилински улыбнулся. – Давай я... – он сделал шаг вперед, но остановился, когда Стайлз махнул рукой в его сторону.
– Нет, я сам, – сказал он, расправив джинсы и начав просовывать в штанины бесполезные ноги. Поначалу это был долгий и мучительный процесс, Стайлз психовал, и его настроение заметно ухудшалось, но сейчас полугодовой опыт давал о себе знать: все происходило достаточно быстро и умело.
– Хорошо, – шериф вздохнул. – Жду на кухне, позавтракаем вместе, а потом я отвезу тебя в школу, – и не успел Стайлз спросить «Зачем?», как дверь комнаты закрылась.
Наверное, глупо было рассчитывать на то, что в первый день отец даст Стайлзу добираться самому.
Кинув в рюкзак несколько тетрадей и ручек, Стайлз положил его на колени и выехал из своей комнаты, закрыл дверь. Он прекрасно знал, где располагалась кухня, но в этот раз решил закрыть глаза и доехать, полагаясь только на слух и обоняние, которые никогда его не подводили: звук поджаривающегося на сковородке теста и маслянистый аромат блинов заставили рот наполниться слюной.
– Готов к школе? – спросил его отец, когда Стайлз подъехал к столу и утащил из вазочки несколько маковых палочек.
– Готов к работе? – в тон ему спросил Стайлз, хрустя. Он взял банку клубничного варенья и положил немного сладкой патоки на свою тарелку. – Сегодня у нас с тобой очень ответственный день, наконец будет о чем поговорить за ужином.
– Мне казалось, что у нас нет проблем с поиском тем для разговора, – удивился отец. – Черт,– он пытался поддеть вилкой прилипший к сковородке блин.
– Надо было налить чуть побольше масла, – сказал Стайлз, помешивая сахар в чае, – и вообще, мне стоит вернуться к готовке, а то мы рискуем тут помереть от голода, а соседи даже не узнают. Зато когда дверь взломают, по состоянию кухни они увидят, что мы хотя бы пытались приготовить себе поесть, – он взял самый верхний блин и, положив на него несколько ягод из варенья, начал есть. – Вкуфно!
Шериф выключил плиту и соскреб со сковородки в мусорный контейнер то, что могло бы назваться блином.
– Знаю, что я не повар, но можно было и помягче выразиться о моих кулинарных успехах, – он налил в свою кружку кофе и разбавил его сливками, после чего сел за стол, напротив Стайлза.
– Я фе скафал, фто вкуфно, – начал оправдываться тот, уплетая очередной блин, из-за чего говорил с набитым ртом.
Отец ничего не ответил – только скептически посмотрел на сына и спрятал ироничную улыбку за кружкой.
После завтрака Стилински-старший надел куртку и вышел из дома, сел в машину и включил печку, чтобы автомобиль слегка нагрелся, пока Стайлз, нагнувшись, завязывал в прихожей шнурки.
Аккуратно съехав с крыльца по покатому спуску, Стайлз подъехал к передней раскрытой двери машины, закинул в салон рюкзак, после чего перетащил себя с коляски на сиденье.
– Фух, – шумно выдохнул он, вытирая о брюки вспотевшие ладони.
– Все в порядке? – поинтересовался шериф. Он уже закрыл дом и теперь складывал инвалидную коляску, чтобы положить ее в багажник.
– Да, да, – соврал Стайлз, хотя ложь во благо он ложью не считал – ни к чему было волновать отца и говорить ему, что его сын борется с неуемным внутренним желанием сожрать весь негатив, что, подобно туману, расползался по Бикон-Хиллз. – Все супер.
– Тогда вперед, – отец ободряюще улыбнулся. Стайлз услышал, как закрылась крышка багажника, а потом шериф сел за руль, захлопнув за собой дверцу машины.
До школы они ехали около двадцати минут. Дорога пролегала через центральную улицу, так что Стайлз наконец – не считая того дня, когда они только приехали – смог увидеть, где бьется «сердце» Бикон-Хиллз. Школьники шли – кто-то в компании, кто-то в одиночку – и весело о чем-то разговаривали, смеялись, слушали музыку. Из магазинов туда-сюда сновали люди, а на одном из светофоров даже образовалась небольшая пробка. Теперь город не казался Стайлзу таким маленьким – ведь он больше не ограничивался окном его комнаты.
Их автомобиль припарковался на площадке рядом со школьным зданием. Отец вышел из машины и, достав коляску, подкатил ее к передней двери. Стайлз ловко перебрался в нее, взял свой рюкзак и положил его на колени.
– Позвони мне, когда закончатся уроки, я за тобой приеду, – сказал шериф.
– Пап, зачем мне твоя машина? Я сам на колесах, – Стайлз улыбнулся.
– Стайлз...
– Хорошего дня! – пожелал он, подмигнув. – Ужин сегодня готовлю я. И загляни на заднее сиденье перед тем, как пойти в участок – там твой обед, – сообщил Стайлз, после чего развернулся и поехал в сторону школы.
Стилински-старший провожал сына взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в парадных дверях, после чего сел в машину и поехал на работу.
Когда входные двери закрылись за Стайлзом, и он поехал по коридору, озираясь по сторонам и теряясь в догадках, где может находиться нужный кабинет, то почувствовал взгляды, направленные в его сторону. Взяв свое расписание в учительской, Стайлз, зажав его губами, быстро крутил колеса инвалидного кресла, чтобы успеть в класс.
В классном помещении было немного народу, и, что еще больше удивило Стайлза, никто не обратил на него внимания. Посмотрели, кто-то даже приветственно улыбнулся – а потом все вернулись к своим делам. Стайлз облегченно вздохнул – не то чтобы он комплексовал по поводу своего физического состояния, но не любил людей, которые откровенно пялились на него и его коляску.
Предпоследняя парта у окна оказалась свободна, и Стайлз направился к ней, аккуратно проезжая между рядами парт, большинство из которых пока еще не были заняты. Развернувшись, Стайлз взялся за спинку стула, желая приподнять его и поставить в другое место, как к нему подошел невысокий темноволосый парень.
– Давай я помогу, – вызвался он и с легкостью взял стул, поставил его в конец класса.
– Спасибо, чувак, – Стайлз улыбнулся и кинул свой рюкзак рядом с партой, после чего подъехал на то место, где только что стоял стул, – я бы провозился, и все это выглядело бы крайне смешно и неловко.
– Да пустяк, – ответил парень, неловко почесав затылок. – Просто зачем тебе стул, если у тебя есть собственное кресло? Э-э... В смысле, я имел в виду... – неловко начал он.
– Все в порядке, – заверил его Стайлз, ободряюще улыбаясь. Ему было приятно, что нашелся человек, который сам захотел ему помочь. – Мое кресло действительно лучше этой табуретки, – он кинул пренебрежительный взгляд в сторону отставленного стула.
– Ну да, – парень одернул рубашку. – Кстати, я Скотт, – он протянул руку, дружелюбно улыбаясь.
– Стайлз, – стоило ему сжать ладонь Скотта, как он вмиг почувствовал все его эмоции. Стайлза словно парализовало – кажется, ему только во второй или третий раз в жизни попадался такой светлый, чистый и легкий человек. Но, тем не менее, в Скотте было еще что-то – что-то, что отличало его от всех остальных, но не сильно отличало от такого, как Стайлз.
– Это что, прозвище? – удивился Скотт.
– Поверь мне, ты язык сломаешь, если попытаешься произнести мое настоящее имя, – усмехнулся Стайлз, – поэтому зови меня так.
– Хорошо... Стайлз, – ответил Скотт, произнеся имя своего нового одноклассника и будто бы пробуя его на вкус. – Не советую тебе спать или заниматься посторонними вещами на химии, мистер Харрис очень строгий, – зачем-то сказал он, наверное, хотел продолжить разговор, но не знал, как.
– О, фигня, – бодро ответил Стайлз. – Мои знания в химии можно оценить как «выше среднего», так что думаю, с этим проблем не будет, – он смотрел на Скотта и пытался понять, что именно в нем его настораживает.
А тот широко улыбался и, казалось, совершенно ничего не скрывал.
– После истории я иду обедать, не хочешь присоединиться? – предложил он.
– С удовольствием, по правде сказать, я уже жрать хочу – первый день, перенервничал, ну, ты понимаешь, – Стайлз махнул рукой.
– Отлично! – по голосу было понятно, что Скотт искренне обрадовался. – Тогда после истории никуда не убегай, – сказал он, а потом опомнился: – То есть...
– Я понял, чувак, расслабься, – ответил Стайлз. – Поверь мне, при всем желании не убегу.
Стайлз выехал из класса, в котором проходил урок истории, и обнаружил Скотта, стоящего возле пробковой доски, усеянной листами формата А4 и кнопками.
– Ну что, идем обедать? – спросил его Стайлз и показал указательным пальцем в том направлении, где располагалась столовая.
Скотт кивнул и хотел было взяться за ручки инвалидной коляски, чтобы повезти Стайлза, но тот предупредил его намерения:
– Спасибо, но я сам. Уже привык, – он пожал плечами, стараясь тем самым показать, что его отказ – не то, на что Скотту стоило бы обидеться. Тот ничего не ответил, и парочка направилась в столовую: один шаркая кроссовками, второй – тихо поскрипывая колесами.
Как и любая школьная столовая, эта не отличалась тишиной и порядком: всюду сновали подростки; отдельные компании ребят сидели за столами, общались и активно жестикулировали; пачки сока падали, и их содержимое проливалось на пол, кто-то умудрился оставить на подоконнике свой обед; в помещении пахло чем-то вареным и сладким.
Стайлз и Скотт отстояли в очереди, прежде чем взяли себе поесть. Стайлз ограничился свежей кукурузой, зеленым яблоком и маленькой пачкой шоколадного молока. Устроив поднос на коленях, он подождал, пока Скотт оплатит свой обед, после чего спросил:
– Где сядем? Я уже сижу, так что мне как-то по фиг.
Скотт осмотрелся, выискивая кого-то взглядом, после чего улыбнулся.
– О, для нас уже есть столик, – и целенаправленно пошел в ту сторону, где находились большие обеденные столы, предусмотренные для нескольких человек. Стайлз еле поспевал за ним.
Они подошли к столику, за которым сидели две девушки. Волосы одной были огненно-рыжего цвета, и Стайлз невольно залюбовался – мех его хвостов был точно такого же оттенка. Он не видел этих девушек в классе, вероятно, они решили прогулять первые уроки.
– Привет, – Скотт поставил поднос и, наклонившись, коротко поцеловал в губы одну из девушек, ту, что обладала длинными темными, чуть вьющимися волосами и очаровательными ямочками на щеках – она улыбнулась, демонстрируя их. – Познакомьтесь со Стайлзом, он наш новый одноклассник. Стайлз, это Эллисон и Лидия, – Скотт представил девушек, после чего сел рядом с Эллисон.
Стайлз подъехал к той стороне стола, где не было стула, и поставил свой поднос.
– Как тут шумно! – возмутился он.
Лидия откусила яблоко, которое бездумно вертела в руках.
– Ты будто первый раз в столовой, – она скептически оглядела Стайлза, скользнула взглядом по его инвалидной коляске, после чего, сузив глаза, слегка нахмурилась. – Хм, – она неопределенно хмыкнула, и этого звука было достаточно, чтобы понять, что Стайлз не понравился ей с первой секунды.
А она ему наоборот – в Лидии было что-то, что заставило Стайлза почувствовать в ней «родственную душу», если такое словосочетание вообще было применимо к человеку, с которым он познакомился несколько секунд назад. А еще внутри нее было пусто – это казалось странным, но волнения не вызывало.
Пока Скотт и Эллисон весело о чем-то разговаривали, а Лидия иногда встревала в разговор с конкретными и, что было чаще, едкими комментариями, Стайлз не спеша закидывал в рот кукурузные зерна и прислушивался к своим ощущениям. Он давно научился выделять среди потока и гула эмоций те конкретные, что интересовали его – на данный момент это были эмоции людей, входящих в его новую маленькую компанию. Стайлз медленно жевал, погружаясь в самого себя; он терзался голодом, потому что школа Бикон-Хиллз, как и весь город, оказалась полна негатива, у него были разные оттенки, но в одном Стайлз был уверен точно – это был лакомый кусочек для ногицунэ, держащей себя на «диете» уже более полугода.
Лидия действительно была пуста, или же внутри нее была стена, через которую Стайлз не мог пробиться; у Эллисон же и Скотта эмоции и внутреннее состояние были открыты. Он собирался просто посмотреть, повертеть и поиграть – ничего серьезного.
В Скотте не было ничего, кроме света – Стайлз понял это еще тогда, когда два урока назад тот подошел к нему в классе химии, но сейчас, когда Скотт находился рядом с Эллисон, его буквально затапливали тепло и нежность, перекрывая все остальное: маленькую грусть из-за невыполненного домашнего задания, капли обиды из-за того, что мать не смогла остаться дома и отдохнуть после двух ночных смен подряд в больнице – заболела медсестра, и она была вынуждена выйти сегодня в дневную. В Эллисон было немного темно-фиолетовой жижи – она была несильной и теплилась на дне ее души, но все же ощущалась – это была боль от расставания с любимым человеком, боль обиды преданного доверия. Нежные чувства к Скотту с каждым днем потихоньку притупляли эти эмоции в Эллисон, но уничтожить полностью пока не могли – рана была свежая и затягивалась с трудом.
Стайлз расслабился, отпустив. Боль окружающих тихим шепотом подбиралась к нему со всех сторон, но он держался.
В связи с тем, что учитель математики заболел, в расписании Стайлза оказалось на один урок меньше, и их класс был отпущен раньше положенного времени. Стайлз расстался со Скоттом на крыльце – тот пошел провожать Эллисон до ее машины, а он аккуратно съехал по пандусу и остановился, оглянувшись на здание школы. Звонить отцу Стайлз не собирался, потому как не планировал спешить домой; решив засесть в школьной библиотеке и поискать материал для реферата по истории, который задали аж в первый учебный день после каникул, Стайлз поехал в сторону перекрестка, за которым располагались парковка и небольшой супермаркет – он хотел купить чипсы и газировку.
В супермаркете было не много людей, а желаемый товар находился на нижний полках; Стайлз оплатил на кассе пачку чипсов и баночку спрайта, сложил все в рюкзак и покинул магазин. Извернувшись, Стайлз за лямки повесил рюкзак на ручки инвалидной коляски, но вскоре тот, соскользнув, упал на влажный асфальт – Стайлз понял это по глухому стуку алюминиевой банки.
Выругавшись, Стайлз развернулся и проехал чуть назад, но остановился, когда увидел, что какой-то высокий парень держал за лямку его рюкзак и о чем-то переговаривался со своими дружками.
– Хей, посмотрите-ка, да это же тот самый новенький инвалид из нашей школы, – недобро ухмыляясь, сказал незнакомец. – Ты ничего не потерял? – спросил он, встряхнув рюкзак.
Стайлз поджал губы. Он понимал, что мог бы разобраться с этими ребятами в считанные секунды, и те больше никогда бы не посмели даже взглянуть в его сторону – так он делал раньше, когда находились смельчаки, решившие с ним «поиграть», но его «диета» не предполагала теперь такой роскоши.
– Что, у тебя не только ноги бесполезные, но и язык? – спросил парень, начав приближаться к Стайлзу. – Или ты типа гордый? Думаешь, круто смотришься в своей коляске?
Стайлзс фальшивым безразличием посмотрел на компанию парней – они что, собирались избить инвалида прямо на парковке среди бела дня? Бикон-Хиллз, однако, своеобразный город.
– А ты думаешь, что круто смотришься, обижая убогого инвалида? Если бы я мог ходить, то я бы забил. Забил тебя ногами до смерти, – процедил Стайлз.
Обидчик в считанные секунды оказался рядом с ним и занес руку для удара. Стайлз зажмурился, неосознанно вжался в спинку кресла, словно хотел отгородиться от происходящего.
– Эй, – незнакомый мужской голос прозвучал прямо над ухом Стайлза, – что здесь происходит? – темноволосый парень в кожаной куртке, одетой поверх легкой футболки, перехватил кулак нападавшего. Посмотрев на Стайлза, парень перевел взгляд на его обидчиков и вопросительно вскинул брови.
– Тебе какое дело? – незамедлительно огрызнулся один из парней, резко вырывая руку. – Припарковал тачку – и иди по своим делам.
– Это же Дерек Хейл, – сказал второй обидчик. – Блин, парни, на фиг, я сваливаю, – он накинул капюшон своей куртки и поспешил прочь от парковки.
– Последуешь примеру своего разумного друга? – спросил Дерек. – Или попытаешься и дальше самоутверждаться, издеваясь над инвалидом?
Стайлз хотел было возмутиться и сказать, что его травма временна, что то, что он не может ходить – это лишь последствия «прерванного ужина», но решил промолчать.
– Да пошел ты, – ответил обидчик и, замахнувшись, попытался ударить Дерека, но тот резко перехватил его кулак и вывернул парню руку. Застонав, обидчик упал на колени и выронил рюкзак.
Запах и вкус боли ошпарил, окатив волной. Стайлз прикрыл глаза и, вцепившись в подлокотники инвалидного кресла, шумно и медленно выдохнул, страшась не сдержать свой инстинкт.
Стайлз взглянул на парня, что решил вступиться за него, и сглотнул. Внутри – кажется, один из обидчиков упомянул его имя – Дерека было много боли; она бурлила и переполняла его. Стайлз еще никогда не встречал человека, в котором было бы столько страданий, тоски и чувства вины. Все это смешивалось в невообразимый коктейль – он мог бы надолго утолить голод Стайлза, если бы тот поддался; вкусив хоть каплю, ему бы уже не удалось остановиться. По сравнению с болью этого идиота, решившего поиздеваться над инвалидом, боль Дерека была деликатесом.
Опомнившись, Стайлз поднял с асфальта свой рюкзак и слегка отряхнул его. Руки дрожали и не хотели слушаться, в голове пульсировало; Стайлзу хотелось поскорее убраться с этой проклятой парковки и оказаться дома, в четырех стенах своей комнаты, где не было никаких соблазнов. С трудом взяв себя в руки, Стайлз, заметивший, что никто уже не обращает на него внимания, развернул свое кресло и начал быстро удаляться от парковки в сторону перекрестка.
Дерек вновь замахнулся, но удар уже не потребовался – парни начали убегать, поняв, что, хоть и побеждают в численности, но существенно проигрывают в силе. К тому времени Айзек и Эрика как раз вышли из супермаркета и вмиг оказались рядом с альфой.
– Ничего себе, – Айзек посмотрел вслед убегающим парням, – сходили за сухариками и решили встретиться на парковке, называется.
Дерек отряхнул куртку и огляделся в поисках того колясочника, за которого вступился – что-то в нем показалось ему странным; зверь внутри Дерека тихонько заскреб когтями по груди – он волновался, шерсть на загривке встала; и скользкое чувство беспокойства расползалось внутри.
Фигурка человека на инвалидной коляске миновала перекресток и направлялась к школе. Дерек доверился своему волку, и на секунду зеленые глаза окрасились красным цветом: он увидел три огненно-рыжих лисьих хвоста за спиной парня.
– Тоже видишь это? – спросила подошедшая к Дереку Эрика. Ее глаза больше не пылали янтарем. – Всегда хотела себе лисий воротник, – пухлые губы искривились в ухмылке.
– У тебя есть волчья шуба, неужели мало? – саркастически поинтересовался Айзек.
Дерек нахмурился и сжал зубы, поиграл желваками.
– Где Скотт? – спросил он.
– Как всегда, – Эрика закатила глаза, увидев бегущего на парковку Скотта. – Не мог никак проститься со своей ненаглядной?
– Простите за опоздание, – Скотт остановился и уперся ладонями в колени, пытаясь отдышаться. – Немного не рассчитал время, – он заметил, что никого не интересовало то, что он говорил – все смотрели в сторону школы.
Выпрямившись, Скотт обернулся и увидел Стайлза – тот поднимался по покатому спуску, после чего скрылся в школьном здании.
– О, я думал, Стайлз уже давно дома...
– Кто? – переспросил Дерек. – Ты его знаешь?
– Да, это Стайлз, мой новый одноклассник, – ответил Скотт. – Он инвалид, я помог ему убрать от парты стул, ну, разговорились. Вообще, он прикольный, – заключил он.
Заметив серьезные взгляды Дерека и остальных, Скотт решил уточнить: – А в чем дело?
– Ни в чем, – Дерек развернулся и направился к своей машине. – Поехали, расскажешь все, что знаешь об этом Стайлзе.
Оказалось, Скотт действительно ничего не знал – его сердце не сбилось с ритма и пульс не участился, когда он, сидя на диване в лофте Дерека, рассказывал про Стайлза. Он познакомился с ним в классе химии; Стайлз оказался приветливым, дружелюбным и легким в общении. По словам Скотта, он ничем не отличался от других подростков – разве что не мог ходить и передвигался на инвалидной коляске, но это вызывало только чувство жалости и сострадания, а не подозрение.
– С чего я должен был что-то заподозрить? – искренне удивился Скотт. – Я даже не прислушивался, врет ли он, когда говорит.
– А стоило бы, – Дерек скрестил на груди руки.
– Зачем тебе способности оборотня, если ты ими не пользуешься? – едко спросила Эрика, закинув ногу на ногу. Она сидела в кресле напротив Скотта и ухмылялась. – Хотя, наверное пользуешься, но только для одной потребности.
– Эрика, – прервал ее Дерек.
Скотт нахмурился.
– Я не видел причин. От Стайлза не исходило никакой опасности, – уверенно сказал он. – Любой бы из вас на моем месте поступил бы так же.
– Нет, – скучающе ответил Айзек, – я бы посмотрел хотя бы потому, что мне было бы скучно сидеть на уроках просто так, – он пожал плечами.
Дерек, пока члены его стаи перебрасывались комментариями по поводу того, что Скотт оказался невнимательным идиотом, выпал из разговора и задумался. Если бы не его волк и то, что он почувствовал, то Дерек бы тоже не взглянул на неприметного колясочника глазами альфы – правда, что мог скрывать несчастный инвалид, прикованный к коляске? Но зверь заволновался; Дерек, знающий, что волк никогда еще не подводил его, доверился своей сущности в очередной раз и, как оказалось, поступил правильно.
Он насторожился: этот Стайлз не был похож на оборотня, не был одержим – Дерек видел одержимых духами и представлял, как они выглядят и как себя ведут – и пока сложно было утверждать однозначно, представляет ли он какую-либо опасность. Вид Стайлза был совершенно новый – с таким Дерек еще не сталкивался, и раз уж так вышло, что этот вид появился на его территории, ему предстояло разобраться, что бы это могло значить и к чему стоило готовиться. Дерек любил держать ситуацию под контролем, а сегодняшнее открытие в виде трехвостой лисы на инвалидной коляске явно с трудом можно было назвать «под контролем».
Почувствовав его напряжение, Скотт осторожно поинтересовался:
– И что теперь?
– Уже переживаешь за своего нового друга? – снова поддела Эрика. – Ты знаком с ним меньше суток.
– И? – спросил Скотт. – Мне понравилось его общество, с ним комфортно и не надо пытаться быть тем, кем ты не являешься.
Эрика вскинула бровь, но ничего не ответила.
– Стоит последить за ним, – изрек Дерек, по очереди посмотрев на каждого члена своей стаи, – попытаться втереться к нему в доверие и узнать, что он замышляет.
Скотт закатил глаза и вздохнул, но озвучивать свои мысли не решился.
– Втереться в доверие к лисе? – усмехнулся Айзек. – А мы точно об одном и том же инвалиде говорим?
– Скотт, Эрика, Айзек, – обратился Дерек, – не выпускайте этого Стайлза из виду. Если он начнет проявлять агрессию и попытается напасть – действуйте по ситуации.
– Он инвалид! – Скотт знал, что не стоило перебивать альфу, но он не мог сдерживать в себе накипевшее возмущение. – О каком нападении ты говоришь?
– Обыкновенном, – огрызнулся Дерек. Он хотел перестраховаться: теперь он был предупрежден, а значит, наступило время вооружаться. – Вы будете постоянно следить за ним и докладывать мне о его поведении, планах и прочем. Мы должны знать все: что он из себя представляет и чего хочет. Завтра я схожу к Дитону и поговорю с ним.
Скотт промолчал – только скрестил на груди руки и откинулся на спинку дивана.
– Погодите-ка, – начал Айзек, – «постоянно» – это значит, что я больше не могу прогуливать школу?
Стайлз сидел в школьной библиотеке и уже второй час пытался сосредоточиться на докладе по истории, но получалось плохо: буквы перед глазами плясами и плыли, абзацы разных глав перемешивались между собой, а только что прочитанное напрочь вылетало из головы. Информация совершенно не задерживалась в мозгу, потому что Cтайлз думал о других вещах, злостно выталкивающих учебу из размышлений.
Чувствами он был еще там, – на парковке перед супермаркетом – и от одного только воспоминания бросило в дрожь.
Тот парень, Дерек, что так вовремя оказался на парковке, – Стайлз не был уверен в том, что эти хулиганы не повалили бы его на землю вместе с его коляской и не начали бы избивать – показался Стайлзу, мягко говоря, странным и необычным. Он уже испытывал подобное ощущение сегодня утром, когда познакомился со Скоттом – от того исходила подозрительная сила, чувствовалась опасность, но с ним было приятно находиться из-за того, что Скотт был пустым в отношении боли и негатива. С этим же парнем все было иначе.
В Дереке чувствовалось больше силы, влияния, и чего-то еще, чему Стайлз не мог подобрать определение, какая-то смесь из чувств отцовства и власти, превосходства, но само по себе казалось нелепым и абсурдным. Дерек был переполнен болью и чувством вины, и это, несомненно, заинтересовало в нем Стайлза больше, чем его сильные руки и красивые хищные черты лица. Хотя насчет последнего Стайлз бы сам с собой поспорил.
Стайлз взял в руки карандаш и зачем-то записал на полях книги имя и фамилию своего спасителя – Дерек Хейл. Не то чтобы он сильно рассчитывал на то, что поисковая система выдаст какие-то данные на его запрос, но попытаться стоило. Обернувшись, Стайлз обнаружил, что все компьютеры в библиотеке были заняты, поэтому решил отложить сбор информации до вечера.
Стайлз заложил страницы карандашом и захлопнул книгу. Достав из кармана мобильный телефон, он позвонил отцу.
Дерек наведался в ветеринарную клинику к Дитону на следующий день, как и планировал. Ему было необходимо поговорить с ним, чтобы прояснить ситуацию; Дитон всегда мог ответить на все возникшие вопросы и помочь советом.
Дерек рассказал о неприметном колясочнике с хвостами, описал то, что видел, упомянул о Скотте, который подружился со Стайлзом и не чувствовал в нем опасности. Чем больше Дерек рассказывал, тем больше понимал, что имел дело с чем-то совершенно новым и неизведанным.
Дитон внимательно слушал, после чего подошел к стеллажу с книгами и достал один потрепанный том в коричневом переплете. Он положил его на стол и открыл на нужной странице.
– Кицунэ, – сказал он, проведя пальцем по странице с изображением рыжей лисы в красном кимоно. – По-японски означает «дитя от приходящей по ночам». Обычно собирательный образ всех лже-оборотней лисов скрывается под именем «Кицунэ» или «Китсунэ», – заключил он.
– То есть, – Дерек нахмурился, – ты хочешь сказать, что этот Стайлз – лиса-оборотень?
Дитон помотал головой.
– Я не могу утверждать однозначно. Мне неясен тот факт, почему ты не видел его ауру. Если бы он был оборотнем или одержимым духом лисы, то вокруг его тела был бы пламенный контур. Но ты утверждаешь, что не видел ничего подобного. Это не дает мне возможности определить его вид: темный или светлый. Если светлый, то опасаться нечего, но если он представитель темного вида, то мы имеем дело с дикой и слегка бесноватой лисой, именуемой Ногицунэ.
Дерек скрестил на груди руки, задумавшись, пытаясь припомнить, что еще он заметил вчера на парковке, но после только пожал плечами – ничего.
– Я поручил Скотту, Айзеку и Эрике следить за ним, чтобы узнать его мотивы. Он не просто так объявился в Бикон-Хиллз, – уверенно сказал Дерек.
Дитон ничего не ответил и пролистал несколько страниц книги, пробежал глазами по абзацам, ища необходимую информацию. Дерек терпеливо ждал, прислонившись к стене и думая о том, как ему следует поступить, если Стайлз начнет представлять реальную угрозу.
Спустя несколько часов Дерек покинул ветеринарную клинику и сел в свою машину. Он не заводил мотор и не спешил ехать в лофт – просто сидел какое-то время и, положив руки на руль, постукивал по нему пальцами, размышляя. Единственное, что удалось прояснить благодаря Дитону: Стайлз – кицунэ, но какой у него вид осталось загадкой. Знание этого помогло бы так или иначе определить его намерения.
Дерек вставил ключ в замок зажигания и завел мотор. Сложившаяся ситуация ему совершенно не нравилась, и он хотел сделать все возможное, чтобы она каким-то образом разрешилась. Каким именно – Дерек не имел понятия, но был уверен, что пойдет на все, чтобы защитить свою стаю и свой город от лисы. Какие бы у нее ни были намерения.
Когда в день приезда машина шерифа ползла по центральной улице, и Стайлз знакомился с городом, он и представить себе не мог, что в унылом и сером Бикон-Хиллз будет чувствовать себя комфортно – ему было хорошо дома, в стенах школы и в компании новоприобретенных друзей. Стайлз чувствовал, что возвращается в норму, если такое слово разумно было применить к его состоянию: вернулись хорошее настроение и блеск в глазах. Депрессия, съедаемая общением со Скоттом, медленно умирала внутри – Стайлз беспощадно топтал ее в себе, проводя много времени с новым приятелем в школе и за ее пределами.
Стайлз вдруг понял, что Скотт может стать для него хорошим другом, потому что, в отличие от большинства других окружающих его людей, эмоции Скотта не хотелось поглотить. Безусловно, у него были свои скелеты в шкафу – Стайлз пока не понимал, какие именно, но он их чувствовал; не настаивал, не лез Скотту в голову и душу в надежде выведать его тайны – ждал, что, если тот захочет, то поделиться сам. Исключая это, Скотт был как на ладони: открытый, приветливый, всегда готовый помочь. С ним было весело и легко, его душа была чиста и свободна от черноты негатива – даже развод родителей не повлиял на Скотта настолько сильно, чтобы он носил в себе обиду и боль от утраты полноценной семьи.
В один из вечеров, когда Скотт пришел к Стайлзу в гости, и они сидели в его комнате и играли в приставку, Скотт завел странный разговор о сверхъестественных существах. Его слова были солоноваты на вкус – пропитаны сомнением и страхом довериться другому человеку, открыться. Скотт словно прощупывал обстановку и пытался понять, можно ли рассказать что-то личное. Возможно даже, не про него одного.
Стайлз отложил джойстик и развернулся к Скотту.
– Чувак, если ты хочешь что-то рассказать или чем-то поделиться – ты можешь быть уверен в моем молчании, – заверил он, смотря на друга. – Если нет – тогда хватит болтать, я хочу реванш. Не люблю проигрывать.
Скотт улыбнулся и тоже отложил свой джойстик, показывая тем самым, что все-таки решился на разговор. Он рассказал о том, что был оборотнем и состоял в стае. Его альфой оказался Дерек Хейл, а другими членами стаи были Айзек и Эрика. Стайлз, услышав это, тут же сложил недостающие кусочки мозаики: вот почему ему казалось, что с этими подростками что-то не так, вот и ответы на вопросы, что именно заставляло Стайлза насторожиться при виде их. Он не удивился существованию оборотней; с тех пор, как Стайлз в полной мере осознал свою природу, его мало что могло поразить. В Бикон-Хиллз была небольшая стая, что следила за городом и охраняла его – какие еще открытия ждали Стайлза в этом месте?
Но о себе Стайлз умолчал. Не то чтобы он не доверял Скотту – чувствовал, что тот уже знал о нем больше, чем Стайлз на данный момент рассказал. Вероятно, узнал от Дерека – вряд ли тот оставил без внимания парня на инвалидной коляске, за которого заступился. Дерек показался Стайлзу мнительным, недоверчивым и закрытым, но для оборотня его стая была подобна второй семье, к тому же, он был альфой – отсюда и то безграничное чувство власти и контроля, исходящее от него, что Стайлз почувствовал в их первую встречу тогда, на парковке. Альфа и его беты были единым организмом, они доверяли друг другу, защищали. Если Дерек что-то заподозрил в отношении Стайлза, то члены его стаи, включая Скотта, были в курсе этого.
Но Скотт сейчас сидел на постели Стайлза, теребил край толстовки и рассказывал о своих ощущениях после укуса и первых попытках примириться с волком, что скреб внутри и рвался наружу. И это никак не вязалось с мыслью Стайлза о том, что Скотт ему не доверяет.
Они проговорили несколько часов, после чего Скотту позвонила мать, и он поспешил домой, извинившись, что «засиделся». Закрыв за ним дверь, Стайлз заехал на кухню и начал мыть овощи для салата на ужин, дожидаясь, когда отец вернется со смены. Стайлз думал о том, что со стаей волков ему еще не приходилось иметь дела, а уж со стаей волков, во главе которой был весьма привлекательный альфа – тем более. Стайлзу не понравилась последняя мысль – только этого еще не хватало.
Название: Han har en räv bakom örat
Артер: Klodwig
Автор: Max V.
Бета: Alina.N_Edelweisss
Пейринг: Дерек/Стайлз, фоном Скотт/Эллисон
Жанр: слэш, ангст, hurt/comfort, романтика
Рейтинг: R
Размер: макси, 19 661 слово
Саммари: Стайлз Стилински – одинокий обычный подросток. Постойте! Обычный? Насколько может быть обычным подросток-лис? А при чем же тогда Дерек Хейл? Нет, стоит начать так: «Стайлз Стилински – необычный подросток-ногицунэ, которому осталось недолго влачить свое одинокое существование». Да. История именно об этом. Проще говоря, о любви.
Полный текст заявкиСтайлз – ногицунэ с рождения. Для нормальной жизни ему нужна чужая боль, и он добывает её, как может. После одной из таких злых «шуток» его отловили и сломали обе ноги. После травмы он не может ходить. Отец перевозит его в Бикон-Хиллз, где Стайлз всячески ограничивает свое общение с людьми, из-за чего «голодает». Носясь со Скоттом и остальными, Дерек случайно замечает у неприметного колясочника хвосты.
Предупреждения: AU, ногицунэ!Стайлз, штамп в виде внутренних зверей
+ другие предупреждения по тексту1. Автор по-своему трактует ногицунэ
2. Кейт не родственница Арджентов
3. Бойда нет в стае Дерека
4. Имеет место авторская пунктуация
Дисклеймер: Отказываюсь от всех прав на персонажей, герои не мои а жаль
От автора: Спасибо организатору Dragon with grey eyes за понимание и то, что пошла навстречу); артеру Klodwig за то, что дал возможность исполнить заявку) Бесконечные спасибо и сердца моей великолепной бете, Alina.N_Edelweisss, которой пришлось несколько раз перепроверять эту работу, чтобы довести ее до ума
Спасибо понимающей Adamanty за возможность прийти в скайпо-чатик и начать орать; прекрасной innokentya за то, что верила в меня и поддерживала ; моей подруге Д.О., что запрещала мне бросать и всячески пинала); мсье Слоупоку, который обстебал эту работу как мог, но когда он спросил: «Я хоть к концу весны прочитаю?», я поняла, что что-то не так. И да, перед прочтением тыкни сюда х)) Без всех вас этой работы бы не было))* Han har en räv bakom örat – шведская пословица, в переводе означает «У него лиса за ухом». Русский аналог – «Он себе на уме».
Размещение: Запрещено
Ссылки на скачивание: .docx, .pdf
А потом ее сердце не выдержало и лопнуло – словно его кто-то сжал в ладони – и все закончилось. Пребывая в больном и извращенном наслаждении, он не сразу услышал голоса и приближающиеся шаги.
Стайлз проснулся оттого, что отец осторожно потрепал его за плечо.
– Через час уже приедем, – сообщил он, бросив беглый взгляд на сына. – Ты как? Кажется, глубоко заснул.
Стайлз потянулся – насколько это позволяло пространство салона машины – и широко зевнул. Он подтянул плед и вновь расслабленно откинулся на сиденье. Во рту было сухо, шея слабо ныла из-за неудобной позы.
– Да, я уж думал, что проснусь, когда мы приедем, – Стайлз повернулся и посмотрел в окно, – а там опять эти елки.
Он протер ладонью запотевшее стекло и прищурился – цвет чистого белого снега слепил и резал глаза. Массивные ели и сосны росли вдоль трассы, сопровождая машину в течение всего пути. Когда Стайлз был маленьким, он просил отца ехать по дороге в пригород, где находился их дом, помедленнее – так можно было успеть посчитать деревья, а еще точно невозможно было пропустить одно конкретное дерево – его. Это была невысокая ель с большими и слишком пышными даже для представительницы хвойных ветками. Она росла обособленно от других деревьев, словно не хотела причислять себя к ним, и выглядела гордой и независимой. Такую ель не хотелось срубить, принести в дом и украсить понаряднее на Рождество и Новый Год – ею хотелось просто любоваться.
Увлеченный воспоминаниями, Стайлз вновь погрузился в дрему.
Когда отец разбудил Стайлза в следующий раз, до Бикон-Хиллз остался километр – это любезно сообщил деревянный указатель. Потрескавшиеся, нарисованные белой краской буквы на секунду мелькнули на фоне зеленых елей, после чего начали убегать в противоположную сторону и стремительно уменьшаться – только маленькая коричневая точка осталась где-то позади машины. Прихватив ноги под коленями и спустив их с сиденья, Стайлз сложил плед и положил его на заднюю панель салона, где валялись подушка и маленький зонтик. Опираясь руками о сиденье, Стайлз аккуратно подтянулся и посмотрел в лобовое стекло.
– Уныло тут, – он повертел головой, осматривая сугробы снега вдоль дороги, редких прохожих на улицах Бикон-Хиллз и кривые черные ветки голых деревьев. – То, что надо, а то я уже достаточно повеселился, – он усмехнулся, и в этой усмешке были отчетливо слышны горечь и грусть.
Шериф через зеркало заднего вида бросил взгляд на Стайлза, но ничего не сказал.
Они ехали еще около двадцати минут, после чего машина остановилась у невзрачного двухэтажного дома, окна которого с одной стороны выходили на город, с другой – на лес. Бикон-Хиллз не был поделен на районы – город был слишком маленьким; дом, доставшийся Джону Стилински в наследство после смерти двоюродного дяди, находился обособленно от остальных и давал своим жильцам отличную возможность отдохнуть от суеты городка и шумных соседей.
Стайлз взял бутылку воды с переднего сиденья и раскрутил крышку. Он сделал три жадных глотка, после чего вытер губы тыльной стороной ладони. Стайлз почувствовал себя не очень хорошо с той минуты, когда отец выехал на центральную улицу: напряжение витало в воздухе этого города, все будто бы затаилось – вымазанное в унынии и грусти, оно ждало удобного момента, чтобы затопить свои улицы и жителей тоской. В таком городе как Бикон-Хиллз не хотелось жить – тут хотелось или умереть, или немедленно отсюда уехать.
Для Стайлза же этот городок, расположенный достаточно далеко от крупных мегаполисов, должен был стать новым местом жительства. Было совершенно все равно, какие люди тут живут – Стайлз не намеревался ни с кем общаться, планировал полностью отгородиться от общества, не поддаваясь соблазнам, которые он чувствовал даже сейчас, сидя в машине. Ему только было стыдно перед отцом – из-за произошедшего тот был вынужден оставить работу и ехать в другой город, начинать все с нуля. Стилински-старший не подавал виду, но грусть, притаившуюся в уголках его глаз, скрыть было невозможно. Как и боль.
– Ну вот мы и приехали, – сказал шериф, заглушив мотор и вынув ключ из замка зажигания. – Впереди нас ждут несколько часов бесконечной распаковки вещей. К четырем часам приедет машина с остальными вещами, – он застегнул куртку. – Готов?
Стайлз кивнул.
– Вот это развлечение, не то, что столичные вечеринки на дому, – он открыл дверцу машины и выглянул из салона, вдохнул холодный воздух. – Хм, а дом ничего, симпатичный, – отметил Стайлз, оглядывая строение. – Жаль, что не особняк с бассейном и фруктовым садом – в фильмах обычно именно такое и достается в наследство.
Шериф лишь тяжело вздохнул и вышел из машины. Открыв багажник, он достал инвалидную коляску и разложил ее, после чего подкатил к дверце автомобиля. Подойдя ближе, отец хотел было взять Стайлза на руки, но тот запротестовал:
– Нет-нет, я сам, – он выставил руки вперед. – В конце концов, мы с ней уже нашли общий язык и отлично понимаем друг друга. Пап, пожалуйста, подкати еще чуть ближе, – попросил Стайлз, неловко поворачиваясь спиной к открытой двери.
Шериф подвез коляску еще чуть ближе и крепко ухватился за ручки, фиксируя ее на одном месте. Стайлз надел куртку, вытащил капюшон байки поверх и уперся руками в автомобильное кресло. Подтянув себя, он вцепился в подлокотники коляски и, рывком сдвинувшись, сел в нее; отец помог Стайлзу поудобнее расположить ноги и, сложив вдвое плед, накрыл их.
– Спасибо, отпускай, – Стайлз ухватился руками за колеса и как только почувствовал, что отец больше не собирался управлять коляской, немного отъехал в сторону. Развернувшись, он посмотрел на дом. – А знаешь, и без бассейна хорош! Тупо, что я теперь ходить не могу – хотелось бы комнату на втором этаже, – взглянув на небольшое ромбовидное окно, Стайлз поджал губы.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал отец, улыбнувшись. Он аккуратно отвязал крепления и снял одну из средних размеров коробку с крыши машины. Подойдя к сыну, Джон поставил ему ее на колени. – Стайлз, и все-таки я думаю, что ты мо...
– Нет, – Стайлз уже знал, что хочет сказать отец. – Пап, ну правда: я слушаюсь тебя с первого раза, неужели и ты не можешь поступать так же? Я уже все решил, это пойдет мне на пользу, – заверил он. Его голос не дрогнул, в нем не было намека на ложь, но Стилински-старший все равно с недоверием посмотрел на сына.
– Ладно, – нехотя согласился он. – Пошли осматривать дом, – отец закрыл багажник и поставил машину на сигнализацию.
Дом выглядел ухоженно и приятно. В нем было два этажа, но, несмотря на это, он казался миниатюрным. Раскрашенный в светло-желтую, почти белую краску он походил на остальные дома Бикон-Хиллз, но отличался более широким крыльцом и ромбовидным окном на втором этаже, на которое Стайлз сразу обратил внимание. Было легко догадаться, что это чердачное помещение; крыша шла на скос, и по вечерам, когда солнце медленно закатывалось за линию горизонта, комната наполнялась мягким оранжево-желтым светом, в тепле и цвете которого резвились пылинки. На крыльце была деревянная лавка, предусмотренная для посиделок на улице, перед домом – две клумбы, что сейчас покрывал грязный снег. Рядом с домом был гараж, за ним – небольшая площадка. Очевидно, для летних пикников и барбекю.
Стайлз, ведомый любопытством, один раз объехал вокруг дома, после чего встретился с отцом возле крыльца.
– Нашел что-нибудь интересное? – поинтересовался тот. Он уже успел снять все коробки с крыши машины и теперь складывал их на лавку.
– Неа, – Стайлз пожал плечами. – Никаких изрытых могил, скелетов или клада. Обычный дом, слишком скучно. Кажется, люди, жившие здесь, совершенно не знали толка в вечеринках.
Джон Стилински улыбнулся, а потом нахмурился, и глубокая морщинка залегла меж его бровей.
– Стайлз, ты вроде обещал, что с развлечениями покончено.
– А я ничего такого и не имел в виду, – беззаботно откликнулся тот, поджав губы и приподняв брови, тем самым наморщив лоб.
– Здесь два года никто не жил, за домом приглядывали соседи, – сказал шериф. – Честно говоря, я хотел продать этот дом, потому что не думал, что мы будем здесь жить, – он невесело усмехнулся, и Стайлз почувствовал, как всколыхнулись отголоски боли в его груди, – но так вот оно вышло, – держа руки в карманах, он развел их.
– Да ладно, смена столичной картинки пойдет нам на пользу, – произнеся эти слова, Стайлз сам чуть в них не поверил. Ему больше нравилось обыгрывать сложившуюся ситуацию именно так, чем признавать, что переезд был вынужденным. – И я уверен, что полиция Бикон-Хиллз еще не знала такого крутого и опытного шерифа, – ему хотелось подбодрить отца; Стайлз знал, что столь резкая смена места жительства произошла по его вине.
Джон Стилински невесело усмехнулся.
– Хочется верить, что я еще недолго буду единственным, на ком ты упражняешься в лести и хитрости.
– А кто льстит и хитрит? – Стайлз подъехал к крыльцу с той стороны, где был покатый спуск, и сложил руки на коробке, стоявшей на коленях.
Шериф ничего не ответил. Достав из кармана связку ключей, он отобрал нужный и открыл входную дверь. Та со скрипом поддалась, демонстрируя приезжим большой холл и ведущую на второй этаж лестницу.
– Я занесу вещи и помогу тебе подняться, – с этими словами отец взял с лавки несколько нагруженных друг на друга коробок и зашел в дом. Оставив их в прихожей, он вернулся на крыльцо и обнаружил, что Стайлз уже поднялся и, намериваясь помочь с вещами, теперь тянулся за еще одной коробкой.
– Стайлз? – шериф сложил руки на груди. – Я, конечно, все понимаю, но...
– А? –тот повернул голову. – Пап, пока она есть у меня в запасе, я могу не напрягать тебя, – не дожидаясь ответа, он подъехал к двери, намекая на то, чтобы отец пропустил его в дом.
Джон Стилински молча отошел, давая сыну проехать.
– Здесь просторно, – Стайлз миновал прихожую и завернул в большую комнату с камином, посередине которой стоял невысокий стол. Поставив на него коробки, Стайлз осмотрелся: вероятнее всего, это комната служила прошлым жильцам гостиной. Ему подумалось, что, когда они с отцом зажгут камин и заполнят помещение своими вещами, оно станет уютным.
Пока Стилински-старший выгружал вещи из машины и заносил их в дом, Стайлз изучал первый этаж. Помимо гостиной и небольшой кладовки под лестницей здесь располагались кухня, ванная комната и две спальни. Стайлз сразу выбрал себе одну из них – спуск и подъем со второго этажа были бы крайне проблематичны из-за инвалидной коляски. В себе же он не был уверен – неизвестно, на сколько еще хватит его запаса, да и тратить его необдуманно он не собирался.
Дом был холодным и неуютным. Стайлз думал списать это на то, что два года здесь никто не жил, но он чувствовал нечто другое; нечто, что не позволит ему с отцом сродниться с этим строением. Не то чтобы дом отталкивал или не принимал – вовсе нет, но присутствовало какое-то отчуждение: оно налетом покрывало белые гладкие стены с чуть облупившейся краской и кадки с геранью на кухонном подоконнике. Шапочки ярких цветов благоухали, земля в горшках была немного влажной – соседи действительно присматривали за домом, и Стайлз мог чувствовать ауру людей, заходящих сюда ранее.
Когда отец наконец занес все коробки, что уместились в машину, он позвал Стайлза распаковывать вещи. Помощник из Стайлза был не очень, потому как инвалидная коляска существенно ограничивала его движения и вызывала определенные сложности, но шериф знал, что сын не сможет сидеть без дела, поэтому последующие несколько часов до приезда фургона с мебелью и прочими вещами они посвятили небольшому обустройству нового жилья.
Машина приехала не в четыре часа, как планировалось, а в половине пятого, и только к восьми часам вечера с выгрузкой мебели было покончено. Дом, на первый взгляд казавшийся неприступным и опустошенным, преображался на глазах. Вещи находили свои места и отлично на них смотрелись, столовые приборы, распределяемые в выдвижном ящике кухонного стола, приветственно звенели, а комиксы Стайлза, что он вытаскивал из коробки и бездумно перелистывал, находили свой приют на большой книжной полке в его спальне.
Стайлз быстро помог отцу с обустройством гостиной, кухни и ванной, после чего в несколько заходов перетащил все коробки с написанным на них свои именем в комнату и начал их разбирать. С появлением кровати в помещении сразу стало уютнее, и Стайлз уже по-другому взглянул на новое место жительства. Когда же он, разложив все вещи, последним поставил на письменный стол ноутбук, то сам удивился тому, как его новая комната стала похожа на прошлую. Казалось бы, что даже лампа и будильник стояли на тех же самых местах.
– Тук-тук, – отец деликатно постучал костяшками пальцев по наличнику двери. – О, вижу, ты уже обустроил себе логово, – усмехнулся он.
– Да, только вот в моей норе не хватает запасного входа, рассчитанного на опасный случай, – Стайлз склонил голову к плечу и потерся об него ухом. – Но это первый этаж, я успею сб... – он осекся, – отъехать. Как насчет ужина? Меня утомила перестановка, это было чертовски сложно.
– Поддерживаю, – шериф улыбнулся. – Я прогуляюсь до магазина, а то совершенно нечем отметить приезд.
Ужинали они поздно – уже в десятом часу. Помимо жареных куриных крылышек на столе были также вареные брокколи и свежие листья салата.
– Завтра я подам твои документы в школу, – сказал отец, снимая слегка подгоревшую кожицу.
– В Бикон-Хиллз есть школа для детей с ограниченными возможностями? – Стайлз старался говорить внятно с набитым ртом. – Слишком маленький городок для такого удовольствия, не находишь?
– Я не узнавал, – удивился Стилински-старший. – Твоя травма временна, поэтому я считаю, что ты можешь пойти в школу для обычных детей.
– Воу, пап, ты серьезно? – от радости Стайлз выронил куриную косточку и вскочил бы со своего места, если бы мог.
– Только если ты пообещаешь мне, что не будешь чинить беспорядок, – попросил отец, серьезно посмотрев на Стайлза.
Тот выставил ладони вперед.
– Я больше не пакостник, ты же знаешь, – уверенно сказал он.
– Да уж, – взгляд Джона невольно скользнул по колесам инвалидной коляски. – Сейчас у всех школьников каникулы, занятия начнутся только через неделю. Думаю, за это время тебе стоило бы изучить город.
Остаток ужина прошел в бессмысленных разговорах о планах на завтрашний день и рассуждениях о новой школе.
После ужина Стайлз попросил отца повесить в комнате шторы. Пожелав сыну спокойной ночи, шериф помыл на кухне посуду и ушел к себе. Какое-то время он не мог уснуть – Стайлз слышал, как тихо поскрипывали половицы в комнате на втором этаже, а потом, когда щелкнул выключатель, расслабился: отец наконец лег отдыхать.
Стайлз подтянул одеяло повыше и закрыл глаза. Предстоящий день тихонько стучался в окно, но Стайлз не стал открывать – еще не время. Он вдруг осознал, что новое место жительства представляет собою отличную возможность начать жить совершенно по-другому.
Дни до начала учебного семестра тянулись невообразимо медленно. Стайлз не выходил на улицу, – только если вечерние получасовые посиделки с отцом на крыльце можно было считать прогулками – проводил много времени за чтением книг и изучением Бикон-Хиллз через виртуальные поисковые карты. Изучать оказалось особо нечего: город действительно был маленьким, и состоял из одной главной улицы и ее ответвлений. Стайлз был искренне удивлен, когда обнаружил, что тут есть три пиццерии и даже небольшой кинотеатр. Распечатав карту Бикон-Хиллз, Стайлз обвел красным маркером несколько мест, которые заинтересовали его: магазин комиксов, заброшенная фабрика и озеро, находящееся недалеко от его нового дома. Последнее порадовало: в зоне его места жительства обязательно должен был присутствовать водоем, иначе было ощущение, что чего-то не хватало. Стайлз решил, что, когда он привыкнет к Бикон-Хиллз, и ему перестанет казаться, что город выталкивает его, он обязательно посетит эти места.
Прошитый насквозь, город гнил унынием. Стайлз часто наблюдал из окна своей комнаты за улыбающимися соседями – они смеялись и, казалось бы, были довольны жизнью, но он видел и чувствовал глубже – то, что люди хотели скрыть. С этими людьми не хотелось играть, не появлялось желания как-то над ними пошутить – их хотелось пожалеть и угостить чем-то сладким, надеясь поднять им настроение. У Стайлза еще никогда не появлялось подобного желания по отношению к чужим.
Он вообще никогда не воспринимал людей как людей, скорее в качестве еды – исключениями, конечно, являлись его отец и те немногочисленные друзья, что у него были. Стайлз не осуждал их за то, что они исчезли из его жизни, когда узнали о произошедшем; он не был уверен в том, что, если бы он был обычным человеком, то не поступил бы так же.
На новом месте Стайлз плохо спал. Он подолгу не мог уснуть, потому что чувствовал и слышал, как боль, свежая и такая желанная, разбивалась об окна его комнаты в попытке добраться до него. Его каждый раз передергивало, когда на языке ощущался позабытый, но столь знакомый вкус, и он сглатывал, пытаясь впитать его в себя; ведомый обманом, он чувствовал только слабый привкус ужина, съеденного несколькими часами ранее, и мятный оттенок зубной пасты. Стайлз слышал, как то, из чего он состоял – злость, пустота и хаос – отслоились от него и теперь тихонько скреблись в углах комнаты, желая вернуться назад, но он не намеревался позволять это.
Сколько Стайлз себя помнил, он всегда был таким – он родился с тремя лисьими хвостами, со странным иссушающим чувством голода внутри, из-за которого часто плакал, потому что сам не понимал, чего требовал его организм. Обыкновенной еды было мало; хотелось чего-то еще, что нельзя было описать, можно было только ощутить – Стайлз чувствовал это в других людях, оно совпадало по запаху и желаемому вкусу с тем, что ему было нужно; рот наполнялся слюной, а в животе скручивалась тугая спираль. Темно-фиолетовая боль, оседающая бесформенными комками внутри людей, была для Стайлза самым главным лакомством: пока другие дети его возраста ели конфеты и леденцы, он глотал негатив и отрицательные эмоции.
Стайлз был таким, он чувствовал себя. Он не мог сказать, плохо это или хорошо, потому что не понимал подобных вещей в силу своего возраста, но был уверен, что это он – и никто другой. Его удивляло, что у других нет таких же хвостов, как у него; этот факт делал окружающих его людей странными, неправильными – для Стайлза они годились только на удовлетворение его голода. Он насыщался за счёт них, – эгоистично и жадно – осторожно трогая вкусную жижу, забирая все до последней капли, стараясь не расплескать, а люди при этом орали и шумели, злили его. Он же все делал аккуратно, Стайлз – воспитанный мальчик, почему бы им было не поделиться с ним тем, чего у них в избытке? Иногда Стайлз даже просил – не забирал пригоршню негатива без разрешения. А они все равно кричали.
Так продолжалось до тех пор, пока отец не объяснил ему, что люди – это живые существа из плоти и крови, способные чувствовать, а не «еда», состоящая из сгустков эмоций. «У всего есть предел», – сказал тогда отец, посмотрев ему в глаза, и Стайлз понял, что его проказы более не могут продолжаться легко и безнаказанно. Ему следовало научиться сдерживать себя, понять, что то, что доставляло ему удовольствием, другим приносило страдания. И, несмотря на то, что Стайлзу хотелось капризничать и ослушаться, расстраивать отца, которому было сложно после смерти жены и в воспитании ребенка, ему не хотелось намного больше.
Стайлз никогда не пробовал боль своего отца – ему было неприятно даже думать о таком. Боль внутри Джона Стилински изъедала его, как кислота, и Стайлз переживал, что не может просто забрать ее, не усиливая переживания отца. От одного запаха этого негатива его мутило, и Стайлз чувствовал себя плохо до такой степени, что, казалось, вот-вот выблюет свои внутренности. Позднее, став старше, он научился притуплять в себе это ощущение.
То же самое относилось и к друзьям Стайлза – поглощать их боль было против его принципов, установленных самому себе. Он считал неприемлемым заставлять страдать своих близких. Как бы отвратительно он ни был создан, у Стайлз были свои правила.
Боль чужих и тех, кто обижал его любимых, Стайлз высасывал с упоением – мучительно долго и медленно. Чем больнее было людям, тем сильнее становился Стайлз, тем лучше он себя чувствовал, тем вкуснее ему было. Он всегда бесшумно подкрадывался к этим ощущениям; в подушечках пальцев приятно покалывало от ожидания, внутри все сводило в сладком спазме – а потом он забывался, теряясь в наслаждении, пропуская через себя и насыщаясь. Он любил искусно сделанные гадости, любил шутить и проказничать, и совершенно не думал о том, что испытывали люди, ставшие его жертвами.
Пока не случилось это.
Стайлз увлекся: он всегда был уверен, что сможет вовремя остановиться, но в тот раз у него не вышло – было слишком сладко, слишком по-настоящему. Вся новая боль, которую он поглощал, была вкуснее предыдущей, но та была несравненна. Хотелось еще, хотелось ею захлебнуться – что он и делал, глотая поспешно, быстро, не успевая забрать одно и уже начиная новое. И когда он почувствовал, что сердце больше не бьется, когда осознал, что это не его сердце остановилось от удовольствия, то ледяной волной окатил страх, потому что так далеко ему еще не удавалось заходить. Да он и не планировал.
А потом, несколько дней спустя, была его собственная боль – кажется, она была похожа на агонию; Стайлзу казалось, что его тело сжигают заживо. Он тогда впервые пожалел о том, что не может забрать собственные мучения, но оно было и неудивительно: у любой силы имелась оборотная сторона; свою собственную боль он чувствовал в разы сильнее.
Стайлз пришел в себя в больнице и удивился тому, как от него вообще что-то осталось – может, он превратился в груду обугленных костей? Ног он не чувствовал, но это не было новостью – было бы странно, если бы после того, как его икры и колени раздробили молотком, они были бы целы и ощутимы. У постели сидел отец, и вид у него был бесконечно несчастный. Стайлз тогда просто посильнее сжал руку самого близкого на свете человека и спокойно произнес: «Все будет в порядке, пап».
Он ничего не рассказывал и не отвечал на провокационные вопросы отца, который хотел разобраться в ситуации и наказать людей, что изуродовали его сына, по справедливости – он просто не знал, что его ребенок не спас человека, когда мог это сделать, а упивался мучениями и, пожалуй, впервые наслаждался тем, кем он являлся. Отец много знал о Стайлзе, но кое-что нет – то, что могло бы сломать его, ему совсем было необязательно знать.
Выздоровление Стайлза шло очень медленно: он мог бы использовать ту боль, что была внутри него, чтобы ускорить процесс регенерации, но он так же понимал и то, что это было бы слишком легко – за случившееся он, как и все его обидчики, как те, кто когда-либо причинили ему боль или просто те, кто Стайлзу не нравился, должен был расплатиться. И расплачивался он собственным здоровьем.
Он стал инвалидом, неспособным ходить, травма которого, как утверждали врачи, была временна, но никто из них не строил планов относительно сроков восстановления; Стайлз был вынужден переместиться в инвалидное кресло. Он не мог сказать однозначно, достаточно ли это высокая цена или нет; пожалуй, все-таки нет.
Спустя какое-то время Стайлз с отцом переехали сюда, в Бикон-Хиллз, желая начать все сначала, оставив плохие события и воспоминания в другом городе. Стайлз сам себе объявил «голодовку» – он искренне хотел измениться и считал, что ему выпал отличный шанс сделать это.
Стайлз больше не был в том возрасте, когда какие-либо оправдания могли бы помочь ему. Стайлз вообще не мог быть оправдан, потому что нес в себе хаос и разрушения.
Прямоугольная солнечная полоса, прошмыгнувшая между шторами и забравшаяся вверх по одеялу, разбудила Стайлза, коснувшись теплом щеки. Он плохо спал – эта ночь не была исключением; лежа в постели, он несколько часов не мог сомкнуть глаз, но не потому, что боролся с самим собою и с ненавистным голодом, а потому, что волновался и одновременно предвкушал: сегодня ему предстоял первый день в новой школе.
Стайлз сел на постели и потянулся, широко зевнул, вытянул вперед руки и размял пальцы, как если бы играл на пианино. Последние вот уже почти семь месяцев он редко просыпался в хорошем настроении, но ощущение того, что в его жизни что-то менялось, что наконец образовывался такой долгожданный порядок, подавляющий хаос внутри, заставляло уголки губ дергаться в подобии искренней улыбки. За прошедшую неделю Стайлз настолько внушил себе, что голод для него теперь – образ жизни, а не проблема, что не боялся появиться в обществе, полном его излюбленных «сладостей». По крайней мере, ему так казалось.
Умывшись и приведя себя в порядок, Стайлз ловко пересел из коляски на край постели как раз в тот момент, когда в комнату вошел отец.
– Доброе утро, – он махнул половником. – Если ты не поторопишься, то я заберу все блинчики на работу.
– Что? Нет, – наклонившись, Стайлз открыл шуфлядку прикроватной тумбочки и вытащил оттуда серые джинсы. – У меня сегодня первый день, я волнуюсь, а ты знаешь, что когда я волнуюсь, я много ем, так что я планирую съесть все, что ты приготовил.
– Звучит хорошо, – Джон Стилински улыбнулся. – Давай я... – он сделал шаг вперед, но остановился, когда Стайлз махнул рукой в его сторону.
– Нет, я сам, – сказал он, расправив джинсы и начав просовывать в штанины бесполезные ноги. Поначалу это был долгий и мучительный процесс, Стайлз психовал, и его настроение заметно ухудшалось, но сейчас полугодовой опыт давал о себе знать: все происходило достаточно быстро и умело.
– Хорошо, – шериф вздохнул. – Жду на кухне, позавтракаем вместе, а потом я отвезу тебя в школу, – и не успел Стайлз спросить «Зачем?», как дверь комнаты закрылась.
Наверное, глупо было рассчитывать на то, что в первый день отец даст Стайлзу добираться самому.
Кинув в рюкзак несколько тетрадей и ручек, Стайлз положил его на колени и выехал из своей комнаты, закрыл дверь. Он прекрасно знал, где располагалась кухня, но в этот раз решил закрыть глаза и доехать, полагаясь только на слух и обоняние, которые никогда его не подводили: звук поджаривающегося на сковородке теста и маслянистый аромат блинов заставили рот наполниться слюной.
– Готов к школе? – спросил его отец, когда Стайлз подъехал к столу и утащил из вазочки несколько маковых палочек.
– Готов к работе? – в тон ему спросил Стайлз, хрустя. Он взял банку клубничного варенья и положил немного сладкой патоки на свою тарелку. – Сегодня у нас с тобой очень ответственный день, наконец будет о чем поговорить за ужином.
– Мне казалось, что у нас нет проблем с поиском тем для разговора, – удивился отец. – Черт,– он пытался поддеть вилкой прилипший к сковородке блин.
– Надо было налить чуть побольше масла, – сказал Стайлз, помешивая сахар в чае, – и вообще, мне стоит вернуться к готовке, а то мы рискуем тут помереть от голода, а соседи даже не узнают. Зато когда дверь взломают, по состоянию кухни они увидят, что мы хотя бы пытались приготовить себе поесть, – он взял самый верхний блин и, положив на него несколько ягод из варенья, начал есть. – Вкуфно!
Шериф выключил плиту и соскреб со сковородки в мусорный контейнер то, что могло бы назваться блином.
– Знаю, что я не повар, но можно было и помягче выразиться о моих кулинарных успехах, – он налил в свою кружку кофе и разбавил его сливками, после чего сел за стол, напротив Стайлза.
– Я фе скафал, фто вкуфно, – начал оправдываться тот, уплетая очередной блин, из-за чего говорил с набитым ртом.
Отец ничего не ответил – только скептически посмотрел на сына и спрятал ироничную улыбку за кружкой.
После завтрака Стилински-старший надел куртку и вышел из дома, сел в машину и включил печку, чтобы автомобиль слегка нагрелся, пока Стайлз, нагнувшись, завязывал в прихожей шнурки.
Аккуратно съехав с крыльца по покатому спуску, Стайлз подъехал к передней раскрытой двери машины, закинул в салон рюкзак, после чего перетащил себя с коляски на сиденье.
– Фух, – шумно выдохнул он, вытирая о брюки вспотевшие ладони.
– Все в порядке? – поинтересовался шериф. Он уже закрыл дом и теперь складывал инвалидную коляску, чтобы положить ее в багажник.
– Да, да, – соврал Стайлз, хотя ложь во благо он ложью не считал – ни к чему было волновать отца и говорить ему, что его сын борется с неуемным внутренним желанием сожрать весь негатив, что, подобно туману, расползался по Бикон-Хиллз. – Все супер.
– Тогда вперед, – отец ободряюще улыбнулся. Стайлз услышал, как закрылась крышка багажника, а потом шериф сел за руль, захлопнув за собой дверцу машины.
До школы они ехали около двадцати минут. Дорога пролегала через центральную улицу, так что Стайлз наконец – не считая того дня, когда они только приехали – смог увидеть, где бьется «сердце» Бикон-Хиллз. Школьники шли – кто-то в компании, кто-то в одиночку – и весело о чем-то разговаривали, смеялись, слушали музыку. Из магазинов туда-сюда сновали люди, а на одном из светофоров даже образовалась небольшая пробка. Теперь город не казался Стайлзу таким маленьким – ведь он больше не ограничивался окном его комнаты.
Их автомобиль припарковался на площадке рядом со школьным зданием. Отец вышел из машины и, достав коляску, подкатил ее к передней двери. Стайлз ловко перебрался в нее, взял свой рюкзак и положил его на колени.
– Позвони мне, когда закончатся уроки, я за тобой приеду, – сказал шериф.
– Пап, зачем мне твоя машина? Я сам на колесах, – Стайлз улыбнулся.
– Стайлз...
– Хорошего дня! – пожелал он, подмигнув. – Ужин сегодня готовлю я. И загляни на заднее сиденье перед тем, как пойти в участок – там твой обед, – сообщил Стайлз, после чего развернулся и поехал в сторону школы.
Стилински-старший провожал сына взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в парадных дверях, после чего сел в машину и поехал на работу.
Когда входные двери закрылись за Стайлзом, и он поехал по коридору, озираясь по сторонам и теряясь в догадках, где может находиться нужный кабинет, то почувствовал взгляды, направленные в его сторону. Взяв свое расписание в учительской, Стайлз, зажав его губами, быстро крутил колеса инвалидного кресла, чтобы успеть в класс.
В классном помещении было немного народу, и, что еще больше удивило Стайлза, никто не обратил на него внимания. Посмотрели, кто-то даже приветственно улыбнулся – а потом все вернулись к своим делам. Стайлз облегченно вздохнул – не то чтобы он комплексовал по поводу своего физического состояния, но не любил людей, которые откровенно пялились на него и его коляску.
Предпоследняя парта у окна оказалась свободна, и Стайлз направился к ней, аккуратно проезжая между рядами парт, большинство из которых пока еще не были заняты. Развернувшись, Стайлз взялся за спинку стула, желая приподнять его и поставить в другое место, как к нему подошел невысокий темноволосый парень.
– Давай я помогу, – вызвался он и с легкостью взял стул, поставил его в конец класса.
– Спасибо, чувак, – Стайлз улыбнулся и кинул свой рюкзак рядом с партой, после чего подъехал на то место, где только что стоял стул, – я бы провозился, и все это выглядело бы крайне смешно и неловко.
– Да пустяк, – ответил парень, неловко почесав затылок. – Просто зачем тебе стул, если у тебя есть собственное кресло? Э-э... В смысле, я имел в виду... – неловко начал он.
– Все в порядке, – заверил его Стайлз, ободряюще улыбаясь. Ему было приятно, что нашелся человек, который сам захотел ему помочь. – Мое кресло действительно лучше этой табуретки, – он кинул пренебрежительный взгляд в сторону отставленного стула.
– Ну да, – парень одернул рубашку. – Кстати, я Скотт, – он протянул руку, дружелюбно улыбаясь.
– Стайлз, – стоило ему сжать ладонь Скотта, как он вмиг почувствовал все его эмоции. Стайлза словно парализовало – кажется, ему только во второй или третий раз в жизни попадался такой светлый, чистый и легкий человек. Но, тем не менее, в Скотте было еще что-то – что-то, что отличало его от всех остальных, но не сильно отличало от такого, как Стайлз.
– Это что, прозвище? – удивился Скотт.
– Поверь мне, ты язык сломаешь, если попытаешься произнести мое настоящее имя, – усмехнулся Стайлз, – поэтому зови меня так.
– Хорошо... Стайлз, – ответил Скотт, произнеся имя своего нового одноклассника и будто бы пробуя его на вкус. – Не советую тебе спать или заниматься посторонними вещами на химии, мистер Харрис очень строгий, – зачем-то сказал он, наверное, хотел продолжить разговор, но не знал, как.
– О, фигня, – бодро ответил Стайлз. – Мои знания в химии можно оценить как «выше среднего», так что думаю, с этим проблем не будет, – он смотрел на Скотта и пытался понять, что именно в нем его настораживает.
А тот широко улыбался и, казалось, совершенно ничего не скрывал.
– После истории я иду обедать, не хочешь присоединиться? – предложил он.
– С удовольствием, по правде сказать, я уже жрать хочу – первый день, перенервничал, ну, ты понимаешь, – Стайлз махнул рукой.
– Отлично! – по голосу было понятно, что Скотт искренне обрадовался. – Тогда после истории никуда не убегай, – сказал он, а потом опомнился: – То есть...
– Я понял, чувак, расслабься, – ответил Стайлз. – Поверь мне, при всем желании не убегу.
Стайлз выехал из класса, в котором проходил урок истории, и обнаружил Скотта, стоящего возле пробковой доски, усеянной листами формата А4 и кнопками.
– Ну что, идем обедать? – спросил его Стайлз и показал указательным пальцем в том направлении, где располагалась столовая.
Скотт кивнул и хотел было взяться за ручки инвалидной коляски, чтобы повезти Стайлза, но тот предупредил его намерения:
– Спасибо, но я сам. Уже привык, – он пожал плечами, стараясь тем самым показать, что его отказ – не то, на что Скотту стоило бы обидеться. Тот ничего не ответил, и парочка направилась в столовую: один шаркая кроссовками, второй – тихо поскрипывая колесами.
Как и любая школьная столовая, эта не отличалась тишиной и порядком: всюду сновали подростки; отдельные компании ребят сидели за столами, общались и активно жестикулировали; пачки сока падали, и их содержимое проливалось на пол, кто-то умудрился оставить на подоконнике свой обед; в помещении пахло чем-то вареным и сладким.
Стайлз и Скотт отстояли в очереди, прежде чем взяли себе поесть. Стайлз ограничился свежей кукурузой, зеленым яблоком и маленькой пачкой шоколадного молока. Устроив поднос на коленях, он подождал, пока Скотт оплатит свой обед, после чего спросил:
– Где сядем? Я уже сижу, так что мне как-то по фиг.
Скотт осмотрелся, выискивая кого-то взглядом, после чего улыбнулся.
– О, для нас уже есть столик, – и целенаправленно пошел в ту сторону, где находились большие обеденные столы, предусмотренные для нескольких человек. Стайлз еле поспевал за ним.
Они подошли к столику, за которым сидели две девушки. Волосы одной были огненно-рыжего цвета, и Стайлз невольно залюбовался – мех его хвостов был точно такого же оттенка. Он не видел этих девушек в классе, вероятно, они решили прогулять первые уроки.
– Привет, – Скотт поставил поднос и, наклонившись, коротко поцеловал в губы одну из девушек, ту, что обладала длинными темными, чуть вьющимися волосами и очаровательными ямочками на щеках – она улыбнулась, демонстрируя их. – Познакомьтесь со Стайлзом, он наш новый одноклассник. Стайлз, это Эллисон и Лидия, – Скотт представил девушек, после чего сел рядом с Эллисон.
Стайлз подъехал к той стороне стола, где не было стула, и поставил свой поднос.
– Как тут шумно! – возмутился он.
Лидия откусила яблоко, которое бездумно вертела в руках.
– Ты будто первый раз в столовой, – она скептически оглядела Стайлза, скользнула взглядом по его инвалидной коляске, после чего, сузив глаза, слегка нахмурилась. – Хм, – она неопределенно хмыкнула, и этого звука было достаточно, чтобы понять, что Стайлз не понравился ей с первой секунды.
А она ему наоборот – в Лидии было что-то, что заставило Стайлза почувствовать в ней «родственную душу», если такое словосочетание вообще было применимо к человеку, с которым он познакомился несколько секунд назад. А еще внутри нее было пусто – это казалось странным, но волнения не вызывало.
Пока Скотт и Эллисон весело о чем-то разговаривали, а Лидия иногда встревала в разговор с конкретными и, что было чаще, едкими комментариями, Стайлз не спеша закидывал в рот кукурузные зерна и прислушивался к своим ощущениям. Он давно научился выделять среди потока и гула эмоций те конкретные, что интересовали его – на данный момент это были эмоции людей, входящих в его новую маленькую компанию. Стайлз медленно жевал, погружаясь в самого себя; он терзался голодом, потому что школа Бикон-Хиллз, как и весь город, оказалась полна негатива, у него были разные оттенки, но в одном Стайлз был уверен точно – это был лакомый кусочек для ногицунэ, держащей себя на «диете» уже более полугода.
Лидия действительно была пуста, или же внутри нее была стена, через которую Стайлз не мог пробиться; у Эллисон же и Скотта эмоции и внутреннее состояние были открыты. Он собирался просто посмотреть, повертеть и поиграть – ничего серьезного.
В Скотте не было ничего, кроме света – Стайлз понял это еще тогда, когда два урока назад тот подошел к нему в классе химии, но сейчас, когда Скотт находился рядом с Эллисон, его буквально затапливали тепло и нежность, перекрывая все остальное: маленькую грусть из-за невыполненного домашнего задания, капли обиды из-за того, что мать не смогла остаться дома и отдохнуть после двух ночных смен подряд в больнице – заболела медсестра, и она была вынуждена выйти сегодня в дневную. В Эллисон было немного темно-фиолетовой жижи – она была несильной и теплилась на дне ее души, но все же ощущалась – это была боль от расставания с любимым человеком, боль обиды преданного доверия. Нежные чувства к Скотту с каждым днем потихоньку притупляли эти эмоции в Эллисон, но уничтожить полностью пока не могли – рана была свежая и затягивалась с трудом.
Стайлз расслабился, отпустив. Боль окружающих тихим шепотом подбиралась к нему со всех сторон, но он держался.
В связи с тем, что учитель математики заболел, в расписании Стайлза оказалось на один урок меньше, и их класс был отпущен раньше положенного времени. Стайлз расстался со Скоттом на крыльце – тот пошел провожать Эллисон до ее машины, а он аккуратно съехал по пандусу и остановился, оглянувшись на здание школы. Звонить отцу Стайлз не собирался, потому как не планировал спешить домой; решив засесть в школьной библиотеке и поискать материал для реферата по истории, который задали аж в первый учебный день после каникул, Стайлз поехал в сторону перекрестка, за которым располагались парковка и небольшой супермаркет – он хотел купить чипсы и газировку.
В супермаркете было не много людей, а желаемый товар находился на нижний полках; Стайлз оплатил на кассе пачку чипсов и баночку спрайта, сложил все в рюкзак и покинул магазин. Извернувшись, Стайлз за лямки повесил рюкзак на ручки инвалидной коляски, но вскоре тот, соскользнув, упал на влажный асфальт – Стайлз понял это по глухому стуку алюминиевой банки.
Выругавшись, Стайлз развернулся и проехал чуть назад, но остановился, когда увидел, что какой-то высокий парень держал за лямку его рюкзак и о чем-то переговаривался со своими дружками.
– Хей, посмотрите-ка, да это же тот самый новенький инвалид из нашей школы, – недобро ухмыляясь, сказал незнакомец. – Ты ничего не потерял? – спросил он, встряхнув рюкзак.
Стайлз поджал губы. Он понимал, что мог бы разобраться с этими ребятами в считанные секунды, и те больше никогда бы не посмели даже взглянуть в его сторону – так он делал раньше, когда находились смельчаки, решившие с ним «поиграть», но его «диета» не предполагала теперь такой роскоши.
– Что, у тебя не только ноги бесполезные, но и язык? – спросил парень, начав приближаться к Стайлзу. – Или ты типа гордый? Думаешь, круто смотришься в своей коляске?
Стайлзс фальшивым безразличием посмотрел на компанию парней – они что, собирались избить инвалида прямо на парковке среди бела дня? Бикон-Хиллз, однако, своеобразный город.
– А ты думаешь, что круто смотришься, обижая убогого инвалида? Если бы я мог ходить, то я бы забил. Забил тебя ногами до смерти, – процедил Стайлз.
Обидчик в считанные секунды оказался рядом с ним и занес руку для удара. Стайлз зажмурился, неосознанно вжался в спинку кресла, словно хотел отгородиться от происходящего.
– Эй, – незнакомый мужской голос прозвучал прямо над ухом Стайлза, – что здесь происходит? – темноволосый парень в кожаной куртке, одетой поверх легкой футболки, перехватил кулак нападавшего. Посмотрев на Стайлза, парень перевел взгляд на его обидчиков и вопросительно вскинул брови.
– Тебе какое дело? – незамедлительно огрызнулся один из парней, резко вырывая руку. – Припарковал тачку – и иди по своим делам.
– Это же Дерек Хейл, – сказал второй обидчик. – Блин, парни, на фиг, я сваливаю, – он накинул капюшон своей куртки и поспешил прочь от парковки.
– Последуешь примеру своего разумного друга? – спросил Дерек. – Или попытаешься и дальше самоутверждаться, издеваясь над инвалидом?
Стайлз хотел было возмутиться и сказать, что его травма временна, что то, что он не может ходить – это лишь последствия «прерванного ужина», но решил промолчать.
– Да пошел ты, – ответил обидчик и, замахнувшись, попытался ударить Дерека, но тот резко перехватил его кулак и вывернул парню руку. Застонав, обидчик упал на колени и выронил рюкзак.
Запах и вкус боли ошпарил, окатив волной. Стайлз прикрыл глаза и, вцепившись в подлокотники инвалидного кресла, шумно и медленно выдохнул, страшась не сдержать свой инстинкт.
Стайлз взглянул на парня, что решил вступиться за него, и сглотнул. Внутри – кажется, один из обидчиков упомянул его имя – Дерека было много боли; она бурлила и переполняла его. Стайлз еще никогда не встречал человека, в котором было бы столько страданий, тоски и чувства вины. Все это смешивалось в невообразимый коктейль – он мог бы надолго утолить голод Стайлза, если бы тот поддался; вкусив хоть каплю, ему бы уже не удалось остановиться. По сравнению с болью этого идиота, решившего поиздеваться над инвалидом, боль Дерека была деликатесом.
Опомнившись, Стайлз поднял с асфальта свой рюкзак и слегка отряхнул его. Руки дрожали и не хотели слушаться, в голове пульсировало; Стайлзу хотелось поскорее убраться с этой проклятой парковки и оказаться дома, в четырех стенах своей комнаты, где не было никаких соблазнов. С трудом взяв себя в руки, Стайлз, заметивший, что никто уже не обращает на него внимания, развернул свое кресло и начал быстро удаляться от парковки в сторону перекрестка.
Дерек вновь замахнулся, но удар уже не потребовался – парни начали убегать, поняв, что, хоть и побеждают в численности, но существенно проигрывают в силе. К тому времени Айзек и Эрика как раз вышли из супермаркета и вмиг оказались рядом с альфой.
– Ничего себе, – Айзек посмотрел вслед убегающим парням, – сходили за сухариками и решили встретиться на парковке, называется.
Дерек отряхнул куртку и огляделся в поисках того колясочника, за которого вступился – что-то в нем показалось ему странным; зверь внутри Дерека тихонько заскреб когтями по груди – он волновался, шерсть на загривке встала; и скользкое чувство беспокойства расползалось внутри.
Фигурка человека на инвалидной коляске миновала перекресток и направлялась к школе. Дерек доверился своему волку, и на секунду зеленые глаза окрасились красным цветом: он увидел три огненно-рыжих лисьих хвоста за спиной парня.
– Тоже видишь это? – спросила подошедшая к Дереку Эрика. Ее глаза больше не пылали янтарем. – Всегда хотела себе лисий воротник, – пухлые губы искривились в ухмылке.
– У тебя есть волчья шуба, неужели мало? – саркастически поинтересовался Айзек.
Дерек нахмурился и сжал зубы, поиграл желваками.
– Где Скотт? – спросил он.
– Как всегда, – Эрика закатила глаза, увидев бегущего на парковку Скотта. – Не мог никак проститься со своей ненаглядной?
– Простите за опоздание, – Скотт остановился и уперся ладонями в колени, пытаясь отдышаться. – Немного не рассчитал время, – он заметил, что никого не интересовало то, что он говорил – все смотрели в сторону школы.
Выпрямившись, Скотт обернулся и увидел Стайлза – тот поднимался по покатому спуску, после чего скрылся в школьном здании.
– О, я думал, Стайлз уже давно дома...
– Кто? – переспросил Дерек. – Ты его знаешь?
– Да, это Стайлз, мой новый одноклассник, – ответил Скотт. – Он инвалид, я помог ему убрать от парты стул, ну, разговорились. Вообще, он прикольный, – заключил он.
Заметив серьезные взгляды Дерека и остальных, Скотт решил уточнить: – А в чем дело?
– Ни в чем, – Дерек развернулся и направился к своей машине. – Поехали, расскажешь все, что знаешь об этом Стайлзе.
Оказалось, Скотт действительно ничего не знал – его сердце не сбилось с ритма и пульс не участился, когда он, сидя на диване в лофте Дерека, рассказывал про Стайлза. Он познакомился с ним в классе химии; Стайлз оказался приветливым, дружелюбным и легким в общении. По словам Скотта, он ничем не отличался от других подростков – разве что не мог ходить и передвигался на инвалидной коляске, но это вызывало только чувство жалости и сострадания, а не подозрение.
– С чего я должен был что-то заподозрить? – искренне удивился Скотт. – Я даже не прислушивался, врет ли он, когда говорит.
– А стоило бы, – Дерек скрестил на груди руки.
– Зачем тебе способности оборотня, если ты ими не пользуешься? – едко спросила Эрика, закинув ногу на ногу. Она сидела в кресле напротив Скотта и ухмылялась. – Хотя, наверное пользуешься, но только для одной потребности.
– Эрика, – прервал ее Дерек.
Скотт нахмурился.
– Я не видел причин. От Стайлза не исходило никакой опасности, – уверенно сказал он. – Любой бы из вас на моем месте поступил бы так же.
– Нет, – скучающе ответил Айзек, – я бы посмотрел хотя бы потому, что мне было бы скучно сидеть на уроках просто так, – он пожал плечами.
Дерек, пока члены его стаи перебрасывались комментариями по поводу того, что Скотт оказался невнимательным идиотом, выпал из разговора и задумался. Если бы не его волк и то, что он почувствовал, то Дерек бы тоже не взглянул на неприметного колясочника глазами альфы – правда, что мог скрывать несчастный инвалид, прикованный к коляске? Но зверь заволновался; Дерек, знающий, что волк никогда еще не подводил его, доверился своей сущности в очередной раз и, как оказалось, поступил правильно.
Он насторожился: этот Стайлз не был похож на оборотня, не был одержим – Дерек видел одержимых духами и представлял, как они выглядят и как себя ведут – и пока сложно было утверждать однозначно, представляет ли он какую-либо опасность. Вид Стайлза был совершенно новый – с таким Дерек еще не сталкивался, и раз уж так вышло, что этот вид появился на его территории, ему предстояло разобраться, что бы это могло значить и к чему стоило готовиться. Дерек любил держать ситуацию под контролем, а сегодняшнее открытие в виде трехвостой лисы на инвалидной коляске явно с трудом можно было назвать «под контролем».
Почувствовав его напряжение, Скотт осторожно поинтересовался:
– И что теперь?
– Уже переживаешь за своего нового друга? – снова поддела Эрика. – Ты знаком с ним меньше суток.
– И? – спросил Скотт. – Мне понравилось его общество, с ним комфортно и не надо пытаться быть тем, кем ты не являешься.
Эрика вскинула бровь, но ничего не ответила.
– Стоит последить за ним, – изрек Дерек, по очереди посмотрев на каждого члена своей стаи, – попытаться втереться к нему в доверие и узнать, что он замышляет.
Скотт закатил глаза и вздохнул, но озвучивать свои мысли не решился.
– Втереться в доверие к лисе? – усмехнулся Айзек. – А мы точно об одном и том же инвалиде говорим?
– Скотт, Эрика, Айзек, – обратился Дерек, – не выпускайте этого Стайлза из виду. Если он начнет проявлять агрессию и попытается напасть – действуйте по ситуации.
– Он инвалид! – Скотт знал, что не стоило перебивать альфу, но он не мог сдерживать в себе накипевшее возмущение. – О каком нападении ты говоришь?
– Обыкновенном, – огрызнулся Дерек. Он хотел перестраховаться: теперь он был предупрежден, а значит, наступило время вооружаться. – Вы будете постоянно следить за ним и докладывать мне о его поведении, планах и прочем. Мы должны знать все: что он из себя представляет и чего хочет. Завтра я схожу к Дитону и поговорю с ним.
Скотт промолчал – только скрестил на груди руки и откинулся на спинку дивана.
– Погодите-ка, – начал Айзек, – «постоянно» – это значит, что я больше не могу прогуливать школу?
Стайлз сидел в школьной библиотеке и уже второй час пытался сосредоточиться на докладе по истории, но получалось плохо: буквы перед глазами плясами и плыли, абзацы разных глав перемешивались между собой, а только что прочитанное напрочь вылетало из головы. Информация совершенно не задерживалась в мозгу, потому что Cтайлз думал о других вещах, злостно выталкивающих учебу из размышлений.
Чувствами он был еще там, – на парковке перед супермаркетом – и от одного только воспоминания бросило в дрожь.
Тот парень, Дерек, что так вовремя оказался на парковке, – Стайлз не был уверен в том, что эти хулиганы не повалили бы его на землю вместе с его коляской и не начали бы избивать – показался Стайлзу, мягко говоря, странным и необычным. Он уже испытывал подобное ощущение сегодня утром, когда познакомился со Скоттом – от того исходила подозрительная сила, чувствовалась опасность, но с ним было приятно находиться из-за того, что Скотт был пустым в отношении боли и негатива. С этим же парнем все было иначе.
В Дереке чувствовалось больше силы, влияния, и чего-то еще, чему Стайлз не мог подобрать определение, какая-то смесь из чувств отцовства и власти, превосходства, но само по себе казалось нелепым и абсурдным. Дерек был переполнен болью и чувством вины, и это, несомненно, заинтересовало в нем Стайлза больше, чем его сильные руки и красивые хищные черты лица. Хотя насчет последнего Стайлз бы сам с собой поспорил.
Стайлз взял в руки карандаш и зачем-то записал на полях книги имя и фамилию своего спасителя – Дерек Хейл. Не то чтобы он сильно рассчитывал на то, что поисковая система выдаст какие-то данные на его запрос, но попытаться стоило. Обернувшись, Стайлз обнаружил, что все компьютеры в библиотеке были заняты, поэтому решил отложить сбор информации до вечера.
Стайлз заложил страницы карандашом и захлопнул книгу. Достав из кармана мобильный телефон, он позвонил отцу.
Дерек наведался в ветеринарную клинику к Дитону на следующий день, как и планировал. Ему было необходимо поговорить с ним, чтобы прояснить ситуацию; Дитон всегда мог ответить на все возникшие вопросы и помочь советом.
Дерек рассказал о неприметном колясочнике с хвостами, описал то, что видел, упомянул о Скотте, который подружился со Стайлзом и не чувствовал в нем опасности. Чем больше Дерек рассказывал, тем больше понимал, что имел дело с чем-то совершенно новым и неизведанным.
Дитон внимательно слушал, после чего подошел к стеллажу с книгами и достал один потрепанный том в коричневом переплете. Он положил его на стол и открыл на нужной странице.
– Кицунэ, – сказал он, проведя пальцем по странице с изображением рыжей лисы в красном кимоно. – По-японски означает «дитя от приходящей по ночам». Обычно собирательный образ всех лже-оборотней лисов скрывается под именем «Кицунэ» или «Китсунэ», – заключил он.
– То есть, – Дерек нахмурился, – ты хочешь сказать, что этот Стайлз – лиса-оборотень?
Дитон помотал головой.
– Я не могу утверждать однозначно. Мне неясен тот факт, почему ты не видел его ауру. Если бы он был оборотнем или одержимым духом лисы, то вокруг его тела был бы пламенный контур. Но ты утверждаешь, что не видел ничего подобного. Это не дает мне возможности определить его вид: темный или светлый. Если светлый, то опасаться нечего, но если он представитель темного вида, то мы имеем дело с дикой и слегка бесноватой лисой, именуемой Ногицунэ.
Дерек скрестил на груди руки, задумавшись, пытаясь припомнить, что еще он заметил вчера на парковке, но после только пожал плечами – ничего.
– Я поручил Скотту, Айзеку и Эрике следить за ним, чтобы узнать его мотивы. Он не просто так объявился в Бикон-Хиллз, – уверенно сказал Дерек.
Дитон ничего не ответил и пролистал несколько страниц книги, пробежал глазами по абзацам, ища необходимую информацию. Дерек терпеливо ждал, прислонившись к стене и думая о том, как ему следует поступить, если Стайлз начнет представлять реальную угрозу.
Спустя несколько часов Дерек покинул ветеринарную клинику и сел в свою машину. Он не заводил мотор и не спешил ехать в лофт – просто сидел какое-то время и, положив руки на руль, постукивал по нему пальцами, размышляя. Единственное, что удалось прояснить благодаря Дитону: Стайлз – кицунэ, но какой у него вид осталось загадкой. Знание этого помогло бы так или иначе определить его намерения.
Дерек вставил ключ в замок зажигания и завел мотор. Сложившаяся ситуация ему совершенно не нравилась, и он хотел сделать все возможное, чтобы она каким-то образом разрешилась. Каким именно – Дерек не имел понятия, но был уверен, что пойдет на все, чтобы защитить свою стаю и свой город от лисы. Какие бы у нее ни были намерения.
Когда в день приезда машина шерифа ползла по центральной улице, и Стайлз знакомился с городом, он и представить себе не мог, что в унылом и сером Бикон-Хиллз будет чувствовать себя комфортно – ему было хорошо дома, в стенах школы и в компании новоприобретенных друзей. Стайлз чувствовал, что возвращается в норму, если такое слово разумно было применить к его состоянию: вернулись хорошее настроение и блеск в глазах. Депрессия, съедаемая общением со Скоттом, медленно умирала внутри – Стайлз беспощадно топтал ее в себе, проводя много времени с новым приятелем в школе и за ее пределами.
Стайлз вдруг понял, что Скотт может стать для него хорошим другом, потому что, в отличие от большинства других окружающих его людей, эмоции Скотта не хотелось поглотить. Безусловно, у него были свои скелеты в шкафу – Стайлз пока не понимал, какие именно, но он их чувствовал; не настаивал, не лез Скотту в голову и душу в надежде выведать его тайны – ждал, что, если тот захочет, то поделиться сам. Исключая это, Скотт был как на ладони: открытый, приветливый, всегда готовый помочь. С ним было весело и легко, его душа была чиста и свободна от черноты негатива – даже развод родителей не повлиял на Скотта настолько сильно, чтобы он носил в себе обиду и боль от утраты полноценной семьи.
В один из вечеров, когда Скотт пришел к Стайлзу в гости, и они сидели в его комнате и играли в приставку, Скотт завел странный разговор о сверхъестественных существах. Его слова были солоноваты на вкус – пропитаны сомнением и страхом довериться другому человеку, открыться. Скотт словно прощупывал обстановку и пытался понять, можно ли рассказать что-то личное. Возможно даже, не про него одного.
Стайлз отложил джойстик и развернулся к Скотту.
– Чувак, если ты хочешь что-то рассказать или чем-то поделиться – ты можешь быть уверен в моем молчании, – заверил он, смотря на друга. – Если нет – тогда хватит болтать, я хочу реванш. Не люблю проигрывать.
Скотт улыбнулся и тоже отложил свой джойстик, показывая тем самым, что все-таки решился на разговор. Он рассказал о том, что был оборотнем и состоял в стае. Его альфой оказался Дерек Хейл, а другими членами стаи были Айзек и Эрика. Стайлз, услышав это, тут же сложил недостающие кусочки мозаики: вот почему ему казалось, что с этими подростками что-то не так, вот и ответы на вопросы, что именно заставляло Стайлза насторожиться при виде их. Он не удивился существованию оборотней; с тех пор, как Стайлз в полной мере осознал свою природу, его мало что могло поразить. В Бикон-Хиллз была небольшая стая, что следила за городом и охраняла его – какие еще открытия ждали Стайлза в этом месте?
Но о себе Стайлз умолчал. Не то чтобы он не доверял Скотту – чувствовал, что тот уже знал о нем больше, чем Стайлз на данный момент рассказал. Вероятно, узнал от Дерека – вряд ли тот оставил без внимания парня на инвалидной коляске, за которого заступился. Дерек показался Стайлзу мнительным, недоверчивым и закрытым, но для оборотня его стая была подобна второй семье, к тому же, он был альфой – отсюда и то безграничное чувство власти и контроля, исходящее от него, что Стайлз почувствовал в их первую встречу тогда, на парковке. Альфа и его беты были единым организмом, они доверяли друг другу, защищали. Если Дерек что-то заподозрил в отношении Стайлза, то члены его стаи, включая Скотта, были в курсе этого.
Но Скотт сейчас сидел на постели Стайлза, теребил край толстовки и рассказывал о своих ощущениях после укуса и первых попытках примириться с волком, что скреб внутри и рвался наружу. И это никак не вязалось с мыслью Стайлза о том, что Скотт ему не доверяет.
Они проговорили несколько часов, после чего Скотту позвонила мать, и он поспешил домой, извинившись, что «засиделся». Закрыв за ним дверь, Стайлз заехал на кухню и начал мыть овощи для салата на ужин, дожидаясь, когда отец вернется со смены. Стайлз думал о том, что со стаей волков ему еще не приходилось иметь дела, а уж со стаей волков, во главе которой был весьма привлекательный альфа – тем более. Стайлзу не понравилась последняя мысль – только этого еще не хватало.
продолжение в комментариях
@темы: АУ, Макси, Фик, Стайлз Стилински, Дерек Хейл, Реверс 2014-2015, Рисунок, R, Слэш
-
-
07.05.2015 в 00:22-
-
23.05.2015 в 20:26Отдельное спасибо артеру!
-
-
23.05.2015 в 21:46-
-
24.05.2015 в 15:43-
-
24.05.2015 в 19:54-
-
10.06.2015 в 20:19-
-
11.06.2015 в 09:31-
-
25.06.2015 в 00:35-
-
25.06.2015 в 10:55-
-
13.07.2015 в 16:31-
-
14.07.2015 в 12:13А вы никогда не задумывались, что Стайлз и Дерек в принципе очень шаблонные персонажи? Если вам кажется, что это не так, то предлагаю пересмотреть все молодежные комедии на основе любовь-ненависть, под копирку.
покажите мне подростка 16ти лет, который любит в одиночестве полюбоваться закатом
вам повезло, что ваш подростковый возраст прошел хорошо и гладенько, если у вас такого не было, но по факту подростковый возраст сопровождается ощущением отчужденности от социума, неуверенностью в себе и мыслями о непонимании, что приводить к замкнутости некоторых молодых людей, что выливается в стремлении остаться в одиночестве и полюбоваться закатом.
или любует "хищными чертами лица"
это называется "первая любовь", она всегда проходит очень странно, готов любоваться даже следами любимого человека...
-
-
14.07.2015 в 15:46а что мешает сделать их объемными? собственно для этого и пишут фанфики, кмк, расширить персонажей и вселенную. и ссылаться "в оригинале персонажи херово прописаны, поэтому я тоже не обязана париться" как-то глупо.
подростковый возраст сопровождается ощущением отчужденности от социума, неуверенностью в себе и мыслями о непонимании, что приводить к замкнутости некоторых молодых людей, что выливается в стремлении остаться в одиночестве и полюбоваться закатом.
или напиться. или накуриться. или сделать что-то "крутое", чтобы социум это оценил и принял к себе. смотреть в одиночестве на закат парню в 16 лет не круто. ему даже в голову такое не придет. скорее ему придет в голову заняться вандализмом или саморазрушением, а не созерцанием. потому что обида и злость ко всему миру редко ведут к хорошему.
это называется "первая любовь"
этот штамп уже задрал если честно. постоянно все любуются то "тонкими пальцами", то "хищным взмахом бровей", то еще чем-то в этом роде. я не говорю, что подростки не могут оценить красоту. но в силу маленького жизненного опыта они думают от об этом немного проще, чем взрослые. не так высокопарно что ли
-
-
14.07.2015 в 22:21Хм, открою вам тайну, все авторы стремятся писать так, чтобы не ООСить персонажей, то есть соответствовать тем характерам и привычкам героев, что указаны в фильме/сериале, добавляя минимум изменений. Задача фикрайтера - написать историю так, чтобы персонажи были узнаваемы, а не "объемными" и "расширенными". Если вам нужны объемные персонажи, то советую вам обратиться к художественной литературе с оригинальными персонажами.
или напиться. или накуриться. или сделать что-то "крутое", чтобы социум это оценил и принял к себе.
Я повторюсь, что очень рада за вас, что в вашей жизни не было таких примеров. Мне же встречалось достаточно людей, многие из которых были парни, кто переживал свой экзистенциальный кризис именно так, как это описано здесь. Не всем нужен бунт, некоторые предпочитают тишину, некоторые находят свободу в том, чтобы быть с собой наедине.
этот штамп уже задрал если честно.
Что ж, сочувствую вам.
но в силу маленького жизненного опыта они думают от об этом немного проще, чем взрослые. не так высокопарно что ли
Мне кажется, что вы тоже склонны слишком упрощать подростковые мысли. Иногда подростки более поэтичные люди, чем многие взрослые, как девочки, так и мальчики. Но "высокопарно"? Тогда, видимо, я чего-то не понимаю, если подобная ерундистика вдруг становится высокопарной.
-
-
24.07.2015 в 20:59-
-
27.07.2015 в 12:30-
-
28.07.2017 в 10:25-
-
25.01.2018 в 13:13спасибо))
лучше ответить на отзыв поздно чем никогда ахахаха