As I walk through The valley shadow of death I shall fear no evil for I'm the evilest son of a bitch ©
Название: Рожденный умирать
Артер: HoneyMonsterNoNo
Автор: anamnesis_morbi
Бета: Девушка_с_веслом
Жанр: психо-драма
Пейринг: Мэтт/Стайлз
Рейтинг: R
Размер: ~ 3800 слов
Саммари: "Когда-то именно Стайлз спасает Мэтт из бассейна. И теперь Мэтт считает Стайлза своим ангелом... своим... просто своим... И преследует его. Но этого ему не достаточно и вскоре он похищает Стайлза. Долго держать в заложниках Стайлза у него не получается, полиция задерживает Мэтта"
Предупреждения: AU-второй сезон, канимы не было
Благодарности: конечно, churchill~ за помощь, поддержку и неугасимоеый задроство оптимизм
HoneyMonsterNoNo за заявку
Ссылки: на АО3
Когда ты падаешь на дно бассейна, продавливаясь через толщу терпко пахнущей воды, поднимая со дна множество искрящихся пузырьков, как в бокале шампанского — ты попадаешь в Чистилище.
Лучи света рассеиваются в воде. Галогенная лампа дневного освещения, мерцая, заменяет солнце. Если бы не сковывающий холод остывшей за день воды и разъедающая глаза хлорка, можно было бы представить, что это и есть туннель последнего пути.
Душа стремится в эпицентр сияния, а тело, обездвиженное паникой и болезненной резью в носу, горле, легких и мышцах, притягивает ко дну.
Удар спины о кафель — жизнь встает на якорь из плоти.
Уважаемые пассажиры, приготовьтесь к высадке души.
Люди склонны представлять момент спасения своей жизни кем-то со стороны как явление ангела.
Брехня все это, чертова брехня.
Когда легкие заполнены водой по самые голосовые связки, душа, кажется, покидает тело, вместе с одновременным мочеиспусканием, потому что ногам вдруг становится слишком тепло, ни о каком ангеле и мысли нет.
Есть данные, поступающие с анализаторов. Констатация фактов, когда душа еще не там, но уже и не здесь.
В какой-то момент конец туннеля последнего пути, горящий белым маяком, застилает чья-то тень. Какое-то пятно, чужеродное для замершего в небытии восприятия. Если бы была хоть какая-то возможность поднять руку, чтобы отогнать ее...
Мгновение спустя рецепторы кожи передают мозгу данные о колебании жидкости вокруг. Будто что-то может снять неподъемное, ненужное тело с якоря.
Почему-то никто никогда не думает, что увеличивающееся пятно тени — это приближение смерти или демона. А если у кого и хватает сил на такую мысль, то паники уже нет. Она высадилась раньше, там, наверху. Там, где еще возможно было схватить ртом глоток воздуха, а не отравленной хлоркой и чьей-то мочой воды. Хотя, какая разница, что глотать, когда ты без пяти минут труп?
Секунды тянутся, закручиваясь в часы, в сотни лет, тысячелетий. И пройдя сквозь них, сознание покидает любого. Врачи говорят, что это происходит из-за гипоксии. Если говорить проще — от недостатка кислорода в крови. Мозг переходит в режим «кислородосбережения», как ноутбук, который садится и экономно тратит свою энергию, а потом начинает медленно выключаться - умирать. Вместе с ним и все остальное: плавно начинает разъедать сама себя поджелудочная железа, окончательно отказывают почки, кишечник, сердце перестает биться...
Мэтт точно многое упустил в этой истории, и он это знает.
Он не видел, не слышал, не ощущал, как его тело, ставшее тяжелее будто в несколько раз, вытаскивал из бассейна Стилински.
Стилински, которого Мэтт мог принять за смерть, если ему было бы до нее хоть какое-то дело. Он уже собрался в Чистилище.
Дэлер также пропустил тот момент, когда его с особой яростью шлепали по щекам, нервно прислушиваясь к дыханию и, как надоедливый будильник, повторяя: «Ты в порядке, Мэтт? Ты меня слышишь?».
Он не слышал еще один громкий шлепок растопыренной ладонью по лбу Стайлза, когда тот не смог удержать эмоций, сетуя на свою бестолковость.
Мэтт был бы рад не знать, как Стилински, тихо матерясь, перекидывал его бездыханное тело через колено, чтобы обжигающая жидкость наконец покинула легкие, выливаясь тошнотворным потоком, словно его рвало. Ему повезло, что он этого не помнит.
Мэтт не помнит того, как Стайлз делал ему искусственное дыхание, прижимаясь своими пухлыми, горячими губами к его холодному рту. Как давил руками, сцепленными в замок, на его грудную клетку, проводя непрямой массаж сердца. Дэлеру очень повезло, что это был чокнутый любознательный сын шерифа, а не Джексон, например.
Мэтту очень жаль, что он не помнит последнего момента. Он проклинает свое сознание за то, что оно ему отказало, когда Стайлз звонил в девять-один-один, тихо приговаривая: «Только не умирай, чувак. Не надо...». C такой звенящей отчаянием искренностью в голосе, как никто и никогда до этого в жизни Дэлера.
Ему остается лишь представлять, как это было. Потому что первым, что он видит, очнувшись в одной из этих стерильно-белых палат больницы, — это Стайлз с открытым ртом сопящий в кресле у окна, окутанный утренними лучами солнца, словно нимбом.
Все встает на свои места. Головоломка собирается.
Именно в этот момент, как и обещано кем-то недосягаемым, в жизни Мэтта Дэлера появляется ангел.
Когда-то давно Мэтт спас кролика от бродячей собаки. Ему было лет девять. Бешеная псина, - одному Богу известно, что на нее нашло, - поймала в свою истекающую слюной пасть бедное животное. Еще немного и хрупкий позвоночник громко хрустнул бы между пожелтевших клыков.
Мальчик тогда громко пнул металлический бак для неперерабатываемого мусора, и псина, испугавшись жуткого грохота откуда-то сбоку, выпустила мохнатое тельце из своей пасти.
Мэтт выхаживал кролика целую неделю. Возможно, у зверька было слабое сердце.
А затем Дэлер и вовсе оставил его у себя, несмотря на все протесты родителей. Его главным аргументом была ответственность, и мать, исправная прихожанка местной протестантской церкви, сдалась под напором морали ребенка.
На самом деле, интерес Мэтта был более эгоистичным, хотя нельзя сказать, что он соврал про ответственность. Со спасенным кроликом на руках он чувствовал себя настоящим героем, о которых пишут в книгах и комиксах. Большим Богом для чьей-то крохотной, незначительной судьбы. Это делало его выше, сильнее, умнее в собственных глазах. Он мог все и даже чуточку больше в эти дни.
А ведь он никогда не любил домашних животных.
То же самое, как он считает, должно было произойти и со Стайлзом. Должно было быть, но не происходило.
Тот явно не считает свой поступок подвигом, себя - ангелом, а свою сбивчивую речь — посланием с небес. Словно чертов сукин сын только и делает, что вырывает людей из цепких лап смерти.
Спасение объединяет, но не их.
Стайлз приходит к Мэтту в больницу: треплется обо всем, улыбается возвращающим жизнь ртом и пьет газировку с ужасающими звуками.
Лишь перед выпиской он задает вопрос о том, зачем Мэтт полез в бассейн в тот вечер, не умея плавать.
- Меня подкалывал Джексон и остальные ребята из команды. Я хотел научиться плавать, чтобы они не издевались, - Дэлер рассеянно собирает свои вещи в рюкзак и старается не смотреть во внимательные ореховые глаза. - Просто устал быть таким...
- Джексона давно пора сжечь на костре, - как-то обреченно вздыхает Стайлз, растеряв за мгновение всю свою дурашливость. - Серьезно. Он как ведьма. Чего ему в жизни не хватает, что он пытается испортить ее окружающим? Хотя, может, он просто говно по своей сути.
Стайлз устало трет переносицу и поднимается со своего места, подходя к Мэтту со спины и положив руку на его плечо.
- Я знаю, что показывать свои слабости сложно, - сын шерифа говорит тихо и четко, на удивление не смешивая слова в один сплошной клубок, как он обычно любит это делать. - Но ты должен понять, что прятаться и пытаться решить проблему одному — это не выход. Я знаю психотерапевта, который занимается фобиями. Она помогла мне, когда умерла моя мама.
Мэтт кладет свою ладонь на руку Стилински и признательно сжимает ее.
Он не будет спрашивать, откуда тот знает о его панической боязни воды. Возможно, прочитал одну из пыльных папок в архиве шерифа и узнал о том, почему Мэтт бросил свою прежнюю школу. Может, догадался. Или Дэнни ему рассказал.
В этот момент это становится совсем неважным. Потому что горячая ладонь Стилински заставляет разливаться тепло по всему его телу, которое по логике должно было быть холодным и гнить где-то глубоко под землей.
Обычно они не разговаривают на людях. Стилински лишь кидает на него напряженные взгляды. Если отвечает, то односложно, со слегка кривой улыбкой на губах. Порой Стайлз выглядит так, словно встретил своего дилера амфетаминов при родителях. Глаза бегают, он начинает затравленно смотреть по сторонам, ища наиболее удачные пути к отступлению. Словно побуждает вспомнить все явки-пароли, которые так и не были обозначены вслух.
Он не желает быть пойманным.
Он не хочет, чтобы кто-нибудь еще узнал о том, что произошло с Мэттом. Не хочет демонстрировать его слабости, окружая заботой.
Он не в силах допустить того, чтобы кто-то знал, что ангел идет к падению, прямиком на самое дно, окутанное пожаром.
Стайлз каким-то образом находит Мэтта, когда тот один. Словно у него, как у этих цыганских теток в дешевых погремушках с телевидения, есть «третий глаз».
Стилински меняется на глазах, его рот, который уже стал преследовать Дэлера во снах, расползается в улыбке. Доброй, смешливой и немного смущенной. Как если бы тот улыбался одновременно проклятой Лидии и своему верному псу-Скотту.
Стайлз целует Мэтта, прижав спиной к его собственному шкафчику в раздевалке. Воняет пылью, потом и грязной одеждой. Сам Дэлер липкий и холодный, словно ящерица, и его голую грудь обжигает от прикосновений кончиков пальцев Стайлза, а в голове разверзаются небеса, открывая все двери к Раю, минуя смерть.
Губы теплые, чуть соленые. А язык прохладный, с легким оттенком жвачки со вкусом мохито.
Им наплевать, если ворвется тренер, дуя в свой свисток так, что его глаза от напряжения по всем законам физики должны лопнуть.
Родинки на спине Стайлза — это не просто родинки, понимает Мэтт, смотря, как оголяется спина перед его взором. Это место, откуда у Стилински вырастают крылья. Мэтт хотел бы потрогать их руками, и только от этой мысли у него перехватывает дыхание. Кажется, Мэтт осознает, что ответил бы Дэнни взаимностью, если бы тот был ангелом, а не просто парнем. И осознание этого неожиданно не пугает.
Мэтт проводит по родинкам языком, что еще более интимно. Тихие стоны кажутся чистым церковным пением.
Когда Стайлз опускается на колени, его глаза горят, как у демона. На секунду становится страшно и ноги сводит предательская судорога, которую сдерживают только спущенные джинсы. Стилински отсасывает так, что уже безразлично: демон перед Мэттом или ангел. Он – его. Персональное потустороннее существо для Мэтта Дэлера, которое он никому не отдаст.
Когда Мэтт кончает, сползая по дверце шкафчика, оцарапывая вдруг ставшую такой чувствительной кожу ягодиц, то просто умирает. Умирает и возрождается вновь. Описание так себе. Как в дурацких любовных романах, которые так тщательно прячет его мать за кулинарными книгами в шкафу на третьей полке, - но он именно так и запишет эти ощущения в свой дневник, который ему посоветовала вести та самая психотерапевт.
- А ты? - Дэлер наконец-то приходит в себя и тянется дрожащей рукой к расстегнутой ширинке Стайлза.
Тот лишь ухмыляется и вынимает свою руку, испачканную в сперме, из трусов, и очень грешно облизывает свои раскрасневшиеся губы.
А затем, будто в замедленной съемке старого, черно-белого фильма, Стайлз уходит, также молча, как и пришел.
Через несколько дней, Стилински пропадает. Исчезает из зоны видимости, полностью переходя в зону недосягаемости.
Словно почувствовав свою вину перед небом, он старается не попадаться Мэтту на глаза, прячась за спинами Скотта, Айзека или Бойда.
От злости у Мэтта ломается ручка, когда он описывает эти вязкие, мертвые дни. Ведь теперь Стайлз его, но почему-то боится признать это. Хотя, если подумать, то сразу становится ясно почему.
И Мэтту приходиться идти на отчаянные меры – следить за Стайлзом. Чтобы хотя бы наблюдать за ним издалека. Хоть как-то утолять этот голод.
Дэлер ходит за ним по пятам, как бледная тень отца Гамлета, и ничего с собой поделать не может. Он уже окончательно впал в зависимость, потому что однажды прикоснувшись к небесам, трудно от них отказаться.
- Мэтт, давай поговорим с тобой начистоту, - Стайлз впервые за последние три недели вновь оказывается рядом с Дэлером. - Ты меня пугаешь. До усрачки. Ты ходишь за мной по пятам, я вижу твою машину рядом со своим домом. И страшно так смотришь. Как чертов маньяк-рецидивист.
Стилински делает непонятный выпад руками и передергивает плечом.
Где-то на лопатках под слоями бесформенной одежды он прячет знаки своих крыльев. Мэтт помнит об этом каждую секунду своего дня и ночи, представляя, как они смещаются при неловких движениях Стайлза.
Когда он закрывает глаза - он видит точную карту спины Стилински.
- Знаешь, после всего, что было между нами, это ты меня избегаешь, - Дэлер резко поднимается с места и хлопает подносом по столу.
Томатный сок проливается на грязно-белую поверхность, словно кровь. И Мэтт, посмотрев на эту растекающуюся лужу, злится. Вспыхивает как бенгальский огонь: стиснув кулаки, дыша часто и через нос.
Он злится на Стайлза. За его лицемерие. За его нежелание признать перед всеми, что он, черт подери, ангел Мэтта. Это было грехом, кощунством. Почему он просто не может признаться себе и другим в этом? Почему они должны играть такие глупые роли в этом театре абсурда?
- Все в порядке? - Эрика, скрестив руки на своей выдающейся груди, возникает за спиной Стайлза из ниоткуда.
«Ведьма», - мелькает в голове Дэлера.
- Все нормально, - громко сглотнув, совсем неубедительно врет Стайлз.
- Все нормально, - тихим эхом, со злой иронией, откликается Мэтт.
Он уже знает, что нужно делать. Пора перейти от наблюдения к действиям. Иногда нужно даровать свободу даже ангелам, ведь их небесные правила многое ограничивают. Делают крылатые порождения света уязвимыми, одинокими и несчастными. Не дают быть с теми, кому они так остро нужны.
Поэтому Мэтт просто разворачивается и уходит, чтобы дома взять пистолет отца и пойти освободить главного пленника. Если правила нарушит он - ангелу ничего не будет. Ведь так?
Уже третий день, как план не удается привести в исполнение. Голова Мэтта болит от перенапряжения.
Боль долбит изнутри отбойным молотком на виски. До кожи головы невозможно дотронуться, ее словно и нет вовсе — прикасаешься к оголенной кости после умело снятого скальпа.
Стайлз словно чует недоброе, не остается один. Слишком умный и праведный, чтобы стать копом, - он обязательно встанет на чьем-то нечестивом пути. Его застрелит какая-нибудь шестерка того политикана, которого Стилински поймает за продажные яйца. Мэтт просто постарается уберечь его от этого, в отличие от других.
В первый день до дома Стилински провожает Скотт и остается там ночевать. Дэлер ненавидит МакКола всей душой.
На следующий день приходит Айзек. Уходит, попрощавшись с шерифом, а потом забирается в дом через окно. Прямо в спальню к его ангелу. Пластичный сукин сын прыжком достигает второго этажа. Мэтт сомневается в его человеческой природе, ненавидя так люто, как никого и никогда раньше. Руки трясутся, словно у него кофеиновая передозировка. Мышцы пульсируют, как сердце загнанного кролика, готовящегося умирать. Ничего не получается удержать в пляшущих пальцах. Ручка выдает на листе дневника его собственную кардиограмму разбивающегося сердца, вместо чернильных слов.
На третий день — Стайлз ночует у МакКолов. Ручка ломается, и пластмассовый осколок впивается глубоко в ладонь. Такой крохотный и так глубоко, что Мэтту приходится идти искать мамин пинцет, которым она выщипывает брови, чтобы извлечь его. Тянущая боль несколько отрезвляет.
На четвертый день у Дэлера появляется шанс приставить дуло пистолета к спине Стайлза, когда тот запихивает продукты из магазина в свой джип. Из его подвижного рта со слишком громким «шлеп!» выпадает лакричная палочка.
Подвал старого пансиона жутко сырой. Здание давно необитаемо и находится за чертой города — идеально подходит для пленника.
Мэтт приковывает Стайлза к какой-то трубе, торчащей из стены, наручниками. Еще один из грехов его родителей, которые они так тщательно прячут в шкафу с бытовой химией. Вместе с анальными шариками, кляпами, латексными игрушками, о назначении которых остается только догадываться, и разноцветными боа. Как будто младший Дэлер настолько туп, что никогда не залезет в шкаф со средствами для прочистки труб и не догадается открыть черную коробку в самом углу.
Любопытство присуще всем. Особенно детям очень закрытых, консервативных родителей, изливающих нравоучения сутками напролет, но забывающих спросить банальное: «Как дела, сынок?». Их вечно хочется подловить на лжи и собственном грехе. Словно это поможет вскрыть гниющую рану у себя внутри.
- Зачем? - только и может спросить Стайлз, усаживаясь так, чтобы стало хоть чуточку удобнее.
Запястья выворачиваются, демонстрируя бледную кожу.
Он не кричит, не плачет, не обвиняет, не пытается вырваться. Просто грустно и всепрощающе смотрит, устало склонив голову набок.
- Ты должен перестать бояться, - Мэтт шумно втягивает воздух через нос. - Ты должен перестать скрывать, кто ты есть на самом деле. Ты должен остаться со мной. Твое место рядом со мной, а не с ними.
Это Мэтт смеется.
Мэтт плачет.
Мэтт машет заряженным пистолетом так, словно пересмотрел «Бешеных псов» Тарантино.
Это Мэтт, а не Стайлз, — разбитое сердце человека, рожденного умирать, когда младший Стилински в очередной раз говорит, что не может остаться с Дэлером.
Время тянется медленно, пленник хрипит от жажды.
Мэтт опускается на колени и целует спасительный рот своего идола. Идола, которого он решает сжечь, чтобы он не стал таким же черным, как люди, окружающие его. Этот поцелуй — прощание, солью оседающее на губах Стайлза.
- Ты точно не можешь остаться со мной?
- Точно. Мне жаль, - язык проходится по распухшим губам.
Дэлер уходит за бензином.
Мэтт мечется по камере предварительного заключения. Он не успел. Всего пары минут ему не хватило, чтобы остаться со Стайлзом навсегда.
Полиция нагрянула в самый неподходящий момент. Отцовская беретта осталась лежать на пыльном ящике в углу подвала, пока Мэтт тащил за собой канистру, а пара патронов девять на девятнадцать звенели в такт его шагам в кармане.
Так глупо и несправедливо. Как выиграть миллион долларов и умереть, словив инфаркт от счастья.
От воспоминания, как ему заломили руки за спину, а он наблюдал, как вбежавший Скотт обнимает своего друга, хочется закрыть лицо руками и выть. Почему МакКолл может сделать это и не быть осужденным, а сам Мэтт – нет?
Дэлер ударяется затылком о холодную стену. Его взгляд приковывается к камере видеонаблюдения. Почему-то он знает, что Стайлз следит за ним, сидящем на холодном полу. Одними губами Мэтт шепчет: «Прости меня».
Безнадежность и отчаяние.
Он навсегда останется один. Теперь точно.
Его закроют в колонии для несовершеннолетних, а потом... Лучше не думать об этом, потому что там он умрет, а ангел больше не появится в его жизни.
От этих черных, смоляных мыслей, пачкающих, кажется, саму душу, он не может усидеть на месте. Он ходит по камере, бьет стены кулаками, будто боль сможет отрезвить. Дергает себя за волосы, как будто вместе с ними можно вытащить из головы отчаяние и злобу на себя.
Шаг влево.
Шаг вправо.
Как под прицелом внутренних демонов.
Мэтту хочется разгрызть себе вены на запястьях, чтобы слабыми толчками кровавого фонтана на грязный пол лилась его жизнь, которая, похоже, никому не нужна.
Взгляд вверх — как просьба, молитва к Всевышнему. Как только ему в голову пришло сжечь Стайлза? Спасибо копам, что успели вовремя. В кои-то веки полиция сработала, как надо.
Что на него только нашло, черт подери?
Он снова нарезает круги по своей клетке, чувствуя на себе внимательный взгляд ореховых глаз. Кипит, выгорает изнутри чернотой будущего.
Через пару часов Мэтт обессилено падает на пол и засыпает, утомленный сам собой.
И просыпается лишь глубокой ночью. От легкого порыва ветра. Словно от взмахов гигантских крыльев.
Его камера открыта.
Мэтт тихо выбирается из полицейского участка, каким-то чудом или проведением, никого не встретив. На его глаза наворачиваются слезы.
На улице его ждет джип Стайлза. Стилински очень бледен и от нервов жует веревку своей красной толстовки.
Дэлер подходит почти вплотную, всего в нескольких сантиметрах замирает от Стайлза. Тот смотрит на него внимательно.
- Это, похоже, тот самый пресловутый Стокгольмский синдром, - Стайлз одергивает куртку и открывает машину. - А может, просто меня никто так не любил, считая ангелом. Я не знаю, зачем я это делаю. Но единственное, в чем я уверен, это в том, что стоит попробовать. Возможно, мы просто все сошли с ума.
Одиночество заражает безумием — Мэтт это знает лучше, чем кто бы то ни было.
Стайлз поворачивается и целомудренно касается губ Мэтта в нежном поцелуе со вкусом чипсов с луком и стремительно отстраняется. Дэлер вглядывается в его бледное лицо и видит, как исчезают его родинки — метки ангела. Одна за другой, растворяясь в гладкой коже.
Мэтт сглатывает. Неужели метафора про ангела была не метафорой? Но Дэлер не успевает додумать, горячая ладонь перехватывает его руку и тянет в машину.
- Как ты себя чувствуешь, Стайлз? - мисс Морелл аккуратно складывает руки на груди и ждет ответа.
Как всегда красивая, ухоженная и собранная. Словно не из того мира, где случаются такие пиздецы, как со Стайлзом.
- Ужасно. Будто у меня похмелье. Много-много дней подряд похмелье. - Стилински устало роняет голову на сомкнутые руки. - Меня нигде не оставляют теперь одного, сегодня сюда меня привез отец. Словно это я опасен.
- Почему ты думаешь, что защищают от тебя, а не тебя?
Стайлз устало поднимает взгляд, нервно жует нижнюю губу и облизывается. Через пару минут молчания он все-таки снова начинает говорить.
- Потому что я чувствую, что все это из-за меня. Что я сразу не понял, что сглупил. Все эти взгляды, странные фразы, странные подарки. Я просто решил, что Мэтт странный, ну и... Может быть, голубой. Не зря же он понравился Дэнни. - Стайлз устало вздыхает. - Когда я пытался сказать ему, чтобы он этого не делал, он словно не слышал. Я уже тогда должен был заподозрить...
- Заподозрить что?
- Что он заболел? - Стайлз уходит от ответов, задавая вопросы.
- Ты был смущен, а затем напуган. Тем более, ты же пытался как-то это изменить.
- И что я сделал? Сказал отцу, но тот сам не смог ничего повесить на Мэтта: он мне не угрожал, записок не было, звонков тоже, а следил он за мной аккуратно, не попадаясь на глаза папе. Ну до того момента, когда он приставил ко мне пистолет, а потом задумал сжечь, бормоча себе под нос что-то об ангелах. Самое страшное, он даже не слышал того, что я говорю. Ни единой надежды на спасение, потому что я не мог с ним разговаривать...
- Как он сейчас?
Стайлз выпрямляется в своем кресле и смотрит в окно.
- Врачи говорят, что это эротомания, перешедшая в шизофрению. Или что-то в этом духе, - Стилински судорожно трет переносицу. - Мне задавали кучу вопросов, выясняя, что было на самом деле из дневниковых записей Мэтта, а что нет. Это было жутко.
Он на пару минут замолкает, разглядывая деревья за окном.
- Когда его увезли из камеры временного заключения, он бредил. Сейчас говорят, что он в ступоре. Хотя его лечащий врач верит в благоприятный прогноз, - Стайлз хрипло продолжает, но это явно дается ему с большим трудом. - Я в этом не уверен.
- Стайлз, - мисс Морелл аккуратно пододвигается ближе и облокачивается на стол, - скажи честно, почему ты чувствуешь себя виноватым на самом деле? Ты же осознаешь, что болезнь Мэтта – не твоя вина.
Стилински нервно сглатывает и, облизав пересохшие губы, смотрит на настенные часы прямо над головой психолога. Они показывают еще десять минут до конца их беседы. От ответа просто невозможно уйти.
- Меня преследует мысль о том, что если он не вылечится и навсегда останется в таком состоянии, - взгляд Стайлза стекленеет, - то жизнь его самого и его родителей превратится в настоящий ад. И, может, тем вечером в бассейне я сделал только хуже, достав его из воды... Я понимаю, что это не мне решать, но теперь я не могу отделаться от мысли, что, возможно, ему просто суждено было умереть в тот день.
- Мы и вправду не можем решать такие вопросы. Это не в нашей власти, - Морелл сочувственно дотрагивается до холодной руки Стилински. - Тебе просто следует осознать, что ты сделал все, что должен был сделать на твоем месте любой другой человек.
Мэтт стоит на берегу озера. Вода сияет на солнце, выдавая тысячу искрящихся солнечных зайчиков. Он вдыхает влажный воздух этих мест и босыми пальцами цепляется за зеленую траву под ногами. Слушает пение птиц где-то высоко над головой. Реальность цепляет своей красотой. Он удовлетворенно выдыхает.
- Как тебе местность? - Стайлз неслышно подкрадывается сзади и обнимает Мэтта за талию, уткнувшись своим носом в изгиб его шеи.
- Как в раю, - скованно смеется Дэлер, переплетая свои пальцы с пальцами Стилински у себя на животе.
- Тебе все еще снятся кошмары, - Стайлз не спрашивает, он утверждает.
- Да, - зачем-то подтверждает Мэтт, чувствуя, как его передергивает. - Все также, словно я стою в закрытой комнате и не могу пошевелиться, а ты не приходишь за мной.
Стайлз легко целует Мэтта в шею и прижимается еще сильнее к его спине.
- Ничего, - голос его странно ломается, становясь будто бы чужим. - Скоро это кончится, и ты сможешь нормально жить.
«Мистер Дэлер, вы меня слышите?» - в голове набатом стучит голос из снов, разносясь эхом среди деревьев.
Артер: HoneyMonsterNoNo
Автор: anamnesis_morbi
Бета: Девушка_с_веслом
Жанр: психо-драма
Пейринг: Мэтт/Стайлз
Рейтинг: R
Размер: ~ 3800 слов
Саммари: "Когда-то именно Стайлз спасает Мэтт из бассейна. И теперь Мэтт считает Стайлза своим ангелом... своим... просто своим... И преследует его. Но этого ему не достаточно и вскоре он похищает Стайлза. Долго держать в заложниках Стайлза у него не получается, полиция задерживает Мэтта"
Предупреждения: AU-второй сезон, канимы не было
Благодарности: конечно, churchill~ за помощь, поддержку и неугасим
HoneyMonsterNoNo за заявку
Ссылки: на АО3
***
Когда ты падаешь на дно бассейна, продавливаясь через толщу терпко пахнущей воды, поднимая со дна множество искрящихся пузырьков, как в бокале шампанского — ты попадаешь в Чистилище.
Лучи света рассеиваются в воде. Галогенная лампа дневного освещения, мерцая, заменяет солнце. Если бы не сковывающий холод остывшей за день воды и разъедающая глаза хлорка, можно было бы представить, что это и есть туннель последнего пути.
Душа стремится в эпицентр сияния, а тело, обездвиженное паникой и болезненной резью в носу, горле, легких и мышцах, притягивает ко дну.
Удар спины о кафель — жизнь встает на якорь из плоти.
Уважаемые пассажиры, приготовьтесь к высадке души.
Люди склонны представлять момент спасения своей жизни кем-то со стороны как явление ангела.
Брехня все это, чертова брехня.
Когда легкие заполнены водой по самые голосовые связки, душа, кажется, покидает тело, вместе с одновременным мочеиспусканием, потому что ногам вдруг становится слишком тепло, ни о каком ангеле и мысли нет.
Есть данные, поступающие с анализаторов. Констатация фактов, когда душа еще не там, но уже и не здесь.
В какой-то момент конец туннеля последнего пути, горящий белым маяком, застилает чья-то тень. Какое-то пятно, чужеродное для замершего в небытии восприятия. Если бы была хоть какая-то возможность поднять руку, чтобы отогнать ее...
Мгновение спустя рецепторы кожи передают мозгу данные о колебании жидкости вокруг. Будто что-то может снять неподъемное, ненужное тело с якоря.
Почему-то никто никогда не думает, что увеличивающееся пятно тени — это приближение смерти или демона. А если у кого и хватает сил на такую мысль, то паники уже нет. Она высадилась раньше, там, наверху. Там, где еще возможно было схватить ртом глоток воздуха, а не отравленной хлоркой и чьей-то мочой воды. Хотя, какая разница, что глотать, когда ты без пяти минут труп?
Секунды тянутся, закручиваясь в часы, в сотни лет, тысячелетий. И пройдя сквозь них, сознание покидает любого. Врачи говорят, что это происходит из-за гипоксии. Если говорить проще — от недостатка кислорода в крови. Мозг переходит в режим «кислородосбережения», как ноутбук, который садится и экономно тратит свою энергию, а потом начинает медленно выключаться - умирать. Вместе с ним и все остальное: плавно начинает разъедать сама себя поджелудочная железа, окончательно отказывают почки, кишечник, сердце перестает биться...
Мэтт точно многое упустил в этой истории, и он это знает.
Он не видел, не слышал, не ощущал, как его тело, ставшее тяжелее будто в несколько раз, вытаскивал из бассейна Стилински.
Стилински, которого Мэтт мог принять за смерть, если ему было бы до нее хоть какое-то дело. Он уже собрался в Чистилище.
Дэлер также пропустил тот момент, когда его с особой яростью шлепали по щекам, нервно прислушиваясь к дыханию и, как надоедливый будильник, повторяя: «Ты в порядке, Мэтт? Ты меня слышишь?».
Он не слышал еще один громкий шлепок растопыренной ладонью по лбу Стайлза, когда тот не смог удержать эмоций, сетуя на свою бестолковость.
Мэтт был бы рад не знать, как Стилински, тихо матерясь, перекидывал его бездыханное тело через колено, чтобы обжигающая жидкость наконец покинула легкие, выливаясь тошнотворным потоком, словно его рвало. Ему повезло, что он этого не помнит.
Мэтт не помнит того, как Стайлз делал ему искусственное дыхание, прижимаясь своими пухлыми, горячими губами к его холодному рту. Как давил руками, сцепленными в замок, на его грудную клетку, проводя непрямой массаж сердца. Дэлеру очень повезло, что это был чокнутый любознательный сын шерифа, а не Джексон, например.
Мэтту очень жаль, что он не помнит последнего момента. Он проклинает свое сознание за то, что оно ему отказало, когда Стайлз звонил в девять-один-один, тихо приговаривая: «Только не умирай, чувак. Не надо...». C такой звенящей отчаянием искренностью в голосе, как никто и никогда до этого в жизни Дэлера.
Ему остается лишь представлять, как это было. Потому что первым, что он видит, очнувшись в одной из этих стерильно-белых палат больницы, — это Стайлз с открытым ртом сопящий в кресле у окна, окутанный утренними лучами солнца, словно нимбом.
Все встает на свои места. Головоломка собирается.
Именно в этот момент, как и обещано кем-то недосягаемым, в жизни Мэтта Дэлера появляется ангел.
***
Когда-то давно Мэтт спас кролика от бродячей собаки. Ему было лет девять. Бешеная псина, - одному Богу известно, что на нее нашло, - поймала в свою истекающую слюной пасть бедное животное. Еще немного и хрупкий позвоночник громко хрустнул бы между пожелтевших клыков.
Мальчик тогда громко пнул металлический бак для неперерабатываемого мусора, и псина, испугавшись жуткого грохота откуда-то сбоку, выпустила мохнатое тельце из своей пасти.
Мэтт выхаживал кролика целую неделю. Возможно, у зверька было слабое сердце.
А затем Дэлер и вовсе оставил его у себя, несмотря на все протесты родителей. Его главным аргументом была ответственность, и мать, исправная прихожанка местной протестантской церкви, сдалась под напором морали ребенка.
На самом деле, интерес Мэтта был более эгоистичным, хотя нельзя сказать, что он соврал про ответственность. Со спасенным кроликом на руках он чувствовал себя настоящим героем, о которых пишут в книгах и комиксах. Большим Богом для чьей-то крохотной, незначительной судьбы. Это делало его выше, сильнее, умнее в собственных глазах. Он мог все и даже чуточку больше в эти дни.
А ведь он никогда не любил домашних животных.
То же самое, как он считает, должно было произойти и со Стайлзом. Должно было быть, но не происходило.
Тот явно не считает свой поступок подвигом, себя - ангелом, а свою сбивчивую речь — посланием с небес. Словно чертов сукин сын только и делает, что вырывает людей из цепких лап смерти.
Спасение объединяет, но не их.
Стайлз приходит к Мэтту в больницу: треплется обо всем, улыбается возвращающим жизнь ртом и пьет газировку с ужасающими звуками.
Лишь перед выпиской он задает вопрос о том, зачем Мэтт полез в бассейн в тот вечер, не умея плавать.
- Меня подкалывал Джексон и остальные ребята из команды. Я хотел научиться плавать, чтобы они не издевались, - Дэлер рассеянно собирает свои вещи в рюкзак и старается не смотреть во внимательные ореховые глаза. - Просто устал быть таким...
- Джексона давно пора сжечь на костре, - как-то обреченно вздыхает Стайлз, растеряв за мгновение всю свою дурашливость. - Серьезно. Он как ведьма. Чего ему в жизни не хватает, что он пытается испортить ее окружающим? Хотя, может, он просто говно по своей сути.
Стайлз устало трет переносицу и поднимается со своего места, подходя к Мэтту со спины и положив руку на его плечо.
- Я знаю, что показывать свои слабости сложно, - сын шерифа говорит тихо и четко, на удивление не смешивая слова в один сплошной клубок, как он обычно любит это делать. - Но ты должен понять, что прятаться и пытаться решить проблему одному — это не выход. Я знаю психотерапевта, который занимается фобиями. Она помогла мне, когда умерла моя мама.
Мэтт кладет свою ладонь на руку Стилински и признательно сжимает ее.
Он не будет спрашивать, откуда тот знает о его панической боязни воды. Возможно, прочитал одну из пыльных папок в архиве шерифа и узнал о том, почему Мэтт бросил свою прежнюю школу. Может, догадался. Или Дэнни ему рассказал.
В этот момент это становится совсем неважным. Потому что горячая ладонь Стилински заставляет разливаться тепло по всему его телу, которое по логике должно было быть холодным и гнить где-то глубоко под землей.
***
Обычно они не разговаривают на людях. Стилински лишь кидает на него напряженные взгляды. Если отвечает, то односложно, со слегка кривой улыбкой на губах. Порой Стайлз выглядит так, словно встретил своего дилера амфетаминов при родителях. Глаза бегают, он начинает затравленно смотреть по сторонам, ища наиболее удачные пути к отступлению. Словно побуждает вспомнить все явки-пароли, которые так и не были обозначены вслух.
Он не желает быть пойманным.
Он не хочет, чтобы кто-нибудь еще узнал о том, что произошло с Мэттом. Не хочет демонстрировать его слабости, окружая заботой.
Он не в силах допустить того, чтобы кто-то знал, что ангел идет к падению, прямиком на самое дно, окутанное пожаром.
Стайлз каким-то образом находит Мэтта, когда тот один. Словно у него, как у этих цыганских теток в дешевых погремушках с телевидения, есть «третий глаз».
Стилински меняется на глазах, его рот, который уже стал преследовать Дэлера во снах, расползается в улыбке. Доброй, смешливой и немного смущенной. Как если бы тот улыбался одновременно проклятой Лидии и своему верному псу-Скотту.
Стайлз целует Мэтта, прижав спиной к его собственному шкафчику в раздевалке. Воняет пылью, потом и грязной одеждой. Сам Дэлер липкий и холодный, словно ящерица, и его голую грудь обжигает от прикосновений кончиков пальцев Стайлза, а в голове разверзаются небеса, открывая все двери к Раю, минуя смерть.
Губы теплые, чуть соленые. А язык прохладный, с легким оттенком жвачки со вкусом мохито.
Им наплевать, если ворвется тренер, дуя в свой свисток так, что его глаза от напряжения по всем законам физики должны лопнуть.
Родинки на спине Стайлза — это не просто родинки, понимает Мэтт, смотря, как оголяется спина перед его взором. Это место, откуда у Стилински вырастают крылья. Мэтт хотел бы потрогать их руками, и только от этой мысли у него перехватывает дыхание. Кажется, Мэтт осознает, что ответил бы Дэнни взаимностью, если бы тот был ангелом, а не просто парнем. И осознание этого неожиданно не пугает.
Мэтт проводит по родинкам языком, что еще более интимно. Тихие стоны кажутся чистым церковным пением.
Когда Стайлз опускается на колени, его глаза горят, как у демона. На секунду становится страшно и ноги сводит предательская судорога, которую сдерживают только спущенные джинсы. Стилински отсасывает так, что уже безразлично: демон перед Мэттом или ангел. Он – его. Персональное потустороннее существо для Мэтта Дэлера, которое он никому не отдаст.
Когда Мэтт кончает, сползая по дверце шкафчика, оцарапывая вдруг ставшую такой чувствительной кожу ягодиц, то просто умирает. Умирает и возрождается вновь. Описание так себе. Как в дурацких любовных романах, которые так тщательно прячет его мать за кулинарными книгами в шкафу на третьей полке, - но он именно так и запишет эти ощущения в свой дневник, который ему посоветовала вести та самая психотерапевт.
- А ты? - Дэлер наконец-то приходит в себя и тянется дрожащей рукой к расстегнутой ширинке Стайлза.
Тот лишь ухмыляется и вынимает свою руку, испачканную в сперме, из трусов, и очень грешно облизывает свои раскрасневшиеся губы.
А затем, будто в замедленной съемке старого, черно-белого фильма, Стайлз уходит, также молча, как и пришел.
***
Через несколько дней, Стилински пропадает. Исчезает из зоны видимости, полностью переходя в зону недосягаемости.
Словно почувствовав свою вину перед небом, он старается не попадаться Мэтту на глаза, прячась за спинами Скотта, Айзека или Бойда.
От злости у Мэтта ломается ручка, когда он описывает эти вязкие, мертвые дни. Ведь теперь Стайлз его, но почему-то боится признать это. Хотя, если подумать, то сразу становится ясно почему.
И Мэтту приходиться идти на отчаянные меры – следить за Стайлзом. Чтобы хотя бы наблюдать за ним издалека. Хоть как-то утолять этот голод.
Дэлер ходит за ним по пятам, как бледная тень отца Гамлета, и ничего с собой поделать не может. Он уже окончательно впал в зависимость, потому что однажды прикоснувшись к небесам, трудно от них отказаться.
***
- Мэтт, давай поговорим с тобой начистоту, - Стайлз впервые за последние три недели вновь оказывается рядом с Дэлером. - Ты меня пугаешь. До усрачки. Ты ходишь за мной по пятам, я вижу твою машину рядом со своим домом. И страшно так смотришь. Как чертов маньяк-рецидивист.
Стилински делает непонятный выпад руками и передергивает плечом.
Где-то на лопатках под слоями бесформенной одежды он прячет знаки своих крыльев. Мэтт помнит об этом каждую секунду своего дня и ночи, представляя, как они смещаются при неловких движениях Стайлза.
Когда он закрывает глаза - он видит точную карту спины Стилински.
- Знаешь, после всего, что было между нами, это ты меня избегаешь, - Дэлер резко поднимается с места и хлопает подносом по столу.
Томатный сок проливается на грязно-белую поверхность, словно кровь. И Мэтт, посмотрев на эту растекающуюся лужу, злится. Вспыхивает как бенгальский огонь: стиснув кулаки, дыша часто и через нос.
Он злится на Стайлза. За его лицемерие. За его нежелание признать перед всеми, что он, черт подери, ангел Мэтта. Это было грехом, кощунством. Почему он просто не может признаться себе и другим в этом? Почему они должны играть такие глупые роли в этом театре абсурда?
- Все в порядке? - Эрика, скрестив руки на своей выдающейся груди, возникает за спиной Стайлза из ниоткуда.
«Ведьма», - мелькает в голове Дэлера.
- Все нормально, - громко сглотнув, совсем неубедительно врет Стайлз.
- Все нормально, - тихим эхом, со злой иронией, откликается Мэтт.
Он уже знает, что нужно делать. Пора перейти от наблюдения к действиям. Иногда нужно даровать свободу даже ангелам, ведь их небесные правила многое ограничивают. Делают крылатые порождения света уязвимыми, одинокими и несчастными. Не дают быть с теми, кому они так остро нужны.
Поэтому Мэтт просто разворачивается и уходит, чтобы дома взять пистолет отца и пойти освободить главного пленника. Если правила нарушит он - ангелу ничего не будет. Ведь так?
***
Уже третий день, как план не удается привести в исполнение. Голова Мэтта болит от перенапряжения.
Боль долбит изнутри отбойным молотком на виски. До кожи головы невозможно дотронуться, ее словно и нет вовсе — прикасаешься к оголенной кости после умело снятого скальпа.
Стайлз словно чует недоброе, не остается один. Слишком умный и праведный, чтобы стать копом, - он обязательно встанет на чьем-то нечестивом пути. Его застрелит какая-нибудь шестерка того политикана, которого Стилински поймает за продажные яйца. Мэтт просто постарается уберечь его от этого, в отличие от других.
В первый день до дома Стилински провожает Скотт и остается там ночевать. Дэлер ненавидит МакКола всей душой.
На следующий день приходит Айзек. Уходит, попрощавшись с шерифом, а потом забирается в дом через окно. Прямо в спальню к его ангелу. Пластичный сукин сын прыжком достигает второго этажа. Мэтт сомневается в его человеческой природе, ненавидя так люто, как никого и никогда раньше. Руки трясутся, словно у него кофеиновая передозировка. Мышцы пульсируют, как сердце загнанного кролика, готовящегося умирать. Ничего не получается удержать в пляшущих пальцах. Ручка выдает на листе дневника его собственную кардиограмму разбивающегося сердца, вместо чернильных слов.
На третий день — Стайлз ночует у МакКолов. Ручка ломается, и пластмассовый осколок впивается глубоко в ладонь. Такой крохотный и так глубоко, что Мэтту приходится идти искать мамин пинцет, которым она выщипывает брови, чтобы извлечь его. Тянущая боль несколько отрезвляет.
На четвертый день у Дэлера появляется шанс приставить дуло пистолета к спине Стайлза, когда тот запихивает продукты из магазина в свой джип. Из его подвижного рта со слишком громким «шлеп!» выпадает лакричная палочка.
***
Подвал старого пансиона жутко сырой. Здание давно необитаемо и находится за чертой города — идеально подходит для пленника.
Мэтт приковывает Стайлза к какой-то трубе, торчащей из стены, наручниками. Еще один из грехов его родителей, которые они так тщательно прячут в шкафу с бытовой химией. Вместе с анальными шариками, кляпами, латексными игрушками, о назначении которых остается только догадываться, и разноцветными боа. Как будто младший Дэлер настолько туп, что никогда не залезет в шкаф со средствами для прочистки труб и не догадается открыть черную коробку в самом углу.
Любопытство присуще всем. Особенно детям очень закрытых, консервативных родителей, изливающих нравоучения сутками напролет, но забывающих спросить банальное: «Как дела, сынок?». Их вечно хочется подловить на лжи и собственном грехе. Словно это поможет вскрыть гниющую рану у себя внутри.
- Зачем? - только и может спросить Стайлз, усаживаясь так, чтобы стало хоть чуточку удобнее.
Запястья выворачиваются, демонстрируя бледную кожу.
Он не кричит, не плачет, не обвиняет, не пытается вырваться. Просто грустно и всепрощающе смотрит, устало склонив голову набок.
- Ты должен перестать бояться, - Мэтт шумно втягивает воздух через нос. - Ты должен перестать скрывать, кто ты есть на самом деле. Ты должен остаться со мной. Твое место рядом со мной, а не с ними.
Это Мэтт смеется.
Мэтт плачет.
Мэтт машет заряженным пистолетом так, словно пересмотрел «Бешеных псов» Тарантино.
Это Мэтт, а не Стайлз, — разбитое сердце человека, рожденного умирать, когда младший Стилински в очередной раз говорит, что не может остаться с Дэлером.
Время тянется медленно, пленник хрипит от жажды.
Мэтт опускается на колени и целует спасительный рот своего идола. Идола, которого он решает сжечь, чтобы он не стал таким же черным, как люди, окружающие его. Этот поцелуй — прощание, солью оседающее на губах Стайлза.
- Ты точно не можешь остаться со мной?
- Точно. Мне жаль, - язык проходится по распухшим губам.
Дэлер уходит за бензином.
***
Мэтт мечется по камере предварительного заключения. Он не успел. Всего пары минут ему не хватило, чтобы остаться со Стайлзом навсегда.
Полиция нагрянула в самый неподходящий момент. Отцовская беретта осталась лежать на пыльном ящике в углу подвала, пока Мэтт тащил за собой канистру, а пара патронов девять на девятнадцать звенели в такт его шагам в кармане.
Так глупо и несправедливо. Как выиграть миллион долларов и умереть, словив инфаркт от счастья.
От воспоминания, как ему заломили руки за спину, а он наблюдал, как вбежавший Скотт обнимает своего друга, хочется закрыть лицо руками и выть. Почему МакКолл может сделать это и не быть осужденным, а сам Мэтт – нет?
Дэлер ударяется затылком о холодную стену. Его взгляд приковывается к камере видеонаблюдения. Почему-то он знает, что Стайлз следит за ним, сидящем на холодном полу. Одними губами Мэтт шепчет: «Прости меня».
Безнадежность и отчаяние.
Он навсегда останется один. Теперь точно.
Его закроют в колонии для несовершеннолетних, а потом... Лучше не думать об этом, потому что там он умрет, а ангел больше не появится в его жизни.
От этих черных, смоляных мыслей, пачкающих, кажется, саму душу, он не может усидеть на месте. Он ходит по камере, бьет стены кулаками, будто боль сможет отрезвить. Дергает себя за волосы, как будто вместе с ними можно вытащить из головы отчаяние и злобу на себя.
Шаг влево.
Шаг вправо.
Как под прицелом внутренних демонов.
Мэтту хочется разгрызть себе вены на запястьях, чтобы слабыми толчками кровавого фонтана на грязный пол лилась его жизнь, которая, похоже, никому не нужна.
Взгляд вверх — как просьба, молитва к Всевышнему. Как только ему в голову пришло сжечь Стайлза? Спасибо копам, что успели вовремя. В кои-то веки полиция сработала, как надо.
Что на него только нашло, черт подери?
Он снова нарезает круги по своей клетке, чувствуя на себе внимательный взгляд ореховых глаз. Кипит, выгорает изнутри чернотой будущего.
Через пару часов Мэтт обессилено падает на пол и засыпает, утомленный сам собой.
И просыпается лишь глубокой ночью. От легкого порыва ветра. Словно от взмахов гигантских крыльев.
Его камера открыта.
Мэтт тихо выбирается из полицейского участка, каким-то чудом или проведением, никого не встретив. На его глаза наворачиваются слезы.
На улице его ждет джип Стайлза. Стилински очень бледен и от нервов жует веревку своей красной толстовки.
Дэлер подходит почти вплотную, всего в нескольких сантиметрах замирает от Стайлза. Тот смотрит на него внимательно.
- Это, похоже, тот самый пресловутый Стокгольмский синдром, - Стайлз одергивает куртку и открывает машину. - А может, просто меня никто так не любил, считая ангелом. Я не знаю, зачем я это делаю. Но единственное, в чем я уверен, это в том, что стоит попробовать. Возможно, мы просто все сошли с ума.
Одиночество заражает безумием — Мэтт это знает лучше, чем кто бы то ни было.
Стайлз поворачивается и целомудренно касается губ Мэтта в нежном поцелуе со вкусом чипсов с луком и стремительно отстраняется. Дэлер вглядывается в его бледное лицо и видит, как исчезают его родинки — метки ангела. Одна за другой, растворяясь в гладкой коже.
Мэтт сглатывает. Неужели метафора про ангела была не метафорой? Но Дэлер не успевает додумать, горячая ладонь перехватывает его руку и тянет в машину.
***
- Как ты себя чувствуешь, Стайлз? - мисс Морелл аккуратно складывает руки на груди и ждет ответа.
Как всегда красивая, ухоженная и собранная. Словно не из того мира, где случаются такие пиздецы, как со Стайлзом.
- Ужасно. Будто у меня похмелье. Много-много дней подряд похмелье. - Стилински устало роняет голову на сомкнутые руки. - Меня нигде не оставляют теперь одного, сегодня сюда меня привез отец. Словно это я опасен.
- Почему ты думаешь, что защищают от тебя, а не тебя?
Стайлз устало поднимает взгляд, нервно жует нижнюю губу и облизывается. Через пару минут молчания он все-таки снова начинает говорить.
- Потому что я чувствую, что все это из-за меня. Что я сразу не понял, что сглупил. Все эти взгляды, странные фразы, странные подарки. Я просто решил, что Мэтт странный, ну и... Может быть, голубой. Не зря же он понравился Дэнни. - Стайлз устало вздыхает. - Когда я пытался сказать ему, чтобы он этого не делал, он словно не слышал. Я уже тогда должен был заподозрить...
- Заподозрить что?
- Что он заболел? - Стайлз уходит от ответов, задавая вопросы.
- Ты был смущен, а затем напуган. Тем более, ты же пытался как-то это изменить.
- И что я сделал? Сказал отцу, но тот сам не смог ничего повесить на Мэтта: он мне не угрожал, записок не было, звонков тоже, а следил он за мной аккуратно, не попадаясь на глаза папе. Ну до того момента, когда он приставил ко мне пистолет, а потом задумал сжечь, бормоча себе под нос что-то об ангелах. Самое страшное, он даже не слышал того, что я говорю. Ни единой надежды на спасение, потому что я не мог с ним разговаривать...
- Как он сейчас?
Стайлз выпрямляется в своем кресле и смотрит в окно.
- Врачи говорят, что это эротомания, перешедшая в шизофрению. Или что-то в этом духе, - Стилински судорожно трет переносицу. - Мне задавали кучу вопросов, выясняя, что было на самом деле из дневниковых записей Мэтта, а что нет. Это было жутко.
Он на пару минут замолкает, разглядывая деревья за окном.
- Когда его увезли из камеры временного заключения, он бредил. Сейчас говорят, что он в ступоре. Хотя его лечащий врач верит в благоприятный прогноз, - Стайлз хрипло продолжает, но это явно дается ему с большим трудом. - Я в этом не уверен.
- Стайлз, - мисс Морелл аккуратно пододвигается ближе и облокачивается на стол, - скажи честно, почему ты чувствуешь себя виноватым на самом деле? Ты же осознаешь, что болезнь Мэтта – не твоя вина.
Стилински нервно сглатывает и, облизав пересохшие губы, смотрит на настенные часы прямо над головой психолога. Они показывают еще десять минут до конца их беседы. От ответа просто невозможно уйти.
- Меня преследует мысль о том, что если он не вылечится и навсегда останется в таком состоянии, - взгляд Стайлза стекленеет, - то жизнь его самого и его родителей превратится в настоящий ад. И, может, тем вечером в бассейне я сделал только хуже, достав его из воды... Я понимаю, что это не мне решать, но теперь я не могу отделаться от мысли, что, возможно, ему просто суждено было умереть в тот день.
- Мы и вправду не можем решать такие вопросы. Это не в нашей власти, - Морелл сочувственно дотрагивается до холодной руки Стилински. - Тебе просто следует осознать, что ты сделал все, что должен был сделать на твоем месте любой другой человек.
***
Мэтт стоит на берегу озера. Вода сияет на солнце, выдавая тысячу искрящихся солнечных зайчиков. Он вдыхает влажный воздух этих мест и босыми пальцами цепляется за зеленую траву под ногами. Слушает пение птиц где-то высоко над головой. Реальность цепляет своей красотой. Он удовлетворенно выдыхает.
- Как тебе местность? - Стайлз неслышно подкрадывается сзади и обнимает Мэтта за талию, уткнувшись своим носом в изгиб его шеи.
- Как в раю, - скованно смеется Дэлер, переплетая свои пальцы с пальцами Стилински у себя на животе.
- Тебе все еще снятся кошмары, - Стайлз не спрашивает, он утверждает.
- Да, - зачем-то подтверждает Мэтт, чувствуя, как его передергивает. - Все также, словно я стою в закрытой комнате и не могу пошевелиться, а ты не приходишь за мной.
Стайлз легко целует Мэтта в шею и прижимается еще сильнее к его спине.
- Ничего, - голос его странно ломается, становясь будто бы чужим. - Скоро это кончится, и ты сможешь нормально жить.
«Мистер Дэлер, вы меня слышите?» - в голове набатом стучит голос из снов, разносясь эхом среди деревьев.
@темы: АУ, Фик, Клип, Стайлз Стилински, Скотт МакКол, Айзек Лэйхи, Эрика Рейес, Мини, Мэтт Дайлер, R, Слэш
-
-
18.03.2014 в 22:48так приятно =) это кто-то еще прочитал)
-
-
20.03.2014 в 21:07-
-
20.03.2014 в 21:51